Тема исследования космического пространства как для науки и технологии, так и для художественных произведений — неисчерпаема. Но есть надежда, что именно культура сможет помочь понять, как такая обширная область исследований после триумфальных достижений вдруг на долгие годы оказалась в тени, на периферии общественной жизни и государственных интересов.
Давно написанные статьи, задолго до публикации в газете «Суть Времени», очень разные по эмоциональному накалу — это только самые заметные этапы художественного исследования интересной для меня темы космоса.
Первая статья «Космос: оптимистический взгляд» (газета «Суть времени» № 581) рассматривала возвращение в общественный дискурс темы космических исследований в фильме «Интерстеллар». Во второй статье «Космос: пессимизм» (газета «Суть времени» № 582) шло сопоставление «Солярисов» — романа С. Лема и фильма А. А. Тарковского — о безбудущности, в их прочтении, космических исследований.
Проблема освоения космоса (именно как проблема) имеет как оптимистический, так и пессимистический взгляд на возможность ее решения, да и на саму необходимость такого решения. Поэтому и в названиях статей были обозначены именно эти критерии: предлагаемые произведениями подходы к космической тематике. Жаль, что некоторых читателей запутала сама парная игра слов «оптимизм — пессимизм», их бытовое сведение к чему-то вообще хорошему и вообще плохому.
Вопрос по отношению к проблеме ставится несколько иначе: осваивать космос или оставить в покое, освоим или надорвемся? Вот с этих ракурсов и рассмотрены все три произведения, которые выстроились в такой яркий полемический ряд: фильмы «Солярис», «Интерстеллар» и роман «Солярис».
Им самим посвящены опубликованные статьи, а сейчас мне хочется сопоставить максимально обобщенные высказывания, формируемые этими художественными произведениями.
Когда-то меня крайне удивило, что именно продукт Голливуда транслирует идею о решаемости проблемы космоса. Он описывает как ее утилитарную полезность (физическое выживание человечества при планетарных катастрофах), так и почти иррациональную значимость: возможность выхода за пределы современных представлений о реальности, расширение области активных действий человечества на иные измерения, что сопоставимо с открытием еще одной Америки, или даже множества Америк.
Конечно, это художественное изложение концепции НАСА, попытка в 2014 году заявить о целесообразности продолжения исследований космоса. И здесь четко видно, что эта идея выпущена в мир не для теоретизирования, а для конкретных решений, действий. Не потому ли сейчас, уже в 2025 году, президент США объявляет об организации полета на Марс?
А были ли идеи, заключенные в двух таких разных произведениях с названием «Солярис», просто гипотезами, чисто художественным приемом для развития сюжета? Может быть, и они только проецировали в мир концепции, которые легли в основу некоторых решений?
Оба «Соляриса» смотрят на решение проблемы освоения космоса пессимистически, но это очень разные пессимизмы.
Более ранний, написанный в 1960 году, роман «Солярис» говорит о неспособности человека принять вызов огромности космоса. Его герой замирает в ожидании неизвестно чего на краю огромного мыслящего океана. Но ярче, объемнее, эффектнее и одновременно глубже, чем С. Лем, этот вызов, вставший тогда перед человечеством, не сформулировал никто.
Фильм «Солярис» А. Тарковского вышел в 1972 году. И он также смотрит пессимистически на освоение космоса человеком. Но это пессимизм другого рода: человечество рвется к цели, которая ему не нужна. Это своеобразный ответ на вызов, обозначенный у Лема. И именно для этого ответа, обоснования его формулы, Тарковский и искажает роман. Он создает другое произведение, произведение-ответ, в котором вызов не стоит перед человечеством.
Человечество отвернулось от безграничности космоса и решило вернуться к своему маленькому уютному земному мирку. «И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева, а снится нам трава, трава у дома, зеленая, зеленая трава». Знакомый мотив популярной песни 80-х годов. Тарковский лишь последовательно и точно, художественными методами, обрисовал концепцию, которая легла в основу тогдашних решений элиты Советского Союза (впрочем, как и элиты США). И отсюда уже разлетелись стаями песни, суждения о нормальности жизни, о маленьком человеке, ради счастья которого должна жить страна. Не будем называть это буржуазностью — за этим словом стоит классовая теория, о которой сейчас речь не идет. Назовем это мещанством, царством маленького человека. И подчеркнем, что это именно тот идеал, ради которого рушился советский гигант. Концепция обретала реальность в конкретных решениях.
Но есть еще одна загадка в лемовском «Солярисе». Если проекции в реальность для оптимизма и одного из видов пессимизма мы можем найти в цепи решений элит двух государств, то есть ли что-либо в реальности, соответствующее лемовскому пессимизму?
Можно сказать, что такой проекции нет. Но я предлагаю читателю сопоставить некоторые черты, поразмыслить над некоторыми сторонами «Соляриса», этого романа-высказывания.
Первая видна отчетливо — это антигуманизм. Человек слаб, негоден, перспектив в преодолении своей ограниченности не имеет: собственной глубины он не познал и боится ее. Перед огромностью задачи освоения космоса он жалкая букашка.
А вторая черта полемическая, спорная. Тот, кто читал сам роман, сможет вспомнить поразительную увлеченность автора описанием планетарного мыслящего океана. Такая тщательность и развернутость говорит о глубокой сосредоточенности автора на описываемом объекте. Он рискованно удлиняет, утяжеляет повествование громадными описаниями, что не требовалось для самой сюжетной линии. Хотя нельзя не признать, что они сделаны мастерски, с упоением, с очарованностью масштабами, сопоставлением проблемы мыслящего океана со всеми отраслями наук человечества, художественными описаниями игры свободно трансформируемой материи, изменчивыми объемами, цветами, мощью. И это навело на мысль, что под прикрытием жанра научной фантастики, в тени подчеркнутой материальности изучаемой разумной планеты скрывается прямая встреча человека с чем-то иррациональным, иномирным.
И почему описываемая достаточно сумрачной планета (не звезда) в романе называется Солярис (лат. Solaris — солнечный)? Может ли это быть намеком, отсылкой к другому носителю латинского наименования светоносности — Люциферу?
Приняв эти обобщения, одно явное и второе спорное, вернемся к вопросу: есть ли в реальности силы, несущие на своем щите именно этот девиз: антигуманизм и преклонение перед иномирными силами? Не является ли и этот, лемовский, пессимизм еще одним отражением концепций, влияющих на решения некоторых сил, действующих в мире?
Все три рассмотренные здесь системы взглядов на освоение космоса можно и более обобщенно описать как попытку внести в модерн новый стимул к развитию (открытие новых космических Америк), законсервировать модерн и приковать его к земле (позднесоветская «трава у дома») и загадочное вхождение в космос как храм иного начала, принципиально античеловеческого.
Тема освоения космоса оказывается неизменно связанной не только с темой будущего человечества, но и с построением концепций реальных действий в настоящем. Выход человека в космос был именно торжественным аккордом, апогеем симфонии восхождения человечества.
Но время не стоит на месте, темы продолжают развитие, складываясь в новые композиции, определяющие жизнь человечества.