В своих статьях о происходящей в наши дни десоветизации живописи Владимир Петров постоянно затрагивает важнейший, на мой взгляд, вопрос. Это вопрос о том, какая живопись несет культуру народа? И через это участвует в формировании его, народа, исторической судьбы и миссии. А также о том, какие препятствия чинятся, чтобы эта культура не была донесена до людей, а была искажена или убита.
Читая статьи Петрова, я местами был немного обескуражен тем, как автор «наезжает» на некоторых художников, таких как К. Малевич, В. Кандинский. Хотя я вовсе не являюсь их почитателем, и к тому же «Черному квадрату» иначе как с иронией не могу отнестись. Но, казалось бы, это русские (по крайней мере, по происхождению) живописцы, достигшие значительных и всемирно признанных высот в творчестве, основатели новых направлений в живописи и прочее. Их работы страшно ценятся по всему миру. Почему бы на них не смотреть наравне с другими выдающимися русскими живописцами? Примерно так я размышлял, пока, наконец, не понял, о чем же все-таки идет речь.
А вопрос, представляется, в том, в качестве чего мы воспринимаем живопись, и прежде всего русскую живопись. И в частности ту, которую хранит и показывает Третьяковская галерея. Ведь действительно, можно очень по-разному ее воспринимать. Одни смотрят на картины как на источник красоты и вдохновения. Другим важны сюжеты и герои. Кто-то стремится воспринять в картинах глубину и правду о жизни, истории. А кого-то пленяют фантазии, цвета или художественные приемы. В общем же случае, в работе живописца может присутствовать и цениться и то, и другое, и третье, и мало ли что ещё.
Но если мы рассмотрим русскую живопись как нечто, что несет и транслирует культурные коды народа, его идентичность, особенности мировосприятия, в общем, все то, что можно назвать русскостью. То в этом случае надо признать, что не вся живопись русских художников в этом смысле одинаково значима. И, например, с передвижниками, стремившимися постичь душу народа, просто невозможно поставить в один ряд мастеров салонной живописи. Или абстрактные работы, отражающие зачастую личное восприятие автора. И тогда понятно, почему Крамской называл блестящую и шумную живопись «подлым искусством». И в чем подлость сравнения Серова с модным салонным портретистом Д. Сарджентом.
То, насколько живопись отдельного художника станет носителем культурных кодов, определяется тем, что художник ставит во главе своего труда. Себя самого, мне кажется, художник выражает всегда, но вкладывает ли он что-то ещё, что-то общечеловеческое — вот важный вопрос. Есть ли в работе мысль о человеке, его соотношении с миром. Или она — только личное самовыражение, индивидуальный поиск, который может быть даже очень изысканным, красивым и интригующим. Последнее, в общем-то, и есть «фальшь». Это как у Достоевского в «Бесах», где один из героев признается: «Я всю жизнь мою лгал. Даже когда говорил правду. Я никогда не говорил для истины, а только для себя».
Научиться определять, что несет живопись и воспринимать ее культурное содержание, смысл — важнейшая задача сегодня. И, конечно, проблема в других сферах искусства та же самая. Ведь если обладать таким различением, то, в принципе, всякая живопись имеет право на жизнь: она займет положенное ей место — и не страшно! Страшно же когда все смешивают — верх и низ, достойное и подлое — а у людей нет этого различения, нет защиты. И тогда с культурой нельзя соединиться, потому что непонятно, с чем и как соединяться.
Но проблема ещё и в том, что те, кто призваны учить этому различению, и во всей полноте раскрывать людям лучшее в родной культуре, наоборот запутывают и осуществляют подлоги. Эту нынешнюю деятельность Третьяковки Петров подробно разбирает. Я поначалу не полностью понимал, когда в статьях отмечалось, что для Третьяковской галереи непозволительно то, что было бы более пристойным для другого музея. Не понимал, пока не узнал больше о создании Галереи, о том, как П.М. Третьяков подбирал и заказывал работы для нее, какую в целом осуществлял миссию. А.П. Боткина в своей книге о Третьякове говорит: «Само становление Галереи было в то же время процессом становления русского национального искусства, более того — русского национального самосознания. И не только в том смысле, что они отражены в картинах этой чудесной коллекции, но и в том, что сама Галерея — активная участница их формирования и утверждения. Сам факт существования этой удивительной галереи оказался мощным стимулом для художников, способствующим созданию произведений, обращенных к народу, проникнутых жизненной правдой, чувством прекрасного, горячим патриотизмом».
Из этих слов видна не только изначальная миссия Третьяковки, но и то, что она сейчас фактически заброшена. И хорошо понятно почему: потому что у руля в Галерее люди, которым это самое русское самосознание, которое развивал Третьяков, чуждо. И они хотят навязать народу другое — проникнутое духом низкопоклонства перед Западом. В общем, идет борьба. И от каждого зависит ее исход и то, вернет ли Галерея свою роль в нашей культуре. Когда Третьяков только начинал свое собрание картин, тон в живописи задавали подражатели западному академизму. И очень многие тогда не верили в национальное русское искусство. Он же верил и шел вперед. Нам надо брать с него пример!