История политических войн изучается вовсе не с целью расширения общей эрудиции, а чтобы на примере минувших событий понять что-то в дне сегодняшнем. Поэтому интересны только те исторические сюжеты, которые могут высветить смысл актуальной действительности. Сегодня, когда накалены отношения главы государства и части правящего класса, обострены противоречия с Западом, идет мучительный поиск новых решений для страны, история политической войны вокруг Павла I представляется актуальной.

Еще совсем недавно системные и околосистемные либералы, которые образовывали правящий класс России, грозили главе государства дворцовым переворотом. Политические цели и решимость части нынешней российской элиты ярко иллюстрируются циничной фразой, сказанной якобы И. Юргенсом и обращенной к Д. Медведеву: «Ступайте царствовать, государь». Цинизм в том, что это буквальная цитата: считается, что так обратился к Александру I граф Пален — организатор убийства Павла I.

Настоящая работа является «первым приближением» в анализе рассматриваемой темы. В ней тезисно изложена основная фактологическая и смысловая канва политических сюжетов, характеризующих войну за власть и стратегию России той эпохи и в существенной мере проецирующихся на нашу современность.

Так, например, группа, организовавшая убийство Павла I, была вовсе не случайным собранием людей. Роль потомков этих господ заметна и в свержении Николая II, и в российской политике дня сегодняшнего. А раз так, легко предположить, что рассматриваемая группа является субъектом, способным воспроизводить и свой человеческий ресурс, и свои проектные цели.

Сам Павел I интересен для нас тем, что он — по-своему — желал подлинно великого будущего для своего Отечества, как и его великие современники — Наполеон и Вашингтон — для своих держав. При этом он желал достичь этого, не запятнав руки кровью своих родных и соратников. Потому мне хотелось понять, что на самом деле пытался построить этот незаурядный правитель России.

Будущий император Павел I, сын Петра III и Екатерины II, правнук Петра I, родился 20 сентября 1754 г. Дневники юного Павла и документы современников говорят о наследнике как о человеке романтическом и даже сентиментальном, которому был чужд цинизм. Эти качества он сохранял до самой смерти, будучи уже и императором.

Павел Петрович как наследник трона с самого рождения стал объектом воздействия различных политических сил своего века — века переворотов. Еще ребенком Павел стал свидетелем переворота 1762 года, когда по приказу его матери был убит его отец, Петр III. Сохранились записки, в которых Петр III умоляет Екатерину сохранить ему жизнь, и Павел был знаком с этими документами.

Вообразите чувства человека, вынужденного жить в атмосфере, где успех в политической борьбе зависит от степени цинизма по отношению к самым близким людям. Отправить на плаху первенца, заточить в монастырь супругу, сослать на каторгу друзей детства, взять в заложники родственников политических противников — вот инструменты государя, позволяющие обеспечить долгое правление...

Екатерина II, чтобы удерживать власть, дискредитировала сына, который должен был унаследовать престол по достижении совершеннолетия. Она распространяла слухи о том, что отец Павла — не Петр III, а граф Салтыков, или что Павел даже вовсе — подкидыш. Так что у Павла были все основания опасаться за свою жизнь.

Л. Л. Беннигсен отмечал: «Когда императрица проживала в Царском Селе в течение летнего сезона, Павел обыкновенно жил в Гатчине, где у него находился большой отряд войска. Он окружал себя стражей и пикетами; патрули постоянно охраняли дорогу в Царское Село, особенно ночью, чтобы воспрепятствовать какому-либо неожиданному предприятию. Он даже заранее определял маршрут, по которому он удалился бы с войсками своими в случае необходимости; дороги по этому маршруту по его приказанию заранее были изучены доверенными офицерами».

Конечно, власть Екатерины держалась не столько на удачно осуществленном перевороте, сколько на элитном консенсусе, которого удалось достичь накануне убийства Петра III. Ища себе сторонников, Екатерина выступала от имени интересов сына, демонстрируя свое стремление играть роль регента до совершеннолетия наследника. Именно с этих позиций Екатерина вела переговоры с элитными кругами во главе с Никитой Ивановичем Паниным — воспитателем и представителем Павла — в сложной придворной игре за престол.

Консервативная партия Панина стремилась утвердить на троне максимально законного наследника для осуществления ряда реформ, ограничивающих власть самодержца. Речь шла о следующих условиях воцарения Екатерины: помимо соблюдения прав наследника, императрица учредит Императорский совет из нескольких (6–8) представителей высшей аристократии и подпишет конституцию. Все эти условия впоследствии были нарушены.

В 1772 году сторонники Павла пытались отстранить Екатерину от власти и передать престол законному наследнику, достигшему 18-летия. Заговор был раскрыт, отстранить Екатерину не удалось. Однако борьба продолжилась.

Таким образом, Павел был довольно рано втянут в войну за власть.

Консервативная партия Никиты Панина была официальной, но не единственной оппозицией власти Екатерины.

Каковы идеологические основания политических игроков этого времени? В ядре политической идеологии екатерининского двора находилось противоречие, порожденное Петром I — сочетание просвещения и рабства. Точнее всего это противоречие определено Пушкиным: «Петр I не страшился народной Свободы, неминуемого следствия просвещения, ибо доверял своему могуществу и презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон...»

В немалой степени определило появление золотого века русской словесности то обстоятельство, что печатные издания выходили при Петре I гигантскими тиражами, многое сгнило на складах, но печатное слово дошло до элиты. Просвещение было религией Петровской эпохи.

Просвещение как социальная практика решающим образом вступало в противоречие с самовластием и крепостным рабством (крепостничество екатерининского образца совсем уж походило на рабство). По отношению к этому коренному противоречию в русской элите конца XVIII в. возникает несколько политических групп.

Вот как определяет эти группы Н. Я. Эйдельман.

Первая группа «просвещенных россиян» — это правящие циники.

«Тут находим Екатерину II, Потемкина, Орловых, многих фаворитов, немалое число дворян на службе или в имениях — тех, кто хочет сохранения петровского раздвоения, чтоб оставалось — в широком смысле — как есть, чтоб не страшиться никаких «неминуемых следствий...». Они хотят «выгод просвещения» (не отстать от Европы) и хотят сохранить рабство в экономике и политике».

Вторая группа — это те, кто выступал за просвещенный западный прогресс.

«Просветители еще надеялись на власть, несмотря на испытанное разочарование; сохраняли до конца известные иллюзии насчет Екатерины II». К этой категории относится обширный срез элиты. Наиболее яркими персоналиями были Радищев, Новиков, Лопухин, Суворов, Ушаков, Дашкова, здесь же и родители декабристов.

Существовал и третий подход к петровскому противоречию «просвещение — рабство». Третья группа элиты — это консерваторы, «отрицающие в большей или меньшей степени те пути просвещения, которыми двигалась новая Россия; носители подобных идей были склонны к идеализации старины, настороженно относились к «нужной, но, может быть, излишней реформе Петра». Данная политическая группа была представлена И. В. Лопухиным, братьями Паниными, Д. И. Фонвизиным, они «мечтали о движении к будущему как бы «через прошлое»: «мы подлинно в людскости и в некоторых других вещах, можно сказать, удивительные имели успехи и исполинскими шагами шествовали к поправлению наших внешностей. Но тогда же гораздо с вящей скоростью бежали в повреждении наших нравов и достигли даже до того, что вера и божественный закон в сердцах наших истребились, тайны божественные в презрение впали, гражданские узаконения презираемы стали».

Эйдельман выделяет и четвертую точку зрения на Петровскую дихотомию «Просвещение — Рабство». Консервативными чертами обладала и народная крестьянская идеология. Миллионы простых людей не отличали петровское просвещение от рабства, и даже ненавидели просвещение за ту цену, которую приходится платить за возможность пробуждения и раскрепощения способностей крохотной горстки элиты. Емельян Пугачев не видел разницы между астрономом Ловицем и другими боярами, он приказал повесить его, «чтобы он был поближе к звездам».

Все три вышеназванные проекта обладали одной общей чертой: они не были направлены на создание сильной, централизованной власти, которая бы мобилизовала страну на развитие. Стране нужен был сплоченный субъект, готовый жертвенно служить Отечеству. При этом элита была настроена не на жертвенное служение, а, напротив, на выбивание для себя новых вольностей. Вероятно, в этом кроется главная причина конфликта Павла и дворянства.

Идеологические течения элиты определяли варианты развития страны. Не будет преувеличением сказать, что страна в конце XVIII в. находилась в состоянии бифуркации, то есть в состоянии неустойчивой системы, развитие которой может быть направлено в ту или иную сторону под воздействием внешних или внутренних импульсов.

В это состояние система была погружена вследствие:

1. Произошедшей Великой французской революции, значение которой для всего человечества трудно переоценить;

2. Серии переворотов, которые были обусловлены Законом Петра I о престолонаследии — наследник назначался правящим монархом, что многократно обострило борьбу за власть (Закон был отменен сразу после воцарения Павла I) — и желанием элиты сформировать власть так, чтобы были обеспечены гарантии для дворянского сословия.

3. Самозванчества. Закрепощение крестьян было воспринято как вопиющая несправедливость, что вызвало десятки крестьянских восстаний. Одних лже-Петров III было более 40. Русский народ считал личность царя непогрешимой, и если творится несправедливость, это значит, что либо бояре искажают волю царя, либо царь ненастоящий.

Так, Пугачев, выдававший себя за Петра III, в конце бунта говорил, что он хочет посадить на трон сына, Павла, а сам править не желает. Представители консервативной партии вынуждены были оправдываться и доказывать, что бунт Пугачева не был инспирирован Паниными в интересах Павла.

Однако трудно себе представить, что воплощение одной из трех идеологий правящей элиты смогло бы способствовать преодолению нарастающей неопределенности в условиях обострения отношений с Западом. Оставить всё, как при Екатерине, — это был путь к поражению. Реализовывать либеральный проект в стране, которая явно к этому не была готова, — крайне опасно. Но и создание рыхлой аристократической республики со слабым монархом тоже не сулило России ничего хорошего.

Павел при Екатерине II был неформальным главой консервативной оппозиции. Эта партия была его политической опорой в борьбе за престол.

Екатерина II воспользовалась правом монарха выбрать наследника по своему желанию и составила завещание в пользу своего внука Александра, минуя Павла. Такой порядок наследования будет сразу упразднен Павлом, но для этого нужно было еще стать императором и не дать хода завещанию императрицы. Представители правящего класса поддержали Павла.

Так, по одной из версий, Николай Зубов, узнав «где стоит шкатулка с известными бумагами» Екатерины II, достал из шкатулки некие документы и отправился к наследнику в Гатчину. По другой версии, завещание Павлу привез Александр Безбородко. Видимо, надежды значительной части элиты на новые перспективы при воцарении Павла были велики. Однако цели политики Павла серьезно расходились с целями элиты, на которую он опирался. Павел стремился к максимальному усилению императорской власти, именно в этом он видел путь развития России.

Отношения Павла I с масонами требуют подробного и отдельного рассмотрения. В данной работе рассуждения о том, чем отличается ложа «Искренность» от ложи «Скромность», увели бы нас от обсуждаемого предмета. Нам тут важно, что отношения Павла с этой дворянской субкультурой имели место и играли важную роль в дворянской среде.

Мне кажется важным эпизод (описанный историком российского масонства Брачевым), который раскрывает один из моментов открытого конфликта государя со своей базой поддержки. По многим свидетельствам, масоны стремились к воцарению масонского же монарха, который восстановит тайные общества после их разгрома Екатериной II.

«В 1797 году, приехав для коронации в Москву, Павел I приказал объявить великому мастеру московской ложи «Трех мечей» профессору Маттеи, чтобы он позаботился о созыве в назначенный день собрания всех главных московских масонов. Приказание это было исполнено. Явившийся на него император обратился к собравшимся с речью, причем не как государь, а как «брат». Смысл этой речи состоял в том, не признают ли они за лучшее, учитывая опыт трагических событий во Франции, прекратить на время свои собрания. На это масоны отвечали, что не видят в этом необходимости, и только провинциальный великий мастер рижской ложи барон Унгерн-Штернберг якобы поддержал государя. Павел I остался очень доволен его выступлением и, обращаясь к профессору Маттеи и другим масонам, заявил: не собирайтесь более до моего особого повеления». Другая версия звучит мягче, но больше похоже на Павла: «В случае надобности пишите мне просто, по-братски и без всяких комплиментов».

Надо ли говорить о том, что разочарованию масонов не было границ. Ведь заговор 1772 года против Екатерины II в пользу Павла вызревал именно в масонской среде. После раскрытия заговора многие из братьев подверглись гонениям, арестам и даже смерти. И вот вам благодарность — «не собирайтесь более до моего особого повеления».

По всей видимости, Павла уже продолжительное время не прельщало быть царственным масоном, великим мастером провинциальной ложи, первым среди равных братьев. Скорее, его манил совсем другой образ. Мистический образ Царя-священника Мелхиседека, окруженного верными слугами-рыцарями. Для укрепления самодержавной власти Павел рассчитывал сплотить элиту на совершенно новых началах.

К моменту воцарения Павла Петровича Французская революция теряет популярность в умах европейских мыслителей, якобинский террор и кровавая грызня революционеров не остаются незамеченными. Это обнажило потребность Европы в новых идеях и смыслах. В этой связи Павлом предпринимается целый ряд удивительных как для современников, так и для потомков шагов. В 1798 году, после захвата Францией Мальты, Павел по просьбе мальтийских рыцарей возлагает на себя корону магистра мальтийского ордена Святого Иоанна. Неординарное решение православного монарха возглавить католический орден кажется странным только на первый взгляд. Мальтийский орден Святого Иоанна имеет глубокую историю еще до раскола единой христианской церкви и потому несет в себе традицию, общую и для православия, и для католицизма. Кроме того, рыцарство не было чуждо русской почве. Св. Исидор Ростовский, блаженный юродивый XV столетия, не просто обладал «латинским» происхождением (как и русский святой Прокопий Устюжский), но был магистром некоего немецкого ордена.

Заслуживает особого внимания и стремление Павла к «орденско-рыцарскому» воссозданию христианского единства под рукой России. В Воронцовском дворце строится православная орденская церковь для православных кавалеров, создается Великое Приорство Российское. Приор — наследник престола Александр Павлович. С Ватиканом ведутся переговоры о переносе в Россию престола Папы Римского.

Эйдельман пишет так: «обращение к далекому средневековому прошлому, оживление его идеализированного образа, рыцарская консервативная идея наперекор «свободе, равенству, братству». Рыцарство против якобинства (и против «екатерининской лжи»!), т. е. облагороженное неравенство против «злого равенства». Рыцарский орден, сближающий воина и священника, был находкой для Павла, который еще до мальтийского гроссмейстерства соединил власть светскую и духовную».

Любопытно, что Гёте, следивший за политической жизнью в далекой России, в своем дневнике запишет: «Фауст. Смерть императора Павла». Быть может, Гёте увидел в этом событии глубокий фаустианский смысл?

Моя гипотеза такова: Павел строил консервативную утопию в противовес европейской модели просвещения. Проект фаустианского человечества, «спутавшегося с нечистым» ради прогресса, требовалось подвергнуть содержательной критике. Великая Французская Революция — это гигантский гуманистический шаг вперед, но он не лишен противоречий. Например, маркиз де Сад, который был заметной фигурой буржуазной революции, провозгласил необходимость удовлетворения всех потребностей природного человека, даже самых низких животных потребностей. Разве сегодняшнюю Европу нельзя назвать во многом состоявшейся «садистской» Европой, проповедующей учение де Сада?

В этой связи романтические попытки Павла что-то противопоставить Французской революции трудно назвать замшелым ретроградством, мракобесием и т. д. Критика Павлом западного просвещения, на мой взгляд, вполне содержательна и могла служить базой для глубокого стратегического диалога с Западом. Так, в частности, Наполеон очень серьезно относился к идеологическим построениям Павла и активно шел с ним на диалог.

Одновременно с воплощением в жизнь своей консервативной рыцарской утопии Павел «закручивает гайки» в государственном механизме, расшатавшемся за время правления Екатерины и ее фаворитов. Эйдельман доказывает, что репрессии дворянского сословия действительно имели масштабный характер: «При Павле I, считая с 1 января 1797 г., мы находим 721 дело Тайной экспедиции, в среднем 180 в год, т. е. в 7 раз больше, чем в предшествующее царствование. Мы видим впечатляющую статистику столкновения царя со своим дворянством; в этом списке «благородное сословие» представлено по меньшей мере 195 персонами (35 %), в числе которых 20 военных и статских генералов (к тому же среди женщин одна «жена генерала»); 18 человек имели княжеский, графский, баронский титулы. Эти цифры, внешне не слишком крупные, на деле составляли заметную долю российского просвещенного слоя. Можно говорить о каждом десятом чиновнике и офицере, подвергавшемся какому-нибудь наказанию или опале.

«Le kibitka» («черный воронок» — П.К.) и «un feldjeger» («комиссар в кожанке» — П.К.) были символами страха: «Пушкин писал о своем прадеде, что «до самой кончины своей он не мог без трепета слышать звон колокольчика».

При этом император настойчиво выстраивал централизованную вертикаль власти:

«За период царствования Павла I было издано всего 2179 законодательных актов, или в среднем около 42 в месяц. За 34 с половиной года правления Екатерины II — 5948, в среднем 12 в месяц. Общим духом, стержнем сотен новых указов была централизация, самодержавие. Серия мер заменяла коллегиальный принцип (там, где он еще существовал) единоличным. Выстраивалась железная линия подчинения: император — генерал/прокурор — министр (или управляющий соответствующим ведомством) — губернатор».

В результате было фактически «сведено на нет» содержание ключевых статей екатерининской «Жалованной грамоты» — документа, гарантирующего дворянам многие вольности. С ноября 1796 г. ее гарантии оказались резко ослаблены, что в сочетании с арестами знати повлекло за собой создание условий для консолидации элиты против Павла. При этом, видимо, Павел мог бы найти способы напрямую опереться на народ, среди которого был популярен. Так, Эйдельман приводит воспоминания современника: «гвардейский юнкер павловских времен на старости лет вспомнит — «Павел любил, чтоб его называли отцом отечества.., желая вызвать к себе любовь черни».

И действительно, убийство Павла I — это едва ли не единственный государственный переворот, от начала до конца осуществленный высшей знатью, офицерами и генералами. Беннигсен писал: «Успей Павел спастись бегством и покажись он войскам, солдаты бы его сохранили и спасли». А вот гатчинские офицерские кадры оказались не самой надежной опорой. Так, одному из самых доверенных павловских военачальников, полковнику «гатчинского войска» Е. Грузинову идеалом управления страной представлялся «преблагой, пресправедливый, всесвободный Сенат». Быть может, если бы в Гатчине меньше занимались военной муштрой и шагистикой, и больше — идеологическим просвещением личной гвардии Павла, то удалось бы создать массовый субъект, на который император мог опереться в замысленных масштабных политических преобразованиях.

Свержение Павла I было бы невозможно без отсечения от государя его «ближнего круга». Это произошло в результате нескольких «малых переворотов» в близком окружении императора, предшествовавших свержению.

Сразу после коронации нового императора Павла I его прежнюю фаворитку, Екатерину Нелидову, сменяет Анна Лопухина. Ее отец — Петр Васильевич Лопухин, опираясь на свои старые связи с канцлером Безбородко, продвигается по службе и переезжает в Петербург. Это потянуло за собой цепь крупных отставок и назначений. Лопухин занимает место генерал-прокурора, которым ранее был брат ближайшего друга Павла, князь Алексей Куракин. Именно Лопухин позже тормозил расследование крупного заговора в военной среде, которое проводил Ф. И. Линденер. Вместе с Нелидовой был отправлен в «отставку» ее родственник, генерал-губернатор Петербурга Федор Федорович Буксгевден, а на его месте оказался будущий «технический директор» убийства императора — граф Петр Алексеевич Пален, тесно связанный с братьями Зубовыми. «В архиве Н. К. Шильдера сохранились материалы, свидетельствующие о том, что и Пален был из «клана Зубовых». Среди бумаг Платона Зубова за 1792–1793 гг. имеются доверительные письма и прошения Палена по разным делам». Одновременно ослабевало политическое влияние императрицы Марии Федоровны, имевшей близкие отношения с Куракиными и Нелидовой.

После «малых переворотов» последовали новые крупные заговоры. Фактически всё короткое царствование Павла I можно рассматривать как единый длящийся заговор.

Условно разделим свержение Павла на 2 этапа, «малые перевороты» были прологом этих этапов.

Центром заговора в военной среде, по-видимому, были братья Валериан, Николай и Платон Зубовы. По версии М. Сафонова, вражда Зубовых и Павла I возникла в период окончания военной кампании в Персии. Павел отдал приказ отступать, минуя главнокомандующего войсками Валериана Зубова, который в результате чуть было не оказался в плену со всем своим штабом. Спас Зубова от плена генерал Платов, за что сам попал в опалу. Вместе с Зубовым в Персии (а до этого — в Польше) воевал и будущий убийца Павла I — граф Леонтий Беннигсен, а также генерал Александр Ермолов (его отец был правой рукой В. Зубова), брат организатора заговора офицеров в Смоленске Каховского. Костяк заговора военных, таким образом, состоял из товарищей Валериана Зубова.

По Сафонову, на первом этапе существовало три основных центра заговорщиков.

Заговор внутри ближайшего круга Суворова (Наталья Александровна, дочь Суворова, была замужем за Николаем Зубовым). Приближенным Суворова был полковник А. М. Каховский, теснейшим образом связанный с Зубовыми. Каховский планировал поднять на мятеж части Новороссии, подчиненные Суворову, получить подкрепления от своего дяди В. Л. Давыдова в Полтаве и Киеве, а затем двинуться на Петербург свергать Павла I. Сам Суворов в попытке мятежа не участвовал (и, скорее всего, о нем не знал).

В 1797–1799 гг. действовал антипавловский кружок «молодых друзей» наследника престола, в который входил сам цесаревич Александр, его жена Елизавета Алексеевна и представители высшей знати Петербурга: А. Чарторыйский, Н. Н. Новосильцов, П. А. Строганов, В. П. Кочубей. Кроме них, в кружок входил и канцлер А. А. Безбородко. Чарторыйскому принадлежит авторство манифеста о конституционном устройстве России.

Есть серьезные основания полагать, что офицеры Петербургского драгунского полка, расквартированного в Смоленске, планировали свержение Павла I в пользу Александра. Инспектор кавалерии Ф. И. Линденер, опираясь на доклад, составленный шефом полка Мещерским, установил, что «в течение нескольких лет в Смоленской губернии действовал антиправительственный кружок. Ядро кружка — «канальский цех» — составляли 8–10 человек. Связанных же с кружком лиц насчитывалось около трех десятков. Главными действующими лицами здесь были Каховский и исключенный из службы бывший командир Петербургского полка полковник П. С. Дехтерев. В кружок входили сменивший его на этом посту полковник Киндяков, офицер того же полка полковник И. Бухаров, подполковник А. П. Ермолов, командовавший ротой 2-го артиллерийского батальона, капитан В. С. Кряжев, адъютант и управляющий канцелярией смоленского военного губернатора. Им покровительствовали шефы Петербургского полка генерал-лейтенант П. И. Боборыкин и генерал-майор Д. Тараканов».

Следствием была установлена связь основных участников «канальского цеха» с Зубовыми. Однако влияние «молодых друзей» наследника и генерал-прокурора Лопухина помешало Линденеру докопаться до корней смоленского заговора, тянувшихся в Петербург.

Все три заговора были раскрыты, о результатах следствия было доложено Павлу I. К 1799 г. друзья наследника один за другим отправляются в отставку или высылаются из страны.

Сложная внешнеполитическая ситуация, в которой оказалась Россия Павла I на рубеже XIX века, не могла не оказаться важным фактором политической войны вокруг российского императорского трона. Обстоятельный анализ этой ситуации требует отдельного исследования и выходит за рамки данной работы.

Здесь лишь отметим значение таких процессов и событий, как:

ослабление антифранцузской коалиции России с Великобританией, Австрией, Турцией, Королевством Обеих Сицилий после освобождения в 1799 г. Северной Италии от армий Бонапарта войсками Суворова;

разрыв антифранцузского союза Российской империи с Англией после захвата британским флотом Мальты в сентябре 1800 г. (что Павел I как гроссмейстер Мальтийского ордена счел личным и государственным оскорблением);

заключение Россией союзного договора с Пруссией, Швецией и Данией в декабре 1800 г. на условиях «вооруженного нейтралитета в отношении Англии»;

начатая Павлом I в конце 1800 г. подготовка заключения с Бонапартом антибританского военно-политического союза.

Эти процессы и события не могли не сказаться на перипетиях борьбы пропрусских, профранцузских, пробританских групп вокруг российского трона. Одним из наиболее ярких публичных проявлений этой борьбы стала подготовка совместного российско-французского похода на колониальную «жемчужину британской короны» — Индию. Отметим, что и некоторые современники, и некоторые историки называли замысел этого похода «безумным». Отметим также, что предыдущий «безумный план» похода России в Индию через Персию разрабатывался Беннигсеном и назывался «естественный план проникновения на восток Екатерины II». Этот поход под командованием Валериана Зубова был остановлен Павлом сразу после смерти матери.

Новый план «индийского похода» Павла имел очевидный смысл. К 1801 году отношения с Англией движутся к войне (уже идет ее торговая блокада), и возникает необходимость отсечь потенциального врага от ресурсов важнейшей колонии. Кроме того, было необходимо обезопасить Камчатку от возможных посягательств английского флота. Был в этом плане и еще один немаловажный аспект. Поход в Индию рассматривался даже не столько как военная операция, сколько как совместная с новым союзником Наполеоном Бонапартом культурная миссия. Эйдельман отмечает: «Как и в египетском походе, в армии будут находиться инженеры, художники, ученые, предусмотрена даже окраска продаваемых сукон, «особенно любимая азиатами», и пиротехника для эффектных праздников». Сроки похода были вполне реалистичными: не более чем через 5 месяцев (т. е. к сентябрю 1801 года) союзники вполне могли достичь цели.

Для Англии возникала острейшая угроза. Так что вовсе не случайно одним из ключевых участников последнего заговора против императора Павла I стал британский посол в Петербурге лорд Чарльз Витворт.

И слышит Клии страшный глас За сими страшными стенами, Калигулы последний час Он видит живо пред очами, Он видит — в лентах и звездах, Вином и злобой упоенны, Идут убийцы потаенны, На лицах дерзость, в сердце страх.

А. С. Пушкин

Успех Суворова в Италии работал на авторитет «царя-рыцаря». Первая волна заговора отхлынула, окружение наследника и сам цесаревич изолированы, кружок «молодых друзей» распался.

Однако уже вскоре оказался оформлен новый этап противостояния Павла и элиты. Современники называли следующих лиц, стоявших во главе заговора: Панин, Жеребцова, де Рибас, Беннигсен, Зубовы, Витворт. По Эйдельману, «общее число людей, вовлеченных в заговор, по разным оценкам, составляет от 180 до 300 человек». То есть это очень существенная часть российской знати той эпохи.

Перечислим основных фигурантов ядра заговорщиков.

Идеологом заговора был граф Н. П. Панин. Воспитанный просвещенным дядей (воспитателем Павла I), он усвоил его образ мыслей и стремился к ограничению абсолютной монархии аристократическим парламентом и конституцией. Панин не желал смерти Павлу, но мстил ему за то, что он отошел от политики ограничения самодержавия.

Петр Алексеевич Пален — «технический директор» подготавливаемого заговора. Генерал от кавалерии (1798), один из ближайших приближенных Павла I. В 1798–1801 гг. — петербургский военный губернатор, до этого — правитель Рижского наместничества (1792–95) и первый генерал-губернатор Курляндии (1795). В августе 1800 года был уволен с должности губернатора, но 21 октября вновь был назначен военным губернатором столицы.

Эйдельман так раскрывает метод, с помощью которого Пален организовывал заговор: он, «держа в резерве когорту недовольных, зондируя, прощупывая именно тех, кто «молчит и действует», до поры не открывает замыслов и почти никого не осведомляет о конкретном плане, сроке, даже целях, например, объясняется с близкими соучастниками насчет регентства, сохранения жизни Павла при внутренней убежденности, что царя надо убить».

Технология формирования круга заговорщиков была проста. Император отправлял в ссылку или подвергал взысканиям офицеров, знать, потом Пален ему подавал прошения об их помиловании. Павел миловал, проштрафившегося возвращали на службу. Так заговорщики получали нового сообщника для переворота.

Ольга Александровна Жеребцова, сестра Платона Зубова, принимала у себя заговорщиков, занималась связями заговорщиков с английскими интересантами.

Следующий заговорщик — английский посол с 1788 г. дипломат лорд Витворт, дружески и интимно связанный с Жеребцовой. Активно включился в заговор с осени 1799 года, после распада коалиции Англии и России против Франции. Англия субсидировала заговорщиков через Жеребцову. Но «английское золото» — это хотя и важный, но дополнительный элемент напряженных отношений элиты и Павла I. Хотя, конечно, нельзя недооценивать стремление Англии разрушить крайне опасный союз Наполеона и России, грозивший лишением колоний и блокадой.

Граф Де Рибас Осип Михайлович был активным участником заговора, но скончался накануне переворота (существует версия, что он был отравлен Паленом).

Зубов Платон Александрович — фаворит Екатерины II. Влиятельный царедворец, обладавший обширными связями, был необходим заговорщикам.

Зубов Николай Александрович, граф — зять Суворова. Вовлечен в заговор из-за семейных связей и положения в военной среде.

Зубов Валериан Александрович — активно формировал заговор в военной среде.

Беннигсен Леонтий Леонтьевич — командир Изюмского легкоконного полка. Был сослан Павлом, затем, в начале 1801 года, граф Пален возвратил Беннигсена в Петербург.

Аргамаков Александр Васильевич — племянник Дениса Фонвизина, был полковым адъютантом Преображенского полка и плац-майором Михайловского замка. Он провел заговорщиков во дворец и покои Павла.

Муравьев-Апостол Иван Матвеевич — был автором одного из нереализованных проектов конституции.

Будущий самодержец Александр Павлович благосклонно принимал и планы заговорщиков по отстранению Павла I и конституционные проекты.

По одной из версий, Пален накануне убийства показал Александру подписанный Павлом Указ о заключении под стражу императрицы, его самого и брата, Константина. Александр дал согласие на переворот, но просил передвинуть дату восстания с 10-го на 11 марта, мотивируя это тем, что на дежурство заступит надежный Семеновский полк. В этот день император принимает решение об экспедиции с французами в Индию, начиная с весны 1801 года.

В ночь с 11 на 12 марта Семеновский 3-й батальон (его шефом был цесаревич Александр) заменил собою Преображенский батальон, занимавший караулы в замке. Эта смена совершилась под тем предлогом, что 12 марта Павел I должен смотреть плац-парад Преображенского полка.

В ночь перед убийством заговорщики собрались в доме у Палена. «Мы застали комнату полной офицеров, — рассказывает Беннигсен, — они ужинали у генерала, причем большинство находилось в подпитии. Все были, по меньшей мере, разгорячены шампанским, которое Пален велел подать им (мне он запретил пить и сам не пил)». У Палена собралось до 60 человек. Платон Зубов объявил собравшимся план свержения (ареста) Павла, ссылаясь на волю Александра. Предварительно было решено заключить Павла в Шлиссельбургскую крепость.

Решили двигаться двумя колоннами. Первую колонну — «официальную группу» — возглавил Пален. Она во главе с генерал-губернатором должна была обеспечить легальное прикрытие переворота. Вторую группу (она же — «ударная колонна») — возглавил Беннигсен. Ударную колонну Зубова–Беннигсена сопровождал к Михайловскому замку капитан Аргамаков, он же провел убийц в покои Павла. В комнате императора оказалось 14 человек — участников и свидетелей убийства императора. По свидетельству Беннигсена, последними словами Павла I были: «Я умру вашим императором!».

Было объявлено, что государь скончался от апоплексического удара. Супруга Павла, Мария Федоровна, после объявления о его смерти заявила, что коронована и должна теперь царствовать подобно Екатерине II. До пяти утра она не признавала власть нового императора Александра Павловича. Беннигсен заявил императрице: «Мадам, не играйте комедию».

Заговорщиков не интересовало установление конституционного строя. Александр не ввел конституцию, хотя и обещал (так же, как Павел), но у власти удержался. Александр развернул внешнеполитический курс страны, Россия снова стала союзницей Англии и врагом Франции. Геополитические проекты Павла были заброшены.

Александр также отбросил наработки Павла I, связанные с построением элиты нового образца, рыцарского ордена, способного стать опорой Отечества. Заговорщиков новый император удалил от двора. Однако знаменательно то, что некоторые из них стали воспитателями следующего поколения революционеров-заговорщиков. Например, Пестеля называли воспитанником Палена.