В последнее время всё больше событий российской культурной жизни происходит в Красноярске. Дело уже дошло до того, что говорят, что: «глупо отмахиваться от того, что в России и мире Красноярск воспринимают как современный, культурно развивающийся город. Так может не стоит топтаться где-то рядом, а чуть смелее замахнуться на культурно-столичный статус и, наконец, занять свободное место?»
Почему именно Красноярск может стать очередной площадкой, на которой развернется эксперимент по созданию культурной столицы? Прежде всего, потому что именно в Красноярске ведет активную деятельность Фонд Прохорова, руководит которым сестра олигарха Ирина Прохорова.
И тут важно отметить: несмотря на то, что культурная работа Фонда во многом сконцентрирована в Красноярске, амбиции его намного обширнее. Фонд стремится охватить своей активностью и другие российские регионы. И после покупки Михаилом Прохоровым доли акций Сулеймана Керимова в «Уралкалии» Фонд может начать активную работу в Пермском крае.
Чем чревата такая активность Фонда? И почему этой активности надо уделять особое внимание?
Дело в том, что, как и в случае с ДНК-центрами, работа Фонда нацелена на то, чтобы поменять (или, другими словами, разрушить) ядро русской культуры. Ирина Прохорова называет это сменой идентичности, и разговоры об этой смене идентичности идут постоянно и в самых разных контекстах. Так в начале ноября 2013 года Фонд Прохорова провел международный научный семинар на тему: «Кризис литературоцентризма: утрата идентичности vs. новые возможности».
В многочисленных интервью Ирина Прохорова говорит о том, что российское общество находится в поисках «способов социальной идентификации» и «из этого вообще не нужно делать проблему». Проблемы, правда, появляются сразу после прочтения нескольких ее тезисов, так как они противоречат один другому.
В одном месте она предлагает обществу «найти и разработать новые формы культурного единства» и говорит о том, что самый важный вопрос — это «на чем будет базироваться эта общность», «какая система ценностей будет положена в основу объединительной концепции».
А в другом месте речь идет о «печальной традиции нашей страны: у нас должен быть один сильный лидер, одна национальная идея, один литературный канон…. Мы не научились выбирать из многого и вообще принимать разнообразие как норму существования современного общества. Всё время возникает желание «запретить» и «не пущать».
Казалось бы, если речь идет о культурном единстве, то при чем тут «разнообразие как норма существования современного общества»? И, главное, о каком разнообразии идет речь? Но, в конце концов, пусть будет разнообразие. И тут, выясняется, что как только мы готовы сказать: «Черт с вами, пусть будет разнообразие, вы будете наслаждаться постмодерном, а мы — изучать советский культурный пласт и искать пути его развития», в ответ раздается именно то самое «запретить и не пущать!», которое на словах осуждает Прохорова.
Чтобы не быть голословными, приведем несколько высказываний госпожи Прохоровой о советском периоде, о советской культуре и о путях выхода из советского «тупика». По мнению И. Прохоровой, существовало «чудовищное советское идеологическое искусство». В СССР господствовала «запретительная система, не позволявшая свободное циркулирование идей и мнений».
Представление о том, что советское общество было одним из самых читающих, по мнению Прохоровой, — миф. Более того. Даже то, что читалось, скорее вредило, чем приносило пользу, так как «в советское время качественные книги выпускались мизерным тиражом и, как правило, совсем не попадали на прилавки и в библиотеки, а распространялись из-под полы среди знакомых или через сеть спецраспределителей для советской партийной знати…»
В итоге И. Прохорова приходит к выводу, что всё советское надо запретить, убрать с экранов. «По всем центральным телеканалам в течение всего дня идет целенаправленная дезинформация, — жалуется Прохорова. — Показывают советские фильмы, которые сами по себе — идеологические бомбы. Людям навязывают истерически-милитаристский дух с криками, поисками врагов, иностранных агентов, а достоверности и глубины как раз очень не хватает…»
Надежду на исправление ситуации Прохорова видит в том, чтобы молодые люди занялись поиском альтернативной информации, ходили в театры, интересовались поэзией, новыми книгами. И ее Фонд готов предоставлять молодежи эту альтернативу — новые книги, спектакли и лекции.
Сначала скажем о «новом» театре и о «новых» спектаклях. В планы Фонда Прохорова входит превращение Красноярска в театральную столицу. С благословения И. Прохоровой, мейнстримом красноярской театральной жизни стало переделывание классики. Заметим, что речь идет не только о советской классике, но и о русской классике.
Из Москвы в Красноярск привезли «Евгения Онегина» в постановке Римаса Туминаса. Ирина Прохорова считает, что «Евгений Онегин» Туминаса — это «удачный пример современного прочтения классической литературы». В интерпретации Р. Туминаса Евгений Онегин — во всем разочаровавшийся эгоист, не способный отдавать и испытывать настоящие чувства.
С одной стороны, господин Туминас ломится в открытую дверь. Ибо считать Евгения Онегина альтруистом было бы странно.
С другой стороны, разве отказ от циничного использования влюбленности русской девушки Тани Лариной, написавшей ему такое письмо, после которого он мог бы безнаказанно сломать ей жизнь, заведя с нею дешевый романчик, — это не проявление чувств под названием «благородство» и «сострадание»? А ведь Евгений, воспитанный французом в духе апологии свободной любви, мог повести себя иначе. И даже должен был бы поступить иначе. Но ведь не поступил! А поздняя влюбленность Онегина в Татьяну Ларину, вышедшую замуж за генерала? Это тоже показатель неспособности испытывать настоящие чувства? И что такое настоящее чувство для господина Туминаса? Это что-нибудь «этакое»? Например, влюбленность Онегина в Ленского с вытекающими отсюда ЛГБТ-последствиями?
Впрочем, стоит ли договаривать за Туминаса. Лично я готова поддержать любую трактовку «Евгения Онегина», но при одном условии. Эта трактовка должна позволить мне погрузиться еще глубже в ту бездонность, которую и являет гениальное произведение Пушкина, «энциклопедия русской жизни», новое слово о человечестве. Если вместо этого стереотипы предыдущего прочтения, позволяющие ощутить сложность всех пушкинских образов, включая образ Евгения Онегина, должны заменяться на стереотип, гласящий, что никакой сложности нет, а есть одни тупые выродки, населяющие великую русскую литературу, то это не новое прочтение, а война с нашей культурой. А значит, и с идентичностью. Война, ведущаяся под маской новых прочтений старого, пестования великой новизны и так далее.
14 ноября 2013 года на сцене Красноярского ТЮЗа состоялась премьера пьесы по мотивам «Метели» Пушкина. Автор сценария — драматург Василий Сигарев, режиссер — Александр Огарев. Круто взялись за Пушкина красноярцы-переосмыслители. И ведь не только за Пушкина!
Переосмыслители решили перелопатить всю великую русскую литературу, да так, чтобы ни у кого из молодежи не было возможности выбрать себе в друзья… ну, например, Андрея Болконского. Или Анну Каренину, переосмыслением образа которой красноярцы тоже занялись — вышеописанным способом.
Фонд Михаила Прохорова никак не хочет ограничиваться окормлением лишь одного Красноярска. Разработан и запущен проект «Новый театр». Цель его в том, чтобы помогать созданию инновационных театральных постановок и знакомить с ними зрителей сразу трех федеральных округов: Уральского, Сибирского и Дальневосточного. И, между прочим, участникам проекта опять-таки предлагается вышеописанное псевдопереосмысление классики. Оно же — война с собственной культурой.
В самом деле, по итогам последнего конкурса, Фонд выбрал в качестве победителя спектакль «Заговор чувств» в постановке Томского театра юного зрителя. Режиссер спектакля Илья Ротенберг получил поддержку от Фонда в сумме 1 млн. рублей. Стоит только коротко упомянуть о том, что источник — пьесу советского писателя и драматурга Ю. Олеши — спектакль И. Ротенберга не интерпретирует, а грубо перевирает. Ю. Олеша в 1929 году поднимал вопрос о путях построения коммунизма и о людях, которые задержались в «старом порядке». Ротенберг же рассказывает о том, как страдает предприимчивый человек в обществе, где господствует уравниловка. Это называется переосмыслением Олеши? Или войной с Олешей как с представителем русской (в данном случае — советской) традиции?
Ротенбергу, скажем, нравится «предприимчивый» культурный герой. Ну и оставь Олешу в покое, возьми другое произведение! Другого автора. Но не тут-то было. Ротенбергу надо не воспеть своего героя, ему надо проклясть героя Олеши, а заодно и Олешу, и назвать это новым прочтением. И что же, во имя новой идентичности подобным образом будут всю советскую литературу перелицовывать?
Ротенберг заявляет: «Для меня современный театр — тот, который говорит о нас с вами. Он говорит о том, что происходит сегодня со страной, с людьми, которые здесь живут. В нем идет поиск нового культурного героя. Мне кажется, прошло время, когда театр выполнял воспитательную функцию… Советский штамп «театр — это храм» нужно развеивать. Храм — это храм, а театр — это театр».
Несколько слов насчет того, кто назвал театр храмом. Это сделал Константин Сергеевич Станиславский, заявив: «Священнодействуй, или убирайся вон!». А Ермолова? А Комиссаржевская? Вся русская театральная традиция говорила о том, что театр — это всё что угодно, но не развлечение. Это и кафедра, и храм... В этом суть русской театральной, и не только театральной, культуры. И советское тут ни при чем! О том, что театр — это театр и только, могли сказать эстетствующие французы. Но русские художники, оставаясь русскими художниками, этого сказать не могли.
Ну что ж. Их заставят это сказать после смерти, переосмыслив их творчество. Полно дурака-то валять! Советское... Нет, дорогие переосмыслители, не только с советским вы хотите расправиться, хотя и этого достаточно! Вы хотите расправиться с русской традицией и с русским духом. С русским своеобразием, с русской всемирно-исторической альтернативностью. Вы хотите сделать русское неотличимым от швейцарского. А поскольку это можно сделать, только убив русское, то этим убийством вы и занимаетесь, скрываясь под масками разных «переосмыслителей» и «инноваторов».
Кстати, об инноваторах. 29 ноября 2013 года в МХТ имени Чехова состоялась презентация Антологии современной швейцарской драматургии. В презентации приняли участие та же Ирина Прохорова (ну прямо вездесущая госпожа) и швейцарский драматург Лукас Берфус. В России Берфус известен пьесами «Сексуальные неврозы наших родителей» и «Путешествие Алисы в Швейцарию» (о девушке, решившейся пойти на эвтаназию). Обе книги напечатаны издательством Ирины Прохоровой «Новое литературное обозрение», сокращенно НЛО.
Наиболее тоскливое чувство вызывает то, что все эти кажущиеся эстетскими изыски (переосмысления, инновации и так далее), очевидно подчинены грубейшим политическим целям. Давайте присмотримся к тому, что именно издает госпожа Прохорова в своем «Новом литературном обозрении» помимо книг, пропагандирующих эвтаназию?
В 2012 году, сразу после скандала на выборах в Государственную Думу 4 декабря 2011 года, НЛО выпустило сборник «Разгневанные наблюдатели: Фальсификации парламентских выборов глазами очевидцев». Собственно, почему бы госпоже Прохоровой не выступить против фальсификации? Но не с фальсификациями Прохорова хочет бороться, а с любыми попытками российского не инновационного, не переосмыслительного большинства помешать инноваторам и переосмыслителям разрушить страну и ввести на ее территорию войска НАТО.
В ноябре 2013 года издательство презентовало новую книгу: «Городские движения России в 2009–2012 годах: на пути к политическому». Ирина Прохорова привезла книгу на книжную выставку в Нью-Йорк и на книжную выставку в Красноярск. Цель книги, как ее описывает издатель, — доказать, что «Болотная площадь — едва ли не последнее в ряду огромного количества серьезных социальных движений, которые происходят в стране». То есть подвести «научную базу» под то, что происходило в Москве на Болотной площади. Доказать, что это был не «оранжевый» эксцесс, запущенный сторонниками Шарпа при содействии кремлевских либералов, а глубинное народное недовольство.
Глубинное?.. Ничто так не ненавидит глубинка, как дух оранжевого мятежа, прославляемого госпожой Прохоровой. Из этого вовсе не следует, что глубинка любит власть. Но этот дух мятежа глубинка ненавидит с особой сосредоточенностью, понимая, что носители этого духа хотят истребить всё, что любит эта глубинка. И навязать глубинке всё то, что эта глубинка ненавидит. Причем навязать тоталитарными способами. Других способов навязывания этого глубинке не существует.
Продолжение — в следующем номере.