В 1991 году СССР распался. Советский проект (он же — Красный проект) был дискредитирован еще до этого, в эпоху так называемой перестройки. И именно такая дискредитация, она же — социокультурный шок, она же — свирепая информационно-психологическая война, подрывающая основы мировоззрения и образа жизни, породила распад СССР. Потом начались «лихие девяностые». И весь мир наблюдал за тем, как корчится в судорогах — ха-ха-ха! — страна-идиотка, отказавшаяся от своей советской идентичности и не понимающая, что после такого отказа (отречения, самооплевывания, метафизического падения) она обречена на окончательное уничтожение.

Кстати, заслуживает отдельного внимательного анализа то, как именно показывали страну-идиотку в голливудских фильмах. Благородные герои-американцы, которым содействуют отдельные не очень плохие русские (вполне аналогичные не очень плохим индейцам из вестернов), борются с русской мафией. Они для этого приезжают в Россию и видят такой ужас... и такой ужас... и такой ужас... и сплошной ужас... и абсолютный ужас... При этом совершенно понятно, что то, что они видят, знаменует только одно — агонию страны-идиотки. Умирает, бедненькая... Впрочем, так ей и надо!

Каково же было изумление всего мира, когда оказалось, что Россия не умерла. Ее готовы были жалеть. Готовы были, смакуя, описывать все детали ее агонии. Но были вовсе не готовы к тому, что она не умрет. А она взяла — и не умерла!

Она как-то криво, косо, на свой манер приспособилась к уродливому капитализму. И уродливо — с колоссальными издержками культурного, социального, духовного и иного характера — стала, освоившись, существовать. Она не потонула в том адском болоте, в которое ее низвергли перестройщики, убедив, что это вовсе не адское болото, а спасительная купель, в которой произойдет покаяние и обновление.

Никакого обновления, конечно, не произошло. Произошла чудовищная деформация всего, что представляет собой наша идентичность. Но в этом деформированном виде идентичность оказалась Россией сохранена. И предъявлена миру в новом качестве, которым мы вовсе не хотим восторгаться. Но которое демонстрирует миру жизнеспособность России. Россия должна была утонуть в адском болоте горбачевизма унд ельцинизма, но не потонула — вопреки всем законам исторического бытия, вопреки всем прогнозам, вопреки всему на свете. И не потонула она именно потому, что за что-то ухватилась. За что же?

Каждому свидетелю этого своеобразного русского чуда ясно, за что именно Россия ухватилась — за Победу, вот за что. Она ухватилась за нее уже в девяностые, когда антисоветчики-русофобы топтали всё, связанное с Победой. Но возымело место загадочное русское, вялое и упорное, сопротивление, при котором ценность Победы была не просто сохранена, а превращена в суперценность.

У нас есть один объединяющий праздник — День Победы. И мы должны, во-первых, порадоваться тому, что он есть. Во-вторых, продолжать защищать ценность Победы от всех, кто хочет довести до конца дело осквернения этой ценности. И, в-третьих, понимать, насколько деформирована на сегодняшний момент наша идентичность и насколько сказываются эти деформации на том, как именно празднуется Победа. Ведь налицо не только силы, желающие Победу отнять, — налицо и силы, которые, сохраняя Победу, причем надрывно, придают этому сохранению глубоко деформированный характер, определяемый искажениями идентичности, которые имеют место.

Но лучше любые деформации во славу Победы, чем ее поношения. Лучше любые искажения идентичности, чем агония, переходящая в летальный исход. Мы исправим деформации. Мы исправим искажения идентичности. Это сделать очень трудно. Но трудно — не значит невозможно. А пока мы видим, что Россия выжила и что она перестала каяться. Причем налицо и прямая, и обратная связь: Россия и перестала каяться, потому что выжила, и выжила, потому что перестала каяться.

Мы радуемся этому. И никакие искажения не отнимут у нас право этому радоваться. Пусть бесятся враги — а мы вместе со страной восславим величайший подвиг народа, освободившего мир от фашизма.

С днём Победы, товарищи!

И до встречи в СССР!