Многие авторитетные историки — как современные, так и античные — приводят доказательства того, что древние греки отождествляли своих богов с богами других народов. В череде таких отождествлений, зачастую путаных и противоречивых, важное место занимает достаточно отчетливое отождествление богини Афины с египетско-ливийской богиней Нейт.

Свидетельства наличия именно такого отождествления имеются в большом количестве. И являются достаточно внятными. К числу наиболее внятных, развернутых и существенных свидетельств относится, конечно же, диалог Платона «Тимей», который мы уже обсудили.

Тут важно, прежде всего, особое значение Платона как величайшего древнегреческого мудреца, ставшего властителем умов для многих поколений философов, живших в постантичные эпохи.

Но крайне существенно и то, в связи с какой темой говорит Платон об этом отождествлении и с какой развернутостью. Он говорит о нем со ссылкой на древнеегипетские жреческие авторитеты (конкретно — на некоего саисского жреца). И он говорит о нем в связи с Атлантидой, которую обсуждает крайне подробно.

Как бы ни было существенно то, что Платон обсуждает тождество Нейт и Афины именно в связи с Атлантидой, я категорически отказываюсь от поспешного сооружения мостов между древнегреческой и атлантической темой. Я отказываюсь от этого, прежде всего, потому, что наведение таких мостов является наиболее соблазнительным, а от соблазнов всегда надо отказываться. Я отказываюсь от этого еще и потому, что тема Атлантиды существенно скомпрометирована рассуждениями конспирологов. И наконец, я отказываюсь от поспешного, именно поспешного перехода к этой теме, потому что есть темы более однозначные и ничуть не менее важные. Была Атлантида, не была, что она такое — сие находится в сфере слишком неочевидных и слишком неоднозначных гипотез. А вот всё, что касается богини Нейт, которую устойчиво отождествляют с Афиной, носит отпечаток гораздо меньшей спекулятивности.

Богиней Нейт занимались многие авторитетные ученые, располагавшие серьезным историческим материалом. И раз уж мы столкнулись с тем, что важная для нас богиня Афина, в своей древнейшей ипостаси имеющая прямое отношение к пеласгам (от которых произошел род Энея, этого создателя Рима), — это богиня Нейт, то предлагаю заняться всем, что следует из этого утверждения. Прежде всего, еще раз обращу внимание читателя на неслучайное пребывание аргонавтов в Ливии. На то, что только попав туда и воспользовавшись для своего спасения заклятиями ливийских богов они спаслись от преследований. Причем попали аргонавты в Ливию именно потому, что эта самая Ливия как-то связана с их родиной, Древней Грецией. И совершенно ясно, что важнейшим слагаемым этой связи является рассматриваемое нами тождество богини Афины и богини Нейт.

Ничуть не менее важно то, что Афину называют Тритонидой. А Тритонида — это ливийское озеро. Одним из эпитетов Афины является Тритониада (или Тритогенея). Была ли нимфа ливийского озера Тритонида матерью богини Афины, или же Афина просто родилась вблизи озера Тритонида... В мифах мы никогда не добьемся полной определенности в таких вопросах. Но то, что Афина связана с ливийским озером Тритонида — абсолютно очевидно.

Но у обсуждаемого нами Аполлония Родосского тема озера Тритонида развивается еще в одном направлении — ибо помощь аргонавтам оказывает не абы кто, а бог Тритон. Но Аполлоний Родосский — всего лишь современник Вергилия. То есть, по античным меркам, далеко не самый древний авторитет. И, обсуждая бога Тритона, необходимо указать, что впервые повествует о Тритоне наидревнейший греческий авторитет Гесиод.

Именуя бога Посейдона Энносигеем, Гесиод утверждает, что

От Амфитриты и тяжко гремящего Энносигея Широкомощный, великий Тритон родился, что владеет Глубью морской. Близ отца он владыки и матери милой В доме живет золотом, — ужасающий бог.

Итак, уже Гесиод а) обсуждает бога Тритона и б) называет его «ужасающим богом». Тритона именовали «вестником глубин». Во время потопа он по приказу Посейдона затрубил, и волны отступили. Именно Тритон, найдя раковину и обработав ее надлежащим образом, затрубил во время сражения с гигантами, обратив гигантов в бегство. Тритона изображают в виде человека, у которого вместо ног хвосты дельфина. И есть основание считать, что существует параллель не только между Нейт и Афиной Тритогенеей, но и параллель между Тритоном как очень древним богом Средиземноморья и иным, ничуть не менее древним, богом Дагоном.

Дагон, изображавшийся как получеловек-полурыба, упоминается в аккадских документах XXIII века до н. э. как верховное божество правобережья среднего Евфрата. В текстах Саргона Аккадского Дагон/Даган выступает как бог шумеро-аккадского пантеона. Там говорится, что Саргон падает ниц перед Даганом. Известны жрецы Дагана, впадавшие в пророческий экстаз. Древние ханаане считали Дагона отцом богов, Филон из Библа (I век н. э.) описывает финикийские верования и проводит параллель между Дагоном и Хроносом. Специфическая рыбоподобность Дагона позволяет специалистам проводить параллель между ним и Эа, или Энки — одним из трех великих шумеро-аккадских богов (два другие — Ану и Энлиль).

Энки изображался окруженным источниками вод, с рыбьим хвостом (кстати, такие боги есть по всему миру, включая Южную Африку). Энки сотворил из глины людей, предупредил Ноя/Зиусудру о том, что Энлиль, который, в отличие от него, не любил людей, желал организовать великий потоп и погубить людей, побудил Ноя/Зиусудру построить ковчег для спасения от потопа и...

Впрочем, подробное обсуждение деталей шумеро-аккадской мифологии нас увело бы слишком далеко. Достаточно указать на параллель между Дагоном/Энки и Тритоном. И на особую роль последнего в спасении аргонавтов. Указав на это и оговорив, что речь идет не об относительно поздних построениях Аполлония Родосского, а о сведениях Гесиода, которые в том, что касается Древней Греции, носят как бы первоначальный характер, и проложив пунктирную дорожку из древнегреческого мира в совсем древние шумеро-аккадские миры, можно вернуться к Аполлонию Родосскому.

Сообщая о том, что подвиг Ясона мог стать напрасным, Аполлоний далее говорит о пожалевших этих героев «ливийских героинях». Для нас важно, что именно говорит об этих героинях Аполлоний Родосский. И потому необходимо процитировать сказанное им буквально.

Вначале он говорит о том, что аргонавты

...разметав в пыли свои русые кудри, Целую ночь напролет изнывали в жалобных стонах, Все могли бы теперь навек распрощаться с жизнью И остаться бесславными и неизвестными в людях...

А затем Аполлоний переходит к тому, что спасло его героев от этой ужасной участи. Спасли же героев, «в безысходности силы терявших»,

...Все героини ливийские, мест хранители этих, Те, что, когда явилась Афина из темени Зевса, Ей навстречу пришли, омытые в водах Тритона.

Итак, аргонавтов спасли некие ливийские богини, которые особым образом отнеслись к родившейся на берегах Тритониды Афине, она же, как мы уже убедились, — Нейт. Эти ливийские богини пожалели аргонавтов именно потому, что они принадлежат к народу, опекаемому Афиной. Таким образом, мы убеждаемся, что где-то в Ливии есть богини, вышедшие навстречу Афине/Нейт, когда она родилась. И что только эти богини и еще более мощное, по-видимому, божество — Тритон — могут помочь аргонавтам в их ужасной беде. И помощь эта оказывается аргонавтам потому, что они опекаются Афиной, которая имеет особое отношение к Ливии. Вдумаемся: аргонавтам нужно добраться аж до Ливии, чтобы получить особо мощную помощь Афины.

Казалось бы, доберись до любого греческого храма Афины, которых много, и там проси о помощи. Но эти храмы могут оказать только слабую помощь. А нужна помощь наисильнейшая. Которая может быть оказана только в Ливии. Наисильнейшая помощь Афины может быть оказана только в Ливии, понимаете? Как же прочно должна быть Афина связана с Ливией для того, чтобы мучительно пропихивать аргонавтов в эту самую Ливию!

Встретившись с тремя ливийскими богинями, которые сильнее в плане желанной помощи, нежели все остальные (притом что эта помощь связана с Афиной), Ясон узнает, что эти богини всё знают про аргонавтов:

Знаем мы, что пошли вы искать руно золотое, Знаем о ваших трудах, и сколько вы претерпели, И на суше, и сколько на море вынесли бедствий. Мы, богини, живущие здесь, мы — с голосом звонким, Ливии мы героини, заступницы этого края.

Предлагаю вдуматься еще раз! С какой стати заступницы «этого» африканского края, весьма далекого от родины аргонавтов, начнут помогать чужестранцам, причем с особым рвением? Они могут так помогать только своим. А значит, аргонавты должны быть для ливийских богинь более своими, чем сами ливийцы. И более своими, чем те божества, которых они встречали поближе к своей родной Греции. Те божества или менее свои для аргонавтов, или менее мощны. Настоящей близостью и мощью обладают, как выясняется, только ливийские богини. Почему-то они обладают особой мощью. Но они же обладают еще и особой близостью к аргонавтам. Именно сочетание этой близости и мощи делает возможным спасение для обоснованно отчаявшихся героев. Какое же значение придает Аполлоний Родосский Ливии! Как она ему нужна! Как она для него священна! А казалось бы — подумаешь, Ливия... Ан нет. Великая, священная, родимая Ливия. Ливия-праматерь, Ливия-прародина и так далее.

Вчитаемся в то, как именно оказана помощь. Ливийские богини ведь не сами ее оказывают, они объясняют Ясону, кто и как это сделает. И что нужно сделать для того, чтобы помощь была оказана. Вот что они объясняют вождю аргонавтов:

Ну-ка, встань! Не печалься более так в огорченье! Всех остальных подыми! Когда для тебя Амфитрита Быструю Посидона сама отпряжет колесницу...

Амфитрита — мать Тритона. Посейдон — его отец. Таким образом, ливийские богини разъясняют непонятливому Ясону (он прямо сетует на то, что он не понял их разъяснений), что помогать ему будет Тритон. Который каким-то загадочным и наипрочнейшим образом тоже связан с Афиной. Иначе зачем он будет помогать совсем чужим для него безродным авантюристам? Значит, не безродные они для него, не безродные, понимаете? А небезродными они могут для него быть только в случае, если Ливия — это священнейшая земля, наипрочнейшими узами связанная со скитальцами, которые на ней неслучайным образом оказались. А за счет чего Ливия может оказаться такой землей? Только за счет всего того, что связано с рождением Афины и с тождеством между Афиной и Нейт. Так ведь?

Об этом ливийские богини говорят непонятливому Ясону с предельной ясностью, именуя Афину/Нейт матерью:

Матери вы тогда сполна своей отплатите, Ради того, как трудилась она, вынося вас во чреве. И в Ахейиду священную вы тогда и вернетесь.

Итак, ливийские богини называют чужую Ахейиду священной... Чужую ли? Чужая страна священной, по определению, быть не может. Это первое. И второе.

Ливийские богини говорят о том, что есть некая мать, которая выносила в своем чреве всех аргонавтов, и что ей надо отплатить. Но общей обычной матери у всех аргонавтов нет. Значит, речь идет о каком-то священном начале, которое может быть названо материнским. И что же это за начало, близкое для ливийских богинь? Конечно, таким началом может быть только Афина/Нейт. Но классическая олимпийская Афина девственна. Значит, ливийские богини говорят о более древней Афине, каковая, как мы убедимся, существует. И эта Афина очень близка к великой и ужасной священной матери, которую должны почтить аргонавты.

И всё это — кем изложено? Каким-нибудь певцом древнейшего матриархата? Нет, это всё в таком виде изложено Аполлонием Родосским. То бишь, считайте, Вергилием. А значит, мы имеем дело не с неким случайным заходом странников на случайную ливийскую территорию. Отнюдь не этим является для Аполлония Родосского (а раз для него, то в каком-то смысле и для Вергилия) попадание аргонавтов на ливийскую священную землю. К своей священной древности, к своим святым корням прикасаются аргонавты, попадающие в Ливию.

Ясон этого до конца не понимает. Но он понимает, что ему дарован какой-то слабый шанс на спасение. И что он просто обязан сообщить друзьям о случившемся. Он им и сообщает об этом. Причем в этом сообщении есть ценные детали. Вот что говорит Ясон аргонавтам:

Знайте, друзья! Передо мною, унылым сегодня Три богини явились. Были они покрыты Шкурами козьими с верха затылка и дальше по спинам И по бедрам. Они на девушек были похожи.

Итак, речь идет о трех ливийских богинях, носящих козьи шкуры. Эти три богини приковывали к себе внимание самых разных исследователей. Чуть ниже я приведу читателям мнение академического, очень компетентного ученого, осмысливающего это обстоятельство. Но античность приковывала к отдельным своим загадочным эпизодам внимание не только академических ученых. Ею занимались люди, сумевшие погрузиться в античную стихию ничуть не в меньшей степени, чем академические ученые. Но убежденные в том, что аппарат любой академической науки (философии, истории, филологии, этнологии и так далее) не раскроет до конца то, что содержит в себе античная мифопоэтика. Среди таких людей немало дилетантов, предпочитающих визионерствовать по тем или иным античным поводам и не желающих по-настоящему трудиться, двигаясь по своему мифопоэтическому пути.

Но Роберт Грейвс, британский поэт, романист и критик, никак не принадлежит к числу пустопорожних легкомысленных фантазеров. Его отец — известный ирландский поэт. Его мать — потомок известного немецкого историка Леопольда фон Ранке. Сам же Роберт Грейвс (1895–1985) получил образование в привилегированном британском учебном заведении Чартер-хаус. Роберт окончил Оксфорд, дебютировал как поэт, потом уехал в Каир, где работал преподавателем университета. В 1935 году он получил престижную премию Готторна и премию Эдинбургского университета за исторический роман «Я, Клавдий». Это была его первая, но не последняя премия. Роберт Грейвс известен не только как поэт, но и как академический ученый. В 1961 году он получил в Оксфорде должность профессора. В 1970-м — стал почетным членом Американской академии искусств и наук.

Грейвс не жонглирует информацией об античности. Он относится к ней достаточно бережно. Можно спорить по поводу тех или иных его интерпретаций, но компетенция его заслуживает всяческого уважения. Кроме того, будучи и поэтом, и создателем исторических романов, и ученым, Грейвс схватывает в зыбкой и уклончивой стихии античности кое-что из того, что другие не схватывают. А поскольку меня интересуют не интерпретации Грейвса, а его информация, то обсуждение соображений Грейвса считаю вполне уместным. Тем более, что сводить всё к соображениям Грейвса я вовсе не собираюсь и в скором времени начну знакомить читателя с соображениями совсем уж академическими и при этом ни в чем не противоречащими тем данным Грейвса, которые я сейчас приведу.

В своей книге «Мифы Древней Греции» Грейвс, говоря о рождении Афины, подчеркивает, что именно пеласги считали, что Афина родилась на берегу озера Тритон в Ливии, где ее вскормили три ливийские нимфы, носившие козьи шкуры. Об этих нимфах (или героинях, или богинях) говорит, как мы убедились, Аполлоний Родосский. Для нас же здесь важно, что Афина, окруженная кормилицами, одетыми в козьи шкуры (и сама одетая в козью шкуру), адресует к пеласгическим, догреческим временам. Крайне важным для римлян в силу того, что им нужно продемонстрировать свое превосходство над греками в том, что касается древности рода.

Анализируя феномен девушек в козьих шкурах, Грейвс обращает внимание на то отождествление Афины и Нейт, которое осуществляет Платон и которое мы уже обсудили. Далее он, ссылаясь на Геродота, говорит о девственницах, являвшихся служительницами Нейт. И о том, что эти девственницы ежегодно проводили вооруженные поединки. Якобы в ходе одного из таких поединков Афина, воспитанная ливийским богом Тритоном, убила свою молочную сестру Палладу, дочь Тритона. Причем, когда Паллада уже собиралась наносить удар Афине, Зевс показал Палладе свою эгиду и этим отвлек ее внимание.

Сообщив эти сведения, Грейвс обсуждает передники из козьих шкур как элемент ливийской женской одежды. И приводит высказывание всё того же Геродота: «Одеяния и эгиду на изображениях Афины эллины заимствовали у этих ливиянок. Только одежда ливиянок — кожаная, а подвески на эгиде — не змеи, а ремни, в остальном же одеяние того же покроя». Грейвс также приводит суждение Геродота, согласно которому громкие вопли «ololy, ololy», издаваемые, как сообщил Гомер в «Илиаде», в честь Афины, имеют ливийское происхождение.

Грейвс обсуждает появление переселенцев из Ливии на Крите на рубеже 5–4 тысячелетия до н. э. По его оценке, большое число беженцев-ливийцев из Западной Дельты появилось на Крите после объединения Верхнего и Нижнего Египта фараонами Первой династии. Поскольку при таком объединении пострадал Нижний Египет, Египет Дельты, Египет бога Сета и богини Нейт, то определенные основания для разговора о беженцах, которые из дельты Нила перекочевали на Крит, существуют. Весомость этих оснований я оценивать не берусь, я просто привожу суждения Грейвса и всё.

Для Грейвса объединение Египта и исход из него «народа Дельты» — это первый шаг к переносу из Дельты Египта в Грецию культа Нейт/Афины. Второй шаг — экспансия Крита, обеспечившая распространение всего, что принесли на Крит беженцы, на северную (греческую и даже фракийскую) территорию.

Приводя несколько версий происхождения Афины, Грейвс утверждает, ссылаясь на авторитетных для него исследователей, что вся основная история рождения Афины представляет собой только отчаянную теологическую уловку, призванную избавить Афину от матриархальных черт. Эти черты мы имеем право назвать пеласгическими, догреческими и так далее. Грейвс считает, что ахейцы, то есть завоеватели, оседлавшие доахейских афинских пеласгов, настаивали на том, чтобы афиняне признали главенство патриархального бога Зевса. И признали свою главную матриархальную богиню Афину дочерью этого самого Зевса. Грейвс считает, что пионером в деле изгнания ахейцами пеласгического начала из религии и переводом этой религии с направления, задаваемого догреческим пеласгическим матриархатом, на направление, задаваемое ахейским и постахейским патриархатом, является Гесиод. Что он осуществляет серию далеко идущих манипуляций, которые в Новое Время назвали бы идеологическими.

К примеру, когда Зевс проглатывает Метиду, то в идеологическом плане это означает, что ахейцы уничтожают пеласгический культ титанов и приписывают всю мудрость — буквально съеденную Зевсом — этому своему божеству. Тут имеет место нечто наподобие обычая съедать сердце или мозг противника для того, чтобы обрести его силу или его мудрость.

Грейвс, опять же, ссылаясь на созвучные ему исследования, обращает внимание читателя на то, что ритуал съедания исполняется не только Зевсом, но и Кроносом, который съел многих, включая Зевса. Что Дионис рождается из бедра Зевса. Что в Национальной библиотеке Парижа изображены два человека, вскрывающие топором голову Геи для того, чтобы высвободить Кору, то бишь Деметру.

Съедание, по мнению Грейвса, означает покорение, порабощение. Этот ритуал осуществляют победившие сторонники патриархата с тем, чтобы обессилить богов матриархата, а через это и догреческих обитателей Греции, которые должны быть покорены.

Можно было бы упрекнуть Грейвса и тех, на кого он ориентируется, в избыточной фантазийности. Но вот что говорит, вторя по сути Грейвсу, А. Ф. Лосев, также вполне академический ученый, один из лучших знатоков античности.

Лосев настаивает на том, что Афина является догреческим божеством. И что поздние мифы о рождении Афины от Зевса и Метиды вписывают догреческую Афину в новую греческую реальность.

Называя поздней версию мифа о рождении Афины, согласно которой:

1) Зевс проглатывает Метиду для того, чтобы она не родила ребенка, который его погубит;

2) проглоченное мучает Зевса;

3) прибегнув к помощи бога-кузнеца Гефеста, расколовшего ему голову (в иной версии это делает Прометей), Зевс рождает из головы своей богиню Афину (вышедшую в полном боевом вооружении, с воинственным кличем и т. д.);

4) это событие произошло в Ливии у озера или реки Тритонида. И потому Афина получила прозвище Тритонида или Тритоногенея,

Лосев настаивает на том, что такая версия рождения Афины навязана этому божеству матриархата патриархатом.

Тем самым Грейвс, которого можно упрекнуть в мифопоэтической избыточности, и Лосев, этот эталон академичности, утверждают одно и то же.

Лосев утверждает также, что Афина, имевшая огромное значение даже в патриархальный период, в матриархальный период имела значение гораздо большее.

Лосев указывает на сохранение Афиной в патриархальную эпоху некоей относительной «матриархальной независимости». Он указывает также на древнее зооморфическое прошлое богини. И на то, что знаками этого прошлого являются сова и змея (Гомер именовал Афину совоокой, а в орфических гимнах ее именуют «пестровидной змеей»).

Лосев подчеркивает, что об особой роли Афины в покровительстве, оказываемом змеям (то бишь в сопричастности Афины хтоническим культам), сообщают многие античные повествователи. Он приводит сведения Геродота, согласно которым в городе Афины был храм богини Афины. И в этом храме якобы обитала огромная змея, служительница Афины и страж Акрополя. Древнейшие пеласгические Афины и Кекропс... Они же — и Эрихтоний... Хтонические допатриархальные, догреческие культы придавали змеям особое значение. Это, кстати, касается любой хроники.

Лосев пишет, что истоки мудрости Афины в ее хтоническом прошлом восходят к образу критской богини со змеями, что сова и змея охраняли дворец Минотавра на Крите.

Обсуждая эгиду Афины, чудеса, связанные с ее рождением, упавшее с неба изображение Афины — палладий, священное дерево Афины — маслину, именуемое деревом судьбы, — Лосев далее сообщает, что Афина «отождествлялась с дочерями Кекропа», что она мыслилась как судьба и великая мать, как родительница и губительница всего живого. И напоминает читателю о рассуждениях Апулея по поводу «Минервы Кекропической» (Минерва — это римское название Афины — С. К.).

Лосев настойчиво различает Афину эпохи оформления олимпийского культа и Афину как мощную, страшную, совоокую богиню догреческой архаики.

Убедившись в том, что оценки Лосева и оценки Грейвса не слишком далеки друг от друга и совпадают в том, что нас интересует в наибольшей степени, мы можем продвинуться дальше.

Продолжение следует.