Я сознательно не утомляю читателя отсылками к разного рода некачественным или даже среднекачественным источникам, в которых проблеме соотношения души и духа навязывается та или иная узкоидеологическая трактовка.

К сожалению, таких произведений более чем достаточно. И их влияние на политическую эзотерику весьма существенно. Под политической эзотерикой я подразумеваю не «эзотерику вообще», то есть не некие сведения о сокровенных высших смыслах, приобщать к которым можно только специально подготовленных для этого людей. «Эзотерика вообще» имеет право на существование. Нет ни одной религии, в которой не существовало бы эзотерики или даже нескольких эзотерик. Как я уже показал в предыдущих частях данного исследования, без эзотерики очень трудно сопрягать универсальную религию с теми или иными макрообщностями, выступающими от имени этой религии.

Например, Франция и Испания воевали в Средние века с поразительным упорством. При этом и та, и другая страна, а также народы, населяющие эти страны, выступали от имени католицизма. Франция была накаленно католической страной до того, как в ней появились гугеноты. А воевала она с Испанией и в этот, скажем так, «догугенотский» период.

То есть период, когда еще не было настоящего, полноценного, яростно накаленного и политически оформленного раскола Франции по принципу, который, по моему мнению, вполне допустимо именовать «субконфессиональным», а не «межконфессиональным». В самом деле: и французские гугеноты, и французские католики принадлежат к одной христианской конфессии, а значит, межконфессионального конфликта, по определению, быть не может. А раз так, то этот конфликт внутриконфессионален, а значит, субконфессионален.

Итак, еще до того, как такой субконфессиональный конфликт стал определять французскую жизнь, французы как самые истинные католики сопротивлялись экспансии испанцев как самых истинных католиков. А почему бы, собственно, им было не образовать универсалистскую империю, объединенную великой католической идеей? Ведь именно на этом настаивали испанцы, апеллируя к тому, что они создают не великоиспанское государство, а Священную Римскую, то есть универсалистско-католическую державу.

И ведь они ее создавали! А Франция сопротивлялась вхождению в нее. Почему?

Потому что народное и государственное начало имело для нее ничуть не меньшее значение, чем начало универсалистско-конфессиональное. Но, не имея возможности, да и желания отрекаться от согревающего ее конфессионального католического огня, Франция должна была найти довод, позволявший ей утверждать, что объединение, навязываемое ей Испанией, неприемлемо. Прошло много веков, и Франция вошла в Европу, которая в существенной степени контролируется не потерявшей влияние Испанией, и еще — менее дружественной Франции и далекой от нее по духу Германией. Но это произошло в эпоху, когда Франция отказалась от католицизма как главной и обязательной для каждого духовной скрепы.

Что касается той эпохи, которую я сейчас начал рассматривать, и в которую обязательность католической духовной скрепы была для Франции, в общем-то, очевидна (не было бы этой очевидности, не произошла бы Варфоломеева ночь), Франция как-то должна была соединить французскую и католическую идентичность. А это в принципе невозможно без эзотерики.

Я вкратце вернулся к уже обсужденной мною роли эзотерики в формировании религиозно-народных идентичностей только потому, что необходимо провести грань между такими эзотериками и всем тем, что я назвал «эзотериками собственно политическими». И, к сожалению, провести такую грань можно, только рассмотрев примеры собственно политических эзотерик.

Австрийский философ, ученый, оккультист и эзотерик (а также ясновидящий, мистик и так далее) Рудольф Штайнер (родился 27 февраля 1861 года, умер 30 марта 1925 года) страстно занимался исследованием наследия Гёте и его теории познания. Мне важно обратить внимание читателей на это обстоятельство потому, что мы, странствуя по почти необъятному смысловому пространству, никак не желаем терять из виду Гёте вообще и его «Фауста» в особенности.

Так вот, у Гёте было два особо страстных почитателя, оказавших гигантское влияние на смысловую среду западного мира в конце XIX — начале ХХ века. Это Рудольф Штайнер, которого я уже отрекомендовал читателю, и выдающийся психоаналитик Карл Густав Юнг (родился 26 июля 1875, умер 6 июня 1961 года). Юнга, считавшего себя и инкарнацией Гёте (то есть человеком, в которого вселилась душа умершего Гёте), и родственником Гёте (Юнг проделал большую работу для того, чтобы это доказать), обсудим несколько позже.

Теперь о Штайнере. О нем как о выдающейся личности и о нем как об одном из самых влиятельных продолжателей фаустианского дела Гёте, которое нас особо интересует.

Штайнер родился в семье со скромным достатком, которая предпринимала чрезвычайные усилия для того, чтобы выдающийся ребенок получил достойное его способностей образование. Семья Штайнера переезжала с места на место, подчиняя свои интересы возможностям дать нужное образование молодому Рудольфу. В 1879 году семья переехала в один из районов Вены с тем, чтобы Рудольф смог за счет академической стипендии учиться в Венском техническом университете.

Рудольф, чьи интересы уже тогда были чрезвычайно широки, изучал в Венском техническом университете и естественные науки (математику, физику, химию), и науки с медицинским уклоном типа биологии, и гуманитарные науки (литературу и философию). Рудольф Штайнер учился в Венском техническом университете с 1879 по 1883 год. Он был настолько блистательным студентом, что один из его учителей стал влиять на профессиональное будущее Рудольфа. И повлиял на это будущее весьма определенным образом. Учителя Рудольфа звали Карл Юлиус Шреэр. Он был авторитетен в австрийских научных кругах. Одним из тех, кто ориентировался на Шреэра, был некий Йозеф Кюршнер, молодой немецкий историк литературы, стремившийся к описанию всей системы, созданной его кумиром Гёте.

Если бы Кюршнер ограничивался только литературным творчеством Гёте, то ему не понадобились бы ни советы Шреэра, ни помощь Штайнера. Но Кюршнер был очень амбициозен. В силу этого он начал рассматривать внелитературные аспекты системы Гёте, которые ему, гуманитарию, были не по зубам. В частности, Кюршнер вознамерился доказать, что его кумир Гёте, вступивший в ожесточеннейшую полемику по вопросу о физической теории цвета с самим сэром Исааком Ньютоном, был прав, а великий Ньютон — в отличие от Гёте бывший физиком, а не автором «Фауста» и т. д. — был неправ.

Кюршнеру понадобился, как бы мы сейчас сказали, дипломированный эксперт, способный поддержать его позицию и обладающий полноценным физическим образованием. Кюршнер, ориентировавшийся на Шреэра во всем, что касалось творчества Гёте, попросил Шреэра найти такого эксперта. Шреэр порекомендовал Кюршнеру совсем молодого Штайнера. Кюршнер сначала рассердился на то, что ему предлагают недоучившегося студента, но, поговорив со Штайнером, согласился принять его на работу. Так Штайнер начал заниматься Гёте.

В 1891 году Штайнер в возрасте 30-ти лет получил степень доктора философии. Темой его диссертации была концепция «Я» у Фихте.

Казалось бы, научная карьера обеспечена, и остается только идти по проторенному пути. Но не тут-то было.

Дело в том, что Штайнер еще в раннем детстве, когда ему не было девяти лет, испытал некий особый опыт, который обычно именуют духовным. Штайнер вдруг вступил в контакт с духом своей тети, которая умерла далеко от места, где находился маленький Рудольф. Тетя просила Рудольфа о помощи. Ни Рудольф, ни родственники о смерти тети не знали. Затем, будучи уже студентом, Штайнер встретился с продвинутым, как говорят в таких случаях, духовным проводником. Это был некий сборщик трав Феликс Когуцкий. Считается (так, по крайней мере, утверждали и сам Штайнер, и близкие ему люди), что Когуцкий, во-первых, обратил внимание Штайнера на особую систему Гёте. И, во-вторых, представил Штайнера некоему «Мастеру», который оказал решающее влияние на сферу интересов Штайнера. В частности, этот «Мастер» ориентировал молодого Штайнера на изучение философии Фихте. Но «Мастер» этим не ограничился. Он как бы вел Штайнера по жизни. Такова, повторяю, версия и самого Штайнера, и близких к нему людей.

Соответственно, Штайнеру было мало занятий философией как таковой. Его амбиции или понимание им его миссии шли дальше и были прочно связаны с гётевской системой. Начав профессионально заниматься Гёте у Кюршнера, Штайнер проявил себя с лучшей стороны и в 1888 году был приглашен на работу в качестве служащего Архива Гёте в Веймаре. А это было очень серьезное место, предоставлявшее огромные возможности тому, кто действительно хотел заниматься системой Гёте.

Штайнер страстно хотел заниматься этой системой. Он был служащим архива Гёте в течение девяти лет, вплоть до 1897 года. За эти девять лет Штайнер написал две важнейшие книги по философии Гёте. Одна из книг, написанная в 1886 году, называлась «Основные линии теории познания мировоззрения Гёте». В этой книге с «заковыристым» названием Штайнер обращал особое внимание на связь Гёте и Шиллера.

Вторая книга Штайнера о Гёте, написанная в рассматриваемый «архивный период», была написана в 1897 году. Она называлась «Мировоззрение Гёте».

Параллельно с написанием этих двух книг, а также множества статей и работой в архивах Штайнер кропотливо писал свою первую самостоятельную книгу — «Философию свободы». Она вышла в 1894 году.

В 1896 году к Штайнеру обратилась сестра Фридриха Ницше Элизабет. Она попросила Штайнера помочь организовать архив Фридриха Ницше. Сам Фридрих Ницше к этому моменту был в коме. Штайнер посетил философа и был потрясен специфической продуктивностью того особого состояния, в котором он находился и которое другие именовали безумием.

Штайнер назвал уже обсужденные мною в данном исследовании идеи Ницше о вечном возвращении и сверхчеловеке абсолютно необходимыми для разрыва с некими предрассудками XIX века, мешающими развитию человека и человечества. В 1897 году Штайнер переехал из Веймара в Берлин и стал совладельцем, главным редактором и активным сотрудником некоего литературного журнала. Для консервативного Берлина Штайнер оказался чересчур раскованным и чересчур левым. Так что вскоре ему пришлось уйти из журнала.

А теперь переходим к главному. В 1899 году Штайнер опубликовал статью «Фауст» раскрывает свойственный Гёте метод». Эту статью Штайнер посвятил раскрытию эзотерической природы сказки Гёте «О зеленой змее и прекрасной лилии». Эзотерическое прочтение этой сказки привело в восхищение эзотериков, входивших в Теософское общество, возглавлявшееся Анни Безант (родилась 1 октября 1847 года, умерла 20 сентября 1933 года). Анни была активным членом Фабианского общества, марксистской социал-демократической федерации, близкой подругой известной Елены Блаватской, зародившей у Анни интерес к теософии, организатором масонского ордена, президентом этого самого Теософского общества, занятого современным прочтением индуизма, и даже участником, а потом и президентом знаменитой индийской партии Индийский национальный конгресс.

Анни Безант и ее соратники, такие, как Чарльз Уэбстер Ледбитер, один из соз­дателей Либеральной католической церкви (1854–1934), пропагандировали некоего Джидду Кришнамурти (1895–1986), индийского философа и визионера. Безант и Ко провозгласили Кришнамурти новым мессией. И построили свою теософскую систему вокруг данного утверждения.

Поначалу Штайнер заявил о своей верности Безант и ее делу. А Безант в ответ назначила Штайнера главой Теософского эзотерического общества Германии и Австрии. Войдя в Теософское общество Безант и возглавив его германо-австрийский филиал, Штайнер встретился с входившей в это общество Марией фон Сиверс, которая в 1914 году стала второй женой Штайнера и серьезно повлияла на его творчество (первая жена Штайнера Анна Ойнике на творчество Штайнера никакого влияния не оказала).

Итак, в 1904 году Штайнер с подачи Безант становится главой Теософского эзотерического общества Германии и Австрии, а в 1912 году происходит разрыв между Штайнером и Безант, а также между Штайнером и теософами. Большинство членов возглавляемого Штайнером отделения Теософского общества из этого самого общества выходит и создает совершенно новое общество — не теософское, а антропософское. Это общество фокусируется на творчестве Гёте и фактически является «гётецентрическим» во всех возможных смыслах этого слова.

Например, в 1913 году Штайнер начинает строить в Швейцарии, в городе Дорнах, некий специальный центр антропософии, именуемый «Гётеанум». Этот центр является, помимо всего прочего, памятником так называемой «органической архитектуры» 20-х годов ХХ века. По мысли его архитектора Штайнера, этот дом должен представлять собой модель Вселенной. Всего в Дорнахе и его окрестностях Штайнер построил 12 зданий. Но наиболее интересны два Гётеанума — первый и второй.

Первый был построен в 1913–1919 гг. из дерева и бетона. В его строительстве, пришедшемся на годы Первой мировой войны, принимали участие такие выдающиеся русские литераторы, как Андрей Белый и Максимилиан Волошин. Например, Волошин вместе со своей женой Маргаритой расписывал купол первого Гётеанума. Гётеанум был предназначен для театральных (а точнее, полихудожественных) опытов Штайнера. Такая полихудожественность (она же — гармоническое сращивание различных видов искусства) именовалась штайнерианцами «гезамткунстверк».

В 1922 году этот дом был сожжен. Штайнер, застраховавший здание, имел возможность начать строить второй Гётеанум, включающий театрально-концертный зал на тысячу мест.

Параллельно со своими полихудожест­венными антропософскими опытами Штайнер занимается созданием педагогической Вальдорфской школы. В настоящее время существует более тысячи вальдорфских школ и более двух тысяч вальдорфских детских садов. Вальдорфская педагогика, ориентированная на некую особую свободу преподавания, насаждается сейчас и в России в виде способа преодоления «тоталитарно-советской» педагогики и способа приобщения к настоящим западным прогрессивным тенденциям. При этом связь Вальдорфской школы с антропософией и так называемым новым религиозным движением не афишируется.

Вкратце могу заметить, что Вальдорфские педагогические начинания проблематичны даже не потому, что налицо определенная их идеологическая и квазиконфессиональная нацеленность. А потому, что Вальдорфская ориентация на суперучителя, суперличность, вокруг которой только и возможно создание Вальдорфской образовательной среды, никоим образом не отвечает тому, что реально сейчас происходит на вальдорфском направлении педагогики в России и мире. А когда Вальдорфский метод сопрягается с обычным, а то еще и с коммерчески ориентированным педагогом, ни в каком смысле не являющимся духовным лидером, то дети, получающие Вальдорфское образование, оказываются и беспомощными, и безграмотными, и тотально дезориентированными. Впрочем, в данном исследовании меня интересует не Вальдорфская педагогика, а личность Штайнера и его особые воззрения на душу.

Штайнер был невероятно плодовит. Кроме Гётеанумов и центров Вальдорфской педагогики он создал фармацевтичес­кие лаборатории и Школу духовной науки как некий суперцентр, призванный управлять всей системой его разнообразных начинаний. Известно также об открытиях Штайнера в области так называемой эвритмии, о его мистериальных сочинениях, о его особом влиянии на творчество гениального русского актера Михаила Чехова, создателя штайнеровского метода актерской игры.

Штайнер много и плодотворно занимался земледелием и животноводством. Можно было бы перечислять и другие сферы деятельности этого талантливого и разностороннего человека. Но пора обратиться к тем штайнеровским идеям, ради которых мы взялись рассматривать подробно данного создателя своеобразной эзотерики, она же — антропософия.

Следуя данным путем, я опускаю важнейшие антропософские работы Штайнера, такие как «Теософия: введение в сверхчувственное познание мира и назначение человека» (1904), «Как достигнуть познания высших миров» (1904–1905), «Акаша-Хроники» (1904–1908) и «Очерк тайноведения» (1910). И сразу перехожу к рассмотрению ключевой для нас работы Штайнера «Оккультное значение крови» (Берлин, 25 октября 1906 года).

Штайнер берет в качестве эпиграфа... как вы думаете — что? Ну конечно же, высказывание его кумира Гёте: «Кровь есть совсем особый сок» («Фауст», Акт I, сцена 4).

Штайнер начинает с обсуждения того, почему договор Фауста с Мефистофелем должен быть подписан кровью. Фауст, говорит Штайнер, сначала рассматривает это предложение как шутку. И вот тогда Мефистофель говорит ему, что кровь есть совсем особый сок. То есть что договор, подписанный кровью, по определению является нешуточным. И что кровавость подписи является гарантией этой самой нешуточности.

Далее Штайнер сообщает слушателям (вначале он прочитал на тему «Оккультное значение крови» курс лекций), что в числе различных интерпретаций данного высказывания Мефистофеля, осуществленных различными гётеведами, важное место занимает комментарий некоего профессора Минора, утверждающего, что дьявол есть враг крови, ибо кровь есть то, что поддерживает и сохраняет жизнь.

Штайнер сообщает слушателям, что в древней легенде о Фаусте этот персонаж делает разрез ножом, а потом берет перо для того, чтобы расписаться кровью. И тогда из надреза, сделанного ножом, кровь формирует слова: «О человек, спасайся!»

Штайнер далее предлагает слушателям поразмышлять над следующим парадоксом. С одной стороны, профессор Минор и другие гётеведы утверждают, что дьявол есть враг крови и это причина для его требования, что подпись должна быть написана кровью. С другой стороны, дьявол требует кровавой подписи. Не парадоксально ли это, спрашивает Штайнер слушателей и добавляет: «Я хотел бы спросить вас: можете ли вы представить некоторую личность, которая желает обладания той самой вещи, к которой она имеет антипатию?»

Задав этот вопрос, Штайнер сам дает на него ответ: «Единственно разумное объяснение, которое может быть дано, — не только как Гётевскому значению в этом пассаже, но также как всему, приложенному к основной легенде, так и ко всем более древним поэмам о Фаусте, — есть то, что для дьявола кровь была чем-то особенным и что это для него было совсем не безразличным, была ли сделка подписана обычным нейтральным чернилом или кровью.

Мы не можем здесь предположить ничего другого, чем то, что представитель сил зла верит, нет, убежден, что он будет иметь Фауста особенно в своей власти, если он может только завладеть по меньшей мере одной каплей его крови. Это самоочевидно, что никто не может действительно понимать строку иначе. Фауст должен подписать свое имя своей собственной кровью, но не потому, что дьявол является враждебным ей, но, скорее, потому что он желает заполучить власть над ней».

Далее Штайнер призывает слушателей отказаться от снисходительного отношения к сказкам и мифам древности и признать эти творения кладезем особых эзотерических знаний. Призывая в целом к подобному отношению к творческому религиозно-культурному наследию древнейших времен, Штайнер фокусирует внимание читателей на обсуждаемом аспекте крови, кровавой подписи. Он утверждает, что «всё, что содержится в легендах и древних Миро-концепциях о крови, имеет обыкновение быть значимым, так как в те отдаленные времена имелась мудрость, посредством которой человек понимал истину и широкое значение крови, этого «совсем особого сока», который сам является текущей жизнью человеческих существ».

Далее Штайнер говорит: «Мы не можем сегодня вдаваться в вопрос, откуда пришла эта мудрость древних времен, хотя некоторые указания этого будут даны в конце лекции; фактическое изу­чение этого предмета должно, однако, быть перенесено в будущие лекции. Сама кровь, ее значение для человека и роль, которую она играет в прогрессе человечес­кой цивилизации, будет занимать наше внимание сегодня».

Далее Штайнер предлагает эзотерическое и именно эзотерическое, основанное на духовном тайнознании, постижение древнейшего отношения к крови, развиваемого его кумиром Гёте в «Фаусте». Говоря об этом тайнознании, Штайнер сразу же апеллирует к древнеегипетской эзотерической традиции, к жреческой мудрости Гермеса, с которой, по его убеждению, связаны тайнознания Гёте в целом и его фаустианские тайнознания в особенности.

Штайнер прямо говорит, что если специфическое понимание принципа крови существенно (а он убежден, что только оно существенно), то «Мы лучше всего приблизимся к нашему предмету, если сначала мы поймем значение древнего принципа, который интимно связан с цивилизацией древнего Египта».

Ну вот, читатель... Мы сначала вчитывались в «Фауста», потом спускались вниз, по ступеням истории, погрузились в различного рода древние культуры, потом — пройдя через Вергилия и Трою, Аргонавтов и многое другое — дошли до древнего Египта. Потом проследили связи между этим древним Египтом и новыми цивилизациями — христианской и исламской, которые так или иначе с этим самым древним Египтом связаны, потом сфокусировались на проблеме тела, духа и души... Потом опять вернулись к «Фаусту» через совсем-совсем не чуждого ему Штайнера, этого создателя нового культа Гёте и «Фауста». А теперь он нас опять возвращает в древний Египет в связи с фаустианским вопросом о подписи кровью на договоре между Фаустом и Мефистофелем.

Может ли подобная траектория нашего пути быть случайной? Вряд ли. А раз так, то по этому пути нам надо двигаться дальше.

(Продолжение следует.)