На Красноярской конференции мне предстояло высказаться о языке новой семейной политики. И, как это бывает, пока работал над связным текстом, для себя самого понял что-то новое.

Мы давно говорили о двух источниках «семейной реформы»:

1) миро­про­ект­ные, отраженные в известных лозунгах форсайт-проекта «Детство-2030» и

2) очевидные интересы бизнеса (в том числе «научного» и «социального»), для которого семейная сфера — открывающаяся ниша рынка «услуг» и получения грантов.

Но пока у меня в голове они жили отдельно, оставалось ощущение недо­понятости. Теперь сложилась простая картинка задуманного, из которой следуют и стратегические лозунги, и ближайшие интересы. Ключевая идея форсайт-проекта выступила на первый план.

Но сначала немного цифр. 10 октября руководители органов опеки Новосибирска и области участвовали в пресс-кон­ференции в прямом эфире передачи «Встречи на Вертковской». В зале сидели образцовые приемные родители, и я задал вопрос опеке: сколько они получают на детей из бюджета? Мне ответили, что в нашей области мачехи получают в среднем 8652 рубля на ребенка и около 19500 себе. То есть в Красноярске, когда называл сумму в 17000 руб., я поосторожничал: можно было сказать 28000.

Я попытался объяснить, что возмущает в этих цифрах настоящих родителей. Когда детей отбирают фактически за бедность, гораздо меньшей суммы хватило бы, чтобы семья выправилась, но платят не родителям, а тем, кому отдают отобранных у них детей. Однако идея платить пособие настоящим родителям обычно оказывается для депутатов и служащих слишком неожиданной, во всяком случае с первого раза. «На своих-то детей — зачем?» — таков обычный ход их мысли.

После антиювенальных протестов об­­щественности на открытых меропри­я­тиях соцслужб стало дежурным причитанием нечто вроде «конечно, в первую очередь надо заботиться о кров­ной семье». Но говорящие это в лучшем случае обманывают сами себя. Потому что слова словами, а реформа движется деньгами. А деньги, как мы видим, сейчас направляются государством не в семью, а в создание и развитие института замещающей семьи на профессиональной основе. Разница между видами таких «семей» (раньше говорили точнее и честнее — «семейный детдом») только в способе устройства их «руководителей» — на подряде у опеки или в штате у детдома.

И тут вспоминаются лозунги: «Дети должны содержаться в воспитательных сообществах», «Родительство должно быть профессией». И все складывается. Именно в этом идея: вместо семьи дети должны содержаться в «воспитательных сообществах».

Вся агитация за такую реформу стро­ится на рекламном штампе: «Понятно же, что в семье лучше, чем в детском доме». При этом ни одна из сторон этого «понятно же» не предъявляется обществу развернуто:

1) почему в детском доме нельзя хорошо воспитывать, при том что в эту систему передается боль­ше денег в расчете на ребенка? (и где тогда деньги, кстати?)

2) какие проблемы возникают у воспитанников профессиональных мачех (а они есть, несмотря на наличие положительных примеров)?

Так, считается самоочевидным, что дет­дома — это ужасно. И впрямь, дети из них выходят настолько неприспособленными к жизни, что потом госслужбы и НКО занимаются «постинтернатным сопровождением» выпускников, не умеющих ни себя обслуживать, ни содержать свое жилье, ни просто тратить деньги. То есть налицо педагогический брак, обременительный и для государства. Признав его как результат развала системы детдомов, общество могло бы строго потребовать восстановления и улучшения системы, тем более что и история, и современность дают и положительные образцы интернатов. Однако, начатая «модернизация дет­­ских домов» (в Новосибирской области, по сообщениям прессы, на нее направляется 100 млн рублей) связана вовсе не с педагогикой.

6 ноября я был на секции открытой городской научно-практической конференции отрасли опеки и попечительства, специально посвященной этому вопросу. Цель реформы там объяснялась просто. Детский дом теперь должен быть для детей не домом, а местом временного пребывания — перевалочной ба­зой (выражение докладчиков) для передачи детей в приемные «семьи». Педагоги должны будут заниматься тем же, чем сейчас занята опека — подбором приемных воспитателей, сопровождением приемных семей. В областном центре из восьми «организа­ций для детей-сирот…» пять станут «центрами содействия устройства в семью», а три — «центрами постинтернатного сопровождения».

На этой конференции интересно было увидеть два противоположных настроения в зале.

С одной стороны, необъяснимый энтузиазм и энергичность городского руководства опекой, которое очень торопит. Оно видит и проблемы, но призывает всех все быстренько обдумать и преодолеть. Среди осознанных и озвученных проблем — почти полное отсутствие нормативной базы (есть только два письма Минобрнауки), нехватка ква­лифицированных кадров, отсутствие продуманных схем взаимодействия и пр. Ничего, дескать, это все наживное, главное начать. При разговоре о кадрах возникает заинтересованное оживление со стороны НКО, заходит речь об аутсорсинге — о том, что не обязательно иметь специалистов в штате гос. учрежде­ния, а их можно будет привлекать на коммерческой основе по конкретным ситуациям с детьми!

С другой стороны — недоумение директоров детдомов и даже руководителей районных опек: «дайте время подумать!» Кто-то из них уже понимает, что времени не дадут — как смиренно заметил один из директоров, «корабль уже вышел в море». Они профессионально ви­дят, сколько проблем надо решить прежде, чем что-то менять (в том числе и не связанных с этой реформой). Кажется, если им дать их решить, то никакая модернизация будет не нужна.

Каково будет детям жить в учреждении, которое сразу строится не как их родной дом, а как что-то между вокзалом и торжищем? Устоят ли сами эти учреждения без педагогической идеи во главе и без специалистов в штате? Или еще глубже опустятся до такого состо­яния, что будет гуманнее отдать из них детей куда и кому угодно? А куда отдать, если, представьте, завтра (что очень вероятно), бюджет не сможет платить профессиональным мачехам по 28 тысяч на ребенка? На корабль?

Итак, мы видим, что и другая затрат­ная составляющая «семейной реформы», модернизация детдомов тоже толь­ко обслуживает развитие «профессиональных воспитательных сообществ». В итоге из трех сфер, где находятся дети (семья, то есть родная; система детдомов; подконтрольные «воспитательные сообщества»), первую реформа обходит вниманием, а вторая меняет свою функцию, ориентируясь на развитие третьей. Значит, это развитие системы искусственных «семей», а вовсе не укрепление естественных семей и есть главная суть реформы.

Cемьи (настоящие — приходится пояснять) оказываются в проигрыше не только в бюджетном смысле. Возникает система интересов, направленная против них. У приемных семей — интерес не возвращать детей в семьи. У ориентированных на их развитие служб — интерес расширять эту «третью сферу» — отсюда бесстыдные идеи «раннего вы­явления неблагополучия», рас­ши­ри­тель­­­ное тол­кование насилия и пр.

В итоге начался реальный сдвиг в сторону «профессионального родительства». То есть движение к совершенно другому обществу.

И мы должны обратить внимание на темпы и сроки: если уже через год детским домам ставят задачу взять на себя функции посредников по перемещению детей, то не говорит ли это о том, что в ближайшее время транзитный поток через них должен будет увеличиться?

Корабль уже вышел в море. За кем?