Если Прометей подарил людям особый священный огонь, приняв мучения за свою жалость к людям, и эта жертва древнего бога-титана, отраженная в мифе, произвела эффект вселенского взрыва, породившего целые культурные миры, то можно ли считать, что утеря священного огня представляет для человечества катастрофу такого же масштаба, если не бóльшую? Но ведь мало кто переживает случившееся именно в качестве катастрофы. Как это объяснить окружающим? С этим вопросом я сталкиваюсь постоянно. При этом доля людей, которые «всё понимают» — подавляющая, но даже количество сведений, подтверждающих в их глазах трагическую значимость происходящего, переходит не в «качество» действия, а, скорее, в какую-то бесконечную усталость. И как их расшевелить, не совсем понятно. Классик говорил о силе слова, самым мощным среди «живого слова» средством для меня являются спектакли-мистерии театра «На досках», но не тащить же всех «спящих на бегу граждан» в театр...

При этом также не раз замечал, что мифы, рассказанные во время беседы в тему и правильным образом, способны вызвать настоящую живую реакцию — ответную смесь удивления, интереса и (почему-то) особого доверия к собеседнику. Кроме того, эту часть разговора слушают и взрослые, и дети. Возможно, что подобным потенциалом обладает и песня, но люди сегодня почему-то стесняются вот так взять и спеть.

В одном из номеров газеты «СВ» прочитал про Ю. Пилсудского и польский проект «Прометеизм», далее стало понятно, что по интересующей нас теме в этом проекте ничего не было. Но все-таки если серьезно опираться на тему Прометея как предтечу коммунистической идеи, то вместе с поиском новых свидетельств глубокой связи коммунизма и прометеевской традиции нельзя исключить и того, что тема Прометея кем-то прорабатывалась в другом метафизическом смысле.

А почему нет? Учитывая, что Прометей принадлежит к старшему, по отношению к олимпийцам, поколению богов, и у него может найтись изнанка, подобно «догреческой» Афине или Афродите?

Гностическая традиция обладает всеми возможностями для того, чтобы такого, подвергнутого инверсии, героя и его огонь интегрировать в себя. Можно сказать, что гностическая традиция изначально была даже больше проработана и более целостна до нынешнего времени, чем гуманистическая:

«Климент Александрийский жил и учил среди духовных течений II и III века. Греческая философия переживала период упадка. Зарождалось сомнение в человеческой правоспособности разрешить наиболее важные вопросы жизни. В это время гностики путем хитроумной комбинации мистических и мифологических верований Востока, воззрений греческих философов и христианских понятий пытаются создать всеобъемлющее миросозерцание, которое разрешало бы все вопросы бытия и давало бы ответ на все запросы ума и сердца».

«Гностики кичились своей мудростью, стройностью и глубиной своих религиозно-философских систем и высокомерно относились к христианской вере как наивному достоянию необразованной массы. Нужно было этому еретическому гносису противопоставить истинный гносис, нужно было показать, что христианство есть не только вера непросвещенного большинства, но и высшее знание, достойное истинного философа» (П. М. Минина, «Природа мистицизма»).

Как гностическая инверсия по отношению к Прометею может выглядеть буквально? Например: людям, которые были до той поры жалкими и разорванными и оттого бесконечно страдающими, падкими до греха, подобными грязным животным, не способным защитить себя даже от зверей, «другой Прометей» принес очищающий огонь, в пламени которого выжигается вся человеческая порча (то есть душа) и выплавляется стальной сверхчеловек-бог? То есть в таком случае гностики могут трактовать его как избавителя от причины страдания — души — и в этом смысле даже как возможность приблизиться к богам, тем более, что боги зачастую ведут себя так жестоко, будто сами этой души лишены.

Кажется, что ерунда, но ведь именно по такого рода метафизическим темам, как душа, дух, происходят главные мировоззренческие столкновения коммунизма и фашизма. Почему в этом случае фашисты должны уступить такую мощную фигуру специфически ценной для них античности, как Прометей?

Например, известно, что во дворе Министерства пропаганды и просвещения фашистской Германии была установлена статуя Прометея работы Арно Брекера. Может быть, заодно со всем набором античных персонажей, а может быть и осознанно. Надо проверять.

И еще один вопрос хотелось бы обсудить.

Если протянуть цепочку Серебрякова–Лафарг–Маркс, то ее продолжением на большой глубине истории является Прометей. Но понятно, что и на Прометее погружение не заканчивается, то есть истоком традиции является не он. И тут возникает много вопросов. Если уже открытие в марксизме глубины мифа и дальнейшая разработка этой обнаруженной нити, уходящей к мифу, способна вернуть ему новый огонь, то в чем смысл копать дальше? Тем более что если на территории мифа мы еще можем обнаруживать что-то, подтверждаемое археологическими или иными исследованиями, а зачастую то, что можно назвать не совсем наукой, то бóльшая глубина человеческой истории, в интересующем нас аспекте — это скорее уже совсем не наука. Тогда в чем ценность таких погружений?

Вот, например, Томас Манн подобные погружения совершал в такие древнейшие предания, где три действующих лица — материя, душа и дух, «между каковыми, с участием божества, и разыгрывается тот роман, настоящим героем которого является склонная к авантюризму и благодаря авантюризму творческая душа человека».

Наблюдая за тем, как разворачивается роман действующих лиц, завороженный этим, творимым Манном у вас на глазах, чудом, которое совершает «жалости мучительный напиток», задаешься вопросом, можно ли рассматривать трансформацию духа в романе души и духа Т. Манна — как восстание против Творца, и тем самым обозначить еще одну точку в продолжении цепи Маркс–Прометей–...?

Наверное, можно, так как действия духа-посланника там упоминаются именно как растление и его нравственная гибель:

«Бывает, однако, что посол заживется в чужой вражеской державе и, растлившись, погибнет для собственной: приглядываясь, приноравливаясь и привыкая понемногу к чужим обычаям, он настолько порой проникается интересами и взглядами врага, что уже не может защищать интересы своей родины, и его приходится отозвать».

И в то же время Манн явно его не осуждает, мало того, не похоже, чтобы в манновском прочтении и сам Творец наказал посланца в соответствии со степенью вины.

Если же считать, что Творец должен был знать о том, что произойдет (на то он и всемогущий), и потому допустил «растление» духа-посланца, то это обстоятельство меняет ситуацию в еще более гуманистическую сторону. Получается, что сам Творец встает на сторону человека, а измена духа-посланца приобретает смысл жертвы.