То, что произошло на Украине, является дирижируемым извне антиконституционным антидемократическим мятежом, нагло и активно поддерживаемым Западом вообще и прежде всего США. И если уж надо этот мятеж называть «революцией», то речь идет о «банановой революции». То есть о перевороте, который колонизатор осуществляет на подконтрольной ему территории, лишенной фактического суверенитета.
Итак, «банановые революции», перевороты... Стоп. Всё это должно обсуждаться — и будет обсуждаться — в рубрике «Политическая война». Негоже смешивать рубрики. Так что же следует обсуждать в рубрике «Концептуальная война»? Интерпретации, вот что. То есть тот концептуальный инструментарий, с помощью которого сегодня оправдываются, обосновываются («легитимируются») всё те же «банановые революции». Как этот инструментарий формировался, как он развивался в ХХ и XXI веке. Давайте это и обсудим.
Но в начале всё же несколько слов по поводу «банановых революций», подобных украинской.
Технологии «банановых революций» сначала Англия, а затем США использовали и оттачивали давно. По сути, британское властвование в Азии и американское властвование в Южной и Центральной Америке уже во второй половине XIX века были почти полностью основано на таких технологиях.
Но тогда всё было намного проще. И концептуальные изыски востребовались намного меньше. К чему изыски, если ты можешь подогнать к берегам слабой страны свои военные корабли (это называлось «дипломатия канонерок»), расстрелять из пушек неуступчивую власть, реализовать другие слагаемые политической войны. Такие, как прямая покупка и засылка на территорию непокорной страны «революционных армий», сговор с местной элитой, подкрепленный открыто проведенными через парламент крупными денежными суммами на «поддержку дружественных сил» и «защиту национальных экономических интересов». Именно американская политика этого типа в отношении южных соседей, одним из главных инструментов которой была, якобы, защита экономических интересов корпорации «Юнайтед Фрут», и дала «банановое» название этому типу «революций».
Концептуальные изыски, они же интерпретации, оказались необходимы после Второй мировой войны и создания ООН, когда выяснилось, что «дипломатия канонерок» должна быть существенно скорректирована. Почему скорректирована?
Прежде всего потому, что в полный голос заявил о себе противодействующий глобальный субъект — СССР во главе советского блока. Советский Союз не только предъявил для этого противодействия соответствующие экономические, технологические и военные ресурсы, но и приобрел огромное политическое влияние в ООН и его Совете Безопасности — глобальном органе контроля исполнения странами-членами ООН международных правовых обязательств.
Все послевоенные годы американские попытки «банановых революций» по старым проверенным сценариям сталкивались с советским противодействием, начиная с политического уровня СБ ООН и заканчивая «непрямым» силовым отпором. Так это было в Корее, Вьетнаме, Анголе, Кубе и т. д.
И вот тут-то США и занялись концептуальной войной, она же активная разработка новых каналов, через которые в мир смогут просачиваться всё те же «банановые революции». Особо активно этим стали заниматься начиная с 60-х годов ХХ века.
Главным каналом новой концептуально-военной модели стало международное законодательство в той его части, в которой оно связано с так называемыми «правами человека» и «правами народов». О чем думала советская сторона в тот момент, когда американцы занимались этим в ООН и на других международных площадках, — неясно. Видимо, советская сторона была озабочена благосостоянием советского человека и ракетно-ядерным потенциалом СССР.
Чем это кончилось, мы знаем. Советская власть сумела создать блестящее ядерное оружие. И рухнула. Но если бы она сумела создать столь же блестящее информационно-интерпретационное оружие, это было бы невозможно. И мы бы уже жили в совсем другой и великой стране.
Усвоим этот урок и приглядимся к тому, как американцы создавали концептуальное оружие, погубившее СССР.
В 1966 г. ООН приняла «Международный пакт о гражданских и политических правах» и «Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах». Эти документы перечисляли определенный перечень прав человека в качестве международного стандарта. Который рекомендовалось — пока лишь рекомендовалось — включать в национальное законодательство.
В перечне, в частности, были свобода совести (право иметь любые убеждения), свобода слова и печати (запрет цензуры), свобода собраний, свобода союзов, свобода наук и искусств, свобода преподавания.
Однако любая из этих свобод — дает еще одну «свободу», свободу самых разных интерпретаций. Можно ли, например, запрещать преподавание идеологических основ фашизма, либо «партию людоедов», или все-таки нельзя? И неопределенность подобных интерпретаций — уже дает широкие возможности для политической игры.
А еще в тех же пактах 1966 г. было записано: «Все народы имеют право на самоопределение. В силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус и свободно обеспечивают свое экономическое, социальное и культурное развитие... Все участвующие в настоящем Пакте государства... должны в соответствии с положениями Устава ООН поощрять осуществление права на самоопределение и уважать это право».
Я уже писал о том, что создание положений, которые могут быть по-разному интерпретированы, — одно из главных ноу-хау постмодернистов, разрабатывающих оружие для концептуальной войны. Вводим нечто, свободное для интерпретации, и добиваемся победы своей интерпретации — так поступает враг, ведущий эту войну.
Положение, которое было введено в 1966 году, допускало широчайший веер интерпретаций. Поскольку, во-первых, принцип права на самоопределение сразу вступал в противоречие с генеральными принципами устава ООН — территориальной целостности государства и нерушимости его границ. Во-вторых, в международном праве никогда и нигде не было общепринятого определения народа, нации, этноса. Что позволяло фактически любой группе людей объявить себя «народом» и на это основании требовать хоть автономии, хоть государственного самоопределения вплоть до отделения.
Согласимся, что такой сдвиг международного права был очень сильным — причем заготовленным впрок — концептуальным ходом. Просто потому, что далее основные «ключи» к международной политике могли постепенно прибирать к рукам те, кто имеет преобладающий потенциал интерпретаций. А именно — потенциал «авторитетной экспертизы» и, главное, потенциал «авторитетных СМИ», которые донесут нужные хозяевам интерпретации, нужные трактовки любых реальных (или виртуальных — уже неважно) событий до чуть ли не каждого жителя планеты. Конечно же, общемировую систему наиболее мощных и авторитетных СМИ, а позже и общемирового Интернета — США строили прежде всего под эту задачу.
Но в то время никто еще не решался всерьез подвергать сомнению приоритет главного правового принципа ООН — принципа государственного суверенитета. А также вытекающий из него принцип верховенства национального конституционного права над любыми внешними законодательными установлениями.
Всё начало меняться — и меняться очень быстро — в позднесоветские и первые постсоветские годы.
Уже в 1989–1991 гг., в ходе распада «советского блока», прошли три «Конференции по человеческому измерению» учрежденного в 1973 г. Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). В заключительной «Хельсинкской декларации» 1975 г. было указано, что «вопросы, касающиеся прав человека, основных свобод, демократии и верховенства закона, носят международный характер и не относятся к числу исключительно внутренних дел государств-членов СБСЕ». И, заметим, именно с этого времени начинается главный процесс появления, трактовок — и агрессивного навязывания чуть ли не всему миру — тех «военных» концептов, которые мы всё время обсуждаем. А также увязывание этих концептов с новыми самопровозглашаемыми «военными» полномочиями международных организаций.
В 1992 г. на Совещании в Хельсинки СБСЕ объявил себя полномочным «принимать меры практического характера для предотвращения и урегулирования локальных и региональных конфликтов». И с этого момента СБСЕ всё активнее вмешивается в конфликты в Югославии и на территории постсоветских республик.
А дальше в сферу международного права начали — самыми разными способами: через ООН, СБСЕ (в 1995 г. переименована в Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе, ОБСЕ), Совет Европы и т. д. — вводить другие положения, допускающие различные интерпретации. Это и положение о «неоправданном и чрезмерном применении силы государственной властью», и система положений, допускающая зависимость оценки законности и справедливости проведения выборов в той или иной стране от интерпретации этих выборов, осуществляемой никем не выбранными «международными наблюдателями».
Тем самым в ключевую систему правового регулирования международного мира и безопасности вносилось всё больше возможностей использования этих самых постмодернистских технологий «интерпретации». И это уже была проблема вовсе не философская, а острополитическая. Поскольку именно интерпретации — и «обновляемого» международного права, и происходящих в мире событий, — стали той почвой, на которой пышно расцвела так называемая «политика двойных стандартов».
Уже в ходе «банановых революций» в Прибалтике и развала СССР (и одновременно развала Югославии) из США и европейских столиц звучал хоровой вопль о «праве наций на самоопределение». Затем этот же механизм начал всё шире применяться повсеместно. На фоне поддержанного контингентами «миротворцев» ООН геноцида сербов в Хорватии — для оправдания этнических чисток хорватских территорий от сербов. На фоне гражданской войны в Таджикистане — для оправдания террора радикальных исламистов против непокорного населения.
И, как говорится, «далее везде». В Чечне, в Сомали, в Индонезии и пр. Причем практически всегда действия законной власти по защите суверенитета, территориальной целостности и охране правопорядка объявлялись «нарушениями прав и свобод человека», «неправомерным и чрезмерным применением силы», а также «преступлениями против права наций на самоопределение». А криминальные действия любых, самых «отмороженных» бандитов и террористов — «реализацией священного права народа на восстание против преступной власти, попирающей свободы и права человека». Причем для обоснований этих интерпретаций всегда готовились нужная (нередко — грубо или тонко фальсифицированная) «картинка», нужные «свидетельства очевидцев» и нужные «аналитические выводы».
Особенно наглым, наглядным и в каком-то смысле «образцовым» стало применение «политики двойных стандартов» в Косове в 1999 г. В этом конфликте Европа (прежде всего Германия) и США страстно желали унизить и ослабить Сербию. И как единственную страну Балкан, которая в годы Второй мировой войны бросила реальный и мощный вызов фашистскому нашествию. И как единственный в балканском регионе «упрямый», по-прежнему пророссийский, анклав.
Для этого «идейные» косовские националисты вроде Ибрагима Руговы, как слишком интеллигентные, были исключены из системы американской поддержки и отодвинуты на политическую обочину. А ставка была сделана на косовских бандитов-наркобаронов вроде Хашима Тачи, Адема Демачи, Агима Чеку и т. д.
От Сербии требовали «строгого соблюдения демократических процедур» и «неприменения силы против народа, жаждущего национального самоопределения». Косоварам позволялось при их «самоопределении» использовать любые криминальные методы. На нужную «картинку» работал весь информационный и дезинформационный аппарат стран НАТО. Системная (финансовая, политическая, информационная, военная) поддержка косовских бандитов завершилась массированной военной операцией НАТО против Сербии и привела к появлению «полупризнанного» государства Косово.
Сербия была надолго поставлена на колени. Европа получила тяжелейшую головную боль в виде затрат на поддержание минимального порядка в криминальном косовском «недогосударстве», плюс мощное внедрение косовской оргпреступности в европейские и транснациональные криминальные сети. А США вскоре получили в Косове главный приз — крупнейшую в Европе военную базу Бондстил, которая имеет далеко не сугубо военное значение. Как утверждают эксперты, Бондстил является главным транзитным пунктом переправки в Европу (и далее везде) наркопотока из Афганистана: через эту базу в ЕС попадает не менее 40 % афганского героина.
Заодно в том же 1999 г. саммит НАТО принял в свои ряды сразу несколько восточноевропейских стран, а также ввел еще одну — причем фундаментальную — международно-правовую новацию. Саммит объявил о возможности «защиты интересов стран-участниц за пределами территорий этих стран». То есть, фактически объявил зоной своей ответственности чуть ли не весь мир.