Ни для кого не является открытием тот факт, что субъект, выступающий в роли лидера, взаимодействует с ведомой им группой, оказывая на нее определенное воздействие. Но каков характер этого воздействия? И является ли данное воздействие мобилизующим? Ответ на этот вопрос я попытаюсь дать в данной работе.

Прежде всего, необходимо разобраться с понятием «лидер». Обратимся к Большой советской энциклопедии:

«Лидер (англ. leader — ведущий, руководитель, от lead — вести) — 1) глава, вождь, руководитель политической партии, профсоюза или другой общественной организации; 2) лицо, идущее первым в каком-либо состязании, например, лидер шахматного турнира, лидер велогонок».

Заявленной мною теме соответствует первое определение, поскольку лицо, идущее первым в соревновании, скорее, конкурирует с остальными, нежели мобилизует.

Из первого определения следует, что лидер — это субъект, который ведет за собой отдельных людей, общности или общественные структуры. В данной работе намеренно не рассматриваются так называемые формальные лидеры — то есть назначенные корпоративным руководством, поскольку в этом случае источником мобилизующего воздействия является не лидер, а это самое «корпоративное руководство», которое отвело назначенному лидеру, в общем-то, руководящую, но техническую роль.

Но как возникает ситуация, позволяющая лидеру вести за собой? Почему отдельные люди, общности или общественные структуры идут за лидером? Ответ на эти вопросы попробуем найти в определениях лидерства. Вновь обратимся к Большой советской энциклопедии:

«Лидерство — один из механизмов интеграции групповой деятельности, когда индивид или часть социальной группы выполняет роль лидера, т. е. объединяет, направляет действия всей группы, которая ожидает, принимает и поддерживает его действия. Частично перекрываясь понятиями «управление», «руководство», лидерство характеризует вместе с тем и специфическую форму отношений в группе или организации. Тип лидерства всегда связан с социальной природой общества и специфическим характером и структурой группы».

Из этого определения следует, что лидерство кроме всего прочего объединяет. Рискну предположить, что объединение отдельных людей, общностей и общественных структур (ведомая группа) возможно только вокруг идеи либо смысла. При таком предположении лидер выступает как источник (или проводник) идей либо смыслов для объединения ведомой группы. То есть ведомая группа принимает цели и смыслы, транслируемые лидером. Мы получаем следующую связку: лидер формирует (или перенимает от иного источника) цели либо смыслы и внедряет их в ведомую группу, а ведомая группа перенимает цели и смыслы от лидера. В той же Большой советской энциклопедии указано: «В системе совместной деятельности лидер возникает как объективная потребность определенной группы, преломившаяся в сознании участников и принявшая форму ожиданий и требований, обращаемых к человеку, исполняющему роль лидера».

Принимая ожидания ведомой группы, лидер принимает и ответственность за реализацию этих ожиданий. Но как возможно реализовать ожидания ведомой группы? Ведомая группа, сформировавшая ожидания, обращенные к лидеру, не способна в текущем состоянии самостоятельно их реализовать — иначе вообще не возникла бы потребность в лидере. Именно в силу невозможности самостоятельно реализовать цели и смыслы ведомая группа формирует ожидания от лидера, а лидер, в свою очередь, принимает на себя ответственность за реализацию этих ожиданий.

При этом часто возникает необходимость преобразования ведомой группы в структуру, механизм, способные решить поставленные задачи, — то есть достичь целей, которые лежат в поле смыслов, разделяемых ведомой группой. И тут мы переходим к теме мобилизации.

В Большой советской энциклопедии дано следующее определение:

«Мобилизация (франц. mobilisation, от лат. mobilis — подвижной) — приведение в действие, сосредоточение сил и средств для достижения определенной цели».

Соответственно, лидер для реализации ожиданий ведомой группы должен ее мобилизовать. В процессе мобилизации ведомая группа приобретает качество, отличное от исходного. Ведомая группа преобразуется в структуру, способную к последовательным или параллельным, скоординированным действиям для достижения одной общей цели.

Но любая структура для скоординированного действия нуждается в управляющем центре, то есть в руководителе (либо в руководящей структуре внутри более крупной структуры). Преобразованная ведомая группа делегирует лидеру руководящие полномочия, обменивая тем самым часть своих прав и свобод на возможность реализации своих ожиданий.

Принимая руководящие полномочия, лидер получает возможность использовать их как инструмент управления мобилизованной ведомой группой. А ведомая группа в качестве сплоченной, мобилизованной структуры обретает способность достигнуть поставленных целей.

Обобщенную схему взаимодействия лидера и ведомой группы можно представить так: (см. Рис. 1)

В самом последнем «прямоугольнике» — видимо, все-таки «достигает поставленных целей», а не «достигает поставленные цели».

То есть мы можем описать стороны, вступившие во взаимодействие, следующим образом.

Лидер — личность или группа, формирующая (и актуализирующая) цели и смыслы для ведомой группы, обладающая управленческими возможностями и несущая ответственность за реализацию ожиданий ведомой группы.

Ведомая группа — отдельные люди, общности или общественные структуры, преобразованные в структуру, способную к последовательным или параллельным, скоординированным действиям для достижения одной общей цели. Структура оперирует целями и смыслами, транслируемыми лидером, и формирует на основе этого ожидания от лидера. Находится в подчинении у лидера.

Процесс взаимодействия лидера и ведомой группы можно проиллюстрировать на примере повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба».

На момент начала повествования Сечь выглядит как стихийное поселение людей, занятых каждый своим делом, а по большей части — буйной гульбой.

«Вся Сечь представляла необыкновенное явление. Это было какое-то беспрерывное пиршество, бал, начавшийся шумно и потерявший конец свой. Некоторые занимались ремеслами, иные держали лавочки и торговали, но большая часть гуляла с утра до вечера, если в карманах звучала возможность и добытое добро не перешло еще в руки торгашей и шинкарей. Это общее пиршество имело в себе что-то околдовывающее. Оно не было сборищем бражников, напивавшихся с горя, но было просто бешеное разгулье веселости. Всякий приходящий сюда позабывал и бросал всё, что дотоле его занимало. Он, можно сказать, плевал на свое прошедшее и беззаботно предавался воле и товариществу таких же, как сам, гуляк, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного неба и вечного пира души своей. Это производило ту бешеную веселость, которая не могла бы родиться ни из какого другого источника...»

При этом Сечь состояла из самого разного народа.

«Тут было много тех офицеров, которые потом отличались в королевских войсках; тут было множество образовавшихся опытных партизанов, которые имели благородное убеждение мыслить, что всё равно, где бы ни воевать, только бы воевать, потому что неприлично благородному человеку быть без битвы. Много было и таких, которые пришли на Сечь с тем, чтобы потом сказать, что они были на Сечи и уже закаленные рыцари. Но кого тут не было? Эта странная республика была именно потребностию того века. Охотники до военной жизни, до золотых кубков, богатых парчей, дукатов и реалов во всякое время могли найти здесь работу. Одни только обожатели женщин не могли найти здесь ничего, потому что даже в предместье Сечи не смела показываться ни одна женщина. <...>

Остапу и Андрию казалось чрезвычайно странным, что при них же приходила на Сечь гибель народа, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда эти люди, кто они и как их зовут. Они приходили сюда, как будто бы возвращаясь в свой собственный дом, из которого только за час пред тем вышли. Пришедший являлся только к кошевому, который обыкновенно говорил:

— Здравствуй! Что, во Христа веруешь?

— Верую! — отвечал приходивший.

— И в Троицу Святую веруешь?

— Верую!

— И в церковь ходишь?

— Хожу!

— А ну перекрестись!

Пришедший крестился.

— Ну хорошо, — отвечал кошевой, — ступай же в который сам знаешь курень.

Этим оканчивалась вся церемония...»

Мы видим, что процедура принятия в казаки была совершенно проста. Не было сколько-нибудь серьезных проверок, фильтров — был бы только единоверцем. Исходя из таких правил, мы можем судить, что в Сечи люди собирались совершенно разные, изначально не спаянные какой-либо идеей, целью, не преобразованные в коллектив, армию, цех или иную организованную структуру. Мы видим просто толпу. Сложно представить себе Сечь, способную в таком состоянии к какому-либо скоординированному действию.

Но вот у Тараса Бульбы появляется цель: «Но старый Тарас готовил другую им деятельность. Ему не по душе была такая праздная жизнь — настоящего дела хотел он. Он всё придумывал, как бы поднять Сечь на отважное предприятие, где бы можно было разгуляться как следует рыцарю...»

Путем интриг, добившись выбора нового кошевого — своего старого товарища Кирдяги, Бульба транслировал идеи ему: «А на другой день Тарас Бульба уже совещался с новым кошевым, как поднять запорожцев на какое-нибудь дело. Кошевой был умный и хитрый козак, знал вдоль и поперек запорожцев и сначала сказал: «Не можно клятвы преступить, никак не можно». А потом, помолчавши, прибавил: «Ничего, можно; клятвы мы не преступим, а так кое-что придумаем. Пусть только соберется народ, да не то чтобы по моему приказу, а просто своею охотою. Вы уж знаете, как это сделать. А мы с старшинами тотчас и прибежим на площадь, будто бы ничего не знаем...»

В этом фрагменте мы наблюдаем формирование лидера. Лидером в данном случае выступает кошевой Кирдяга, который не является при этом изначальным источником целей — им является Бульба. Но Кирдяга принимает эти цели как свои собственные. После принятия целей он начинает внедрять их в ведомую группу, коей выступает вся Сечь.

«

Не прошло часу после их разговора, как уже грянули в литавры. Нашлись вдруг и хмельные и неразумные козаки. Миллион козацких шапок высыпал вдруг на площадь. Поднялся говор: «Кто?.. Зачем?.. Из-за какого дела пробили сбор?» Никто не отвечал. Наконец, в том и в другом углу стало раздаваться: «Вот пропадает даром козацкая сила: нет войны!.. Вот старшины забайбачились наповал, позаплыли жиром очи!.. Нет, видно, правды на свете!» Другие козаки слушали сначала, а потом и сами стали говорить: «А и вправду нет никакой правды на свете!» Старшины казались изумленными от таких речей. Наконец, кошевой вышел вперед и сказал:

— Позвольте, панове запорожцы, речь держать!

— Держи!

— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами лучше это знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь и веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда как молодому человеку, — и сами знаете, панове, — без войны не можно пробыть. Какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмена? <...>

— Не думайте, панове, чтобы я, впрочем, говорил это для того, чтобы нарушить мир: сохрани Бог! Я только так это говорю. Притом же у нас храм Божий — грех сказать, что такое: вот сколько лет уже, как, по милости Божией, стоит Сечь, а до сих пор не то уже чтобы снаружи церковь, но даже образа без всякого убранства. Хотя бы серебряную ризу кто догадался им выковать! Они только то и получили, что отказали в духовной иные козаки. Да и даяние их было бедное, потому что почти всё пропили еще при жизни своей. Так я всё веду речь эту не к тому, чтобы начать войну с бусурменами: мы обещали султану мир, и нам бы великий был грех, потому что мы клялись по закону нашему. <...>

— Да, так видите, панове, что войны не можно начать. Рыцарская честь не велит. А по своему бедному разуму вот что я думаю: пустить с челнами одних молодых, пусть немного пошарпают берега Натолии. Как думаете, панове?

— Веди, веди всех! — закричала со всех сторон толпа. — За веру мы готовы положить головы!

Кошевой испугался; он ничуть не хотел подымать всего Запорожья: разорвать мир ему казалось в этом случае делом неправым.

— Позвольте, панове, еще одну речь держать!

— Довольно! — кричали запорожцы, — лучше не скажешь! »

В данном примере мы видим, как кошевой Кирдяга внедряет цель (послать молодежь походом на басурман) в ведомую группу. Ведомая группа принимает цели и формирует ожидание: «Веди, веди всех! — закричала со всех сторон толпа. — За веру мы готовы положить головы!».

При этом мы видим, что ожидания казаков не вполне соответствуют целям лидера, и тогда он хитростью корректирует ожидания ведомой группы, тем самым иллюстрируя, что лидер имеет возможность менять и корректировать цели, то есть влиять на ожидания ведомой группы.

«Когда так, то пусть будет так. Я слуга вашей воли. Уж дело известное, и по Писанью известно, что глас народа — глас Божий. Уж умнее того нельзя выдумать, что весь народ выдумал. Только вот что: вам известно, панове, что султан не оставит безнаказанно то удовольствие, которым потешатся молодцы. А мы тем временем были бы наготове, и силы у нас были бы свежие, и никого б не побоялись. А во время отлучки и татарва может напасть: они, турецкие собаки, в глаза не кинутся и к хозяину на дом не посмеют прийти, а сзади укусят за пяты, да и больно укусят. Да если уж пошло на то, чтобы говорить правду, у нас и челнов нет столько в запасе, да и пороху не намолото в таком количестве, чтобы можно было всем отправиться. А я, пожалуй, я рад: я слуга вашей воли.

Хитрый атаман замолчал. Кучи начали переговариваться, куренные атаманы совещаться; пьяных, к счастью, было немного, и потому решились послушаться благоразумного совета».

В приведенном выше отрывке лидер, скорректировав цели ведомой группы и тем самым изменив ее ожидания, принимает ответственность за реализацию ожиданий ведомой группы.

В этот момент, когда ведомой группой приняты цели и выработаны ожидания, в момент, когда лидер принял на себя ответственность за реализацию ожиданий, Сечь, бывшая толпой гуляк, преобразуется. Происходит мобилизация казаков на достижение поставленных целей. Мы видим, как недавние гуляки сбиваются в коллективы. Мы видим, как, будто по волшебству, деятельность казаков структурируется, каждый занимается своим маленьким делом, вплетающимся в одно большое — коллективную подготовку военного похода. В данном случае мобилизация как непосредственное воздействие лидера выражена не ярко, поскольку опытные казаки, будучи костяком Сечи, не один раз до этого подобным образом мобилизовывались. Казакам был знаком этот процесс, и они знали, что и когда им надо делать. Иными словами, они имели неоднократный опыт подобной мобилизации.

«В тот же час отправились несколько человек на противуположный берег Днепра, в войсковую скарбницу, где, в неприступных тайниках, под водою и в камышах, скрывалась войсковая казна и часть добытых у неприятеля оружий. Другие все бросились к челнам, осматривать их и снаряжать в дорогу. Вмиг толпою народа наполнился берег. Несколько плотников явились с топорами в руках. Старые, загорелые, широкоплечие, дюженогие запорожцы, с проседью в усах и черноусые, засучив шаровары, стояли по колени в воде и стягивали челны с берега крепким канатом. Другие таскали готовые сухие бревна и всякие деревья. Там обшивали досками челн; там, переворотивши его вверх дном, конопатили и смолили; там увязывали к бокам других челнов, по козацкому обычаю, связки длинных камышей, чтобы не затопило челнов морскою волною; там, дальше по всему прибрежью, разложили костры и кипятили в медных казанах смолу на заливанье судов. Бывалые и старые поучали молодых. Стук и рабочий крик подымался по всей окружности; весь колебался и двигался живой берег».

Но далее обстоятельства меняют цели, и вместо разбойничьего набега на басурманские земли казакам предстоит выступить защитниками православного народа! Несмотря на смену целей, казаки по-прежнему остаются мобилизованными. Они всё еще жаждут битв, но теперь не только лишь ради наживы и забавы, а ради высоких смыслов — защитить единоверцев и саму Русь от поругания ляхов.

«Все бросили вмиг берег и снарядку челнов, ибо предстоял теперь сухопутный, а не морской поход, и не суда да козацкие чайки — понадобились телеги и кони. Теперь уже все хотели в поход, и старые и молодые; все, с совета всех старшин, куренных, кошевого и с воли всего запорожского войска, положили идти прямо на Польшу, отмстить за всё зло и посрамленье веры и козацкой славы, набрать добычи с городов, зажечь пожар по деревням и хлебам, пустить далеко по степи о себе славу.

Все тут же опоясывалось и вооружалось. Кошевой вырос на целый аршин. Это уже не был тот робкий исполнитель ветреных желаний вольного народа; это был неограниченный повелитель. Это был деспот, умевший только повелевать. Все своевольные и гульливые рыцари стройно стояли в рядах, почтительно опустив головы, не смея поднять глаз, когда кошевой раздавал повеления; раздавал он их тихо, не вскрикивая, не торопясь, но с расстановкою, как старый, глубоко опытный в деле козак, приводивший не в первый раз в исполненье разумно задуманные предприятия».

Мы видим, что Сечь переплавилась, преобразовалась в войско, готовое выполнить любой приказ своего лидера — кошевого Кирдяги. Нет больше в самом их существе той гульливости, неорганизованности — только дисциплина. Кошевой же, приняв управленческие полномочия, больше не был придатком к воле народа. Он был единовластным деспотичным командиром. Как командир кошевой руководил уже войском, спокойно и уверенно раздавал указания, готовя войско к походу.

«

Осмотритесь, все осмотритесь, хорошенько! — так говорил он. — Исправьте возы и мазницы, испробуйте оружье. Не забирайте много с собой одежды: по сорочке и по двое шаровар на козака да по горшку саламаты и толченого проса — больше чтоб и не было ни у кого! Про запас будет в возах всё, что нужно. По паре коней чтоб было у каждого козака. Да пар двести взять волов, потому что на переправах и топких местах нужны будут волы. Да порядку держитесь, панове, больше всего. Я знаю, есть между вас такие, что чуть Бог пошлет какую корысть, — пошли тот же час драть китайку и дорогие оксамиты себе на онучи. Бросьте такую чертову повадку, прочь кидайте всякие юбки, берите одно только оружье, коли попадется доброе, да червонцы или серебро, потому что они емкого свойства и пригодятся во всяком случае. Да вот вам, панове, вперед говорю: если кто в походе напьется, то никакого нет на него суда. Как собаку, за шеяку повелю его присмыкнуть до обозу, кто бы он ни был, хоть бы наидоблестнейший козак изо всего войска. Как собака, будет он застрелен на месте и кинут безо всякого погребенья на поклев птицам, потому что пьяница в походе недостоин христианского погребенья. Молодые, слушайте во всем старых! Если цапнет пуля или царапнет саблей по голове или по чему-нибудь иному, не давайте большого уваженья такому делу. Размешайте заряд пороху в чарке сивухи, духом выпейте, и всё пройдет — не будет и лихорадки; а на рану, если она не слишком велика, приложите просто земли, замесивши ее прежде слюною на ладони, то и присохнет рана. Нуте же, за дело, за дело, хлопцы, да не торопясь, хорошенько принимайтесь за дело!

Так говорил кошевой, и, как только окончил он речь свою, все козаки принялись тот же час за дело. Вся Сечь отрезвилась, и нигде нельзя было сыскать ни одного пьяного, как будто бы их не было никогда между козаками... Те исправляли ободья колес и переменяли оси в телегах; те сносили на возы мешки с провиантом, на другие валили оружие; те пригоняли коней и волов. Со всех сторон раздавались топот коней, пробная стрельба из ружей, бряканье саблей, бычачье мычанье, скрып поворачиваемых возов, говор и яркий крик и понуканье — и скоро далеко-далеко вытянулся козачий табор по всему полю. »

Организованные, со сформированными целями, казаки выдвинулись к своей общей цели.

«Скоро весь польский юго-запад сделался добычею страха. Всюду пронеслись слухи: «Запорожцы!.. показались запорожцы!..» Всё, что могло спасаться, спасалось, всё подымалось и разбегалось по обычаю этого нестройного, беспечного века, когда не воздвигали ни крепостей, ни замков, а как попало становил на время соломенное жилище свое человек. Он думал: «Не тратить же на избу работу и деньги, когда и без того будет она снесена татарским набегом!» Всё всполошилось: кто менял волов и плуг на коня и ружье и отправлялся в полки; кто прятался, угоняя скот и унося, что только можно было унесть. Попадались иногда по дороге и такие, которые вооруженною рукою встречали гостей, но больше было таких, которые бежали заранее. Все знали, что трудно иметь дело с буйной и бранной толпой, известной под именем запорожского войска, которое в наружном своевольном неустройстве своем заключало устройство обдуманное для времени битвы. Конные ехали, не отягчая и не горяча коней, пешие шли трезво за возами, и весь табор подвигался только по ночам, отдыхая днем и выбирая для того пустыри, незаселенные места и леса, которых было тогда еще вдоволь. Засылаемы были вперед лазутчики и рассыльные узнавать и выведывать, где, что и как. И часто в тех местах, где менее всего могли ожидать их, они появлялись вдруг — и всё тогда прощалось с жизнью...».

Таким образом, можно сделать вывод, что вариантов взаимодействия лидера и ведомой группы очень много. Часть из описанных этапов взаимодействия может быть слита в один этап или совсем отсутствовать, порядок некоторых этапов может меняться, но неизменным будет роль лидера как источника мобилизации ведомой им группы.