Проблемы Туркмении, которые мы рассмотрели в предыдущей части нашего исследования, не исчерпываются бюджетным дефицитом, уличными протестами населения, конкуренцией между газопроводами TANAP и TAPI, а также угрозой вторжений боевиков «Исламского государства»* из Афганистана. Дело еще и в том, что, как сообщает ряд экспертов, в последнее время нарастает раздрай в туркменской элите. В частности, аналитики, глубоко понимающие специфику Туркмении, утверждают, что в этой стране «уличные» протестные акции принципиально невозможны без прямых санкций определенных элитных лидеров.
Туркменская элита, с одной стороны, включена в сложную (и по-прежнему действенную) систему традиционных союзных и конфликтных территориально-родоплеменных связей. Но, с другой стороны, эта же элита в постсоветскую эпоху выстроила достаточно широкие и многовекторные международные связи, а в своей сравнительно молодой (и наиболее активной) части еще и получила образование за рубежом.
В результате значительная часть туркменской элиты оказалась разделена на группы, ориентирующиеся на разные зарубежные центры интересов, остро конфликтующие между собой.
Наиболее влиятельные в Туркмении конфликтные центры интересов — турецкие, европейские, американские и китайские. Причем ряд аналитиков отмечает, что в последние годы турецкие и европейские центры интересов теряют туркменских элитных сторонников, а китайские и американские — их активно завоевывают.
В связи с возникшими в 2014 г. в Туркмении массовыми уличными протестами в мировой (прежде всего американской) прессе появились статьи о том, что в республике при дальнейшем ухудшении социально-экономической ситуации вполне возможна «народная революция».
С учетом подтвержденной США в начале 2015 г. цели «сохранять присутствие в Центральной Азии», а также вероятного появления в Туркмении в близком будущем американских вооружений, инструкторов и частных военных компаний (что мы обсуждали в предыдущей части исследования), нельзя исключать, что сохранение американского «присутствия в регионе» предполагает достаточно неординарные варианты действий.
Например, нельзя исключать попытку США создать в Туркмении замену тому важнейшему региональному «плацдарму присутствия», каковым ранее была авиабаза «Манас» в Киргизии и откуда США были вынуждены уйти в июне 2014 г. В связи с этим отметим, что, несмотря на объявленный скорый вывод войск из Афганистана, американцы весь 2014 г. вели (пока безуспешно) переговоры с правительством Ислама Каримова об авиабазе в Узбекистане.
Нельзя также исключать, что предполагаемый американский контингент в Туркмении нужен для того, чтобы подготовить в республике запал для «цветной революции» — ведь обсуждение ее возможности в американской прессе, конечно же, не случайно. И, скорее всего, попытка организации такой «революции» и создания на ее основе «туркменского плацдарма» США будет направлена против Китая и его «газовой экспансии» в республику.
Однако в КНР уже вполне осмыслили и учли болезненный и печальный опыт потери своих кадров и инвестиций в ходе инспирированных при участии США «арабских революций» в Ливии и Египте. И потому весьма вероятно, что на туркменском «Галкыныше» и на газопроводах уже работает не только множество китайских буровиков, геологов, технологов и рабочих, но и немало специалистов иного, вполне военного профиля.
В Китае, несомненно, понимают роль США в создании «Исламского государства»*. В Китае знают, что его «халиф» аль-Багдади в 2006 году был досрочно выпущен из американской тюрьмы как «не представляющий угрозу для национальной безопасности». В Китае видят двусмысленность действий США в нынешней войне с ИГ, в которой американское оружие, предназначенное для войны «умеренной сирийской оппозиции» против ИГ, «нечаянно» оказывается в руках боевиков «халифа». В Китае видят такую же двусмысленность действий США в нынешней войне в Йемене, в которой американское оружие на $700 млн, поставленное в страну для борьбы с «Аль-Каидой», вдруг «оказалось утеряно» и, как допускают американские генералы, попало к тем же боевикам «Аль-Каиды».
Наконец, в Китае очень внимательно присматриваются к развитию ситуации в Афганистане. И знают о том, что после решения президента США Б. Обамы о сохранении в Афганистане до конца 2015 г. американского десятитысячного военного контингента представители талибов заявили, что в этом случае о мирных переговорах с правительством Ашрафа Гани в Кабуле «не может быть и речи». В Китае знают и о том, что немало полевых командиров «Талибана» уже присягнули «халифу ИГ*» аль-Багдади.
Потому можно предполагать, что для блокирования рисков потери своих инвестиций и «газовых позиций» в Туркмении Китай будет предпринимать соответствующие превентивные меры. То есть будет готовиться и к отражению «нашествий ИГ*» (которые могут стать предлогом для отказа Туркмении от традиционного нейтралитета и для «спасительного» приглашения в республику войск США и НАТО), и к блокированию «цветных» революционных эксцессов.
Объявленный на исходе марта «прорыв» на переговорах о ядерной программе Ирана, в результате которого возникли надежды на снятие с Тегерана международных экономических санкций, резко поменял характер обсуждений перспектив мирового нефтегазового рынка.
Иран — обладатель примерно 10 % глобальных ресурсов нефти и примерно 20 % глобальных ресурсов газа. Потому мировая пресса заполнилась заявлениями множества политиков и экономистов о том, что на рынки «вот-вот» потекут гигантские потоки иранских энергоресурсов. И в результате, мол, надолго рухнут мировые цены на углеводороды... И это, мол, быстро добьет экономику «агрессивной путинской России»... И потеряет смысл русский газопровод «Турецкий поток». И Европа получит, наконец, возможность избавиться от тягостной нефтегазовой зависимости от России...
Некоторые аналитики сразу задали вопрос о том, почему и в чем нефтегазовая зависимость Европы от Ирана лучше, чем такая же зависимость от России. Но их голоса — пока! — не очень слышны.
Пока громче звучат другие голоса — те, которые спешат заявить об «невероятной уступчивости» американцев на переговорах с Ираном как «очевидном симптоме нарастающей слабости единственной в мире сверхдержавы». Мол, не в силах США разруливать такое количество региональных конфликтов, — и потому отступают, теряя лицо и признавая, что без Ирана усмирить террор «Исламского государства»* не получается.
Представляется, что подобные рассуждения об американской слабости преждевременны. Но об этом — позже. Здесь же рассмотрим весьма значимые новые тенденции на том «газовом фронте», который является предметом нашего анализа.
Одним из первых на иранские новости отреагировал Азербайджан.
4 апреля президент Госнефтекомпании Азербайджана (ГНКАР) Ровнаг Абдуллаев заявил, что «...если Иран увеличит объемы добычи газа, то для его доставки на рынки сбыта нет другой альтернативы, кроме TANAP». А заодно Абдуллаев сообщил, что ГНКАР, если будут выгодные предложения, готова продать часть своей доли в проекте газопровода TANAP новым участникам.
7 апреля в Иран — впервые за долгое время — нанес визит президент Турции Тайип Реджеп Эрдоган. Подробности переговоров в прессу не попали. Но зато в прессу попало очень важное заявление Эрдогана на совместной пресс-конференции с президентом Ирана Хасаном Роухани по итогам переговоров. Эрдоган заявил, что «Турция и Иран должны стать посредниками в конфликтах в Сирии и Ираке, чтобы остановить кровопролитие в этих странах». Учитывая «полярные» позиции Тегерана и Анкары в войне в Сирии, такое заявление нельзя не считать прорывным.
9 апреля глава Минэнерго Турции Танер Йылдыз, комментируя сообщение президента ГНКАР Абдуллаева о возможности присоединения Ирана к проекту TANAP, объявил, что Турция готова продать часть своего долевого участия в этом проекте.
Идет ли речь о вероятной продаже Ирану азербайджанской и турецкой долей в проекте — пока неясно. Однако в Азербайджане перспективой конкуренции с Ираном в газопроводе TANAP довольны далеко не все. Так, глава азербайджанского Центра нефтяных исследований Ильхам Шабан заявил: «Баку строит TANAP не для того, чтобы по нему экспортировать 20 млрд кубометров иранского газа и 10 млрд кубометров своего, или 10 млрд иранского, 10 млрд туркменского и 10 млрд с «Шах-Дениз». Каким образом в таком случае мы будем экспортировать газ с месторождений «Абшерон», «Умид-Бабек», с глубоководья АЧГ (имеется в виду месторождение «Азери–Чираг–Гюнешли» — ЮБ) на внешние рынки? Построим еще один экспортный трубопровод?»
Отметим, что вариант газового экспорта Ирана в Европу по трубопроводу TANAP — не единственный. У Ирана уже есть нитка газопровода в Турцию «Тебриз–Анкара» мощностью 14 млрд куб. м в год. Причем эта нитка проектировалась как часть «большого» газопровода «Парс» мощностью 37 млрд куб. м газа в год для поставок иранского газа с месторождения «Южный Парс» в Европу через Турцию. Нельзя исключать того, что переговоры Эрдогана в Тегеране затронули и вопрос о реанимации проекта «Парс». И что именно с этим связано заявление Танера Йылдыза о готовности продать (уже не слишком интересную Анкаре) турецкую долю в проекте TANAP.
Но реанимация «Парса» может оказаться далеко небеспроблемной.
Во-первых, этот газопровод проходит через «беспокойные» курдские территории, и на трубе «Тебриз–Анкара» уже неоднократно происходили серьезные диверсии. То есть для реализации проекта «Парс» как минимум понадобятся непростые переговоры о том, какие коммерческие и, возможно, политические преференции получат от газового транзита курдские элиты и курдское население региона.
Во-вторых, реализация проекта «Парс» почти наверняка будет означать похороны того альтернативного «Катарского газопровода» в Европу, который мы обсуждали ранее в данном исследовании и который Катар хочет проложить через Саудовскую Аравию, Иорданию, Сирию и Турцию. И арабские страны Персидского залива вряд ли спокойно отнесутся к перспективе уступить огромный объем европейского газового рынка ненавистному иранскому конкуренту.
Также 9 апреля иранская «газовая интрига» дополнилась еще одной сенсационной новостью. The Wall Street Journal сообщила, со ссылкой на официальных лиц в Исламабаде, что Китай — несмотря на возражения США — намерен построить газопровод «Мир» протяженностью 700 км для поставок газа из Ирана в Пакистан. Речь идет о газопроводе «Иран–Пакистан–Индия» (IPI), строительство которого было начато Ираном еще в 2002 году. Но в связи с войнами и санкциями против Ирана оно было остановлено, а в 2009 г. по настоянию США из проекта вышла Индия (официально было заявлено, что в виду несогласия Дели с ценами за газ и на его транзит по IPI).
Как сообщает Тегеран, иранский участок газопровода практически готов. Соглашение по обновленному проекту газопровода «Мир» предполагается подписать уже в апреле. Причем китайская госкомпания CNPC (та самая, которая ведет китайские газовые проекты в Туркмении и является главным противником американского проекта газопровода TAPI в Пакистан, альтернативного газопроводу «Мир») готова не только строить трубу «Мир», но и предоставить для этого 85 % суммарных инвестиций.
(Продолжение следует)
* «Исламское государство» (ИГ/ИГИЛ/ISIS/ Daesh — ДАИШ) решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года признано террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.