В феврале 1940 года Эдмунд Харашкевич, офицер польской военной разведки, опубликовал данные о так называемом прометеизме. Харашкевичу в целом можно верить. Потому что он, будучи офицером польской разведки, с 1927 года до начала Второй мировой войны координировал так называемую Прометеевскую программу.
Данные об этой программе он опубликовал только после захвата Польши нацистской Германией, бежав из оккупированной Польши во Францию.
Организация «Прометей» была создана в Париже в 1926 году. В нее вошли представители Азербайджана, донских казаков, Грузии, так называемого Идель-Урала (то есть Поволжья), Карелии, Коми, Крыма, Кубани, Северного Кавказа, Туркестана и Украины. Данную программу опекала не только польская военная разведка в лице Харашкевича и его спецкоманды. Эту программу более открыто поддерживали Восточный институт в Варшаве и Научно-исследовательский институт Восточной Европы в Вильно.
Реальным вдохновителем этой программы был польский политический деятель Юзеф Пилсудский (1867–1935), польский революционер, боевик, террорист и крупный государственный деятель, создававший польскую армию и польское государство после отделения Польши от Российской империи.
Руководимые Пилсудским Польские легионы воевали в годы Первой мировой войны на Восточном фронте против России на стороне Австро-Венгрии и Германии. В конце Первой мировой войны Пилсудский, предвидя крах Германской империи, отказался ей служить и был объявлен Антантой чуть ли не жертвой проклятого немецкого оккупационного режима.
Поэтому он, действительно какое-то время сидевший в немецкой тюрьме, вышел из тюрьмы после победы Антанты, вернулся в Польшу и стал главой Польского государства. Пилсудский сыграл существенную роль в войне между Польшей и молодой Республикой Советов. Война закончилась подписанием в Риге выгодного для Польши мирного договора, действовавшего с 18 марта 1921 года до начала Второй мировой войны. Однако то, что этот договор оформил, не имело никакого отношения к идеям Пилсудского: фактически оформилась относительно небольшая по своему размеру мононациональная Польша, а Пилсудский ратовал за создание огромного федеративного польского государства, включающего в себя чуть ли не все те страны, чьи представители вошли в организацию «Прометей».
Пилсудский надеялся на создание как минимум польско-литовско-белорусско-украинской федерации «Междуморье», включающей в себя основные территории Великой Речи Посполитой. Он считал себя последователем так называемой Ягеллонской идеи, получившей свое название от польской королевской династии Ягеллонов, взошедшей на престол в 1386 году и объединившей в Речь Посполитую Польское королевство и Великое Княжество Литовское. Интерес к «Ягеллонской идее» (которой противостоит так называемая «Пястовская идея» мононациональной Польши) не угасает до сих пор.
Разочарованный тем, что ему не удалось в 1921 году создать ягеллонскую Польшу, Пилсудский в дальнейшем несколько раз порывался реализовать эту идею, в том числе и через установление авторитарного квазипрезидентского режима, но ничего из этого не вышло. Пилсудский умер 12 мая 1935 года. У него в Польше есть почитатели. Но есть и те, кто крайне негативно относится к его деятельности.
Прометеизм Пилсудского полностью сводится к созданию некоей федеративной супер-Польши, включающей не только Украину и Литву, но и Прибалтику, Кавказ и так далее. К числу сегодняшних поклонников этой идеи на Украине относится крайне националистическая (а точнее — псевдонационалистическая) партия «Свобода».
Изложив эти скучные сведения, должен сообщить читателю, что никакого отношения к образу Прометея, идее Прометея, мифу о Прометее, лафарговско-марксистскому пониманию Прометея этот «прометеизм» Пилсудского НЕ ИМЕЕТ.
В сущности, это всё, что я должен был бы сообщить. Сведения о прометеизме сообщаю потому, что есть немало охочих до клеветы, способных по любому поводу завопить: «Так вот куда это всё заточено! Это Пилсудский, это антирусский проект!»
Не занимался Пилсудский Прометеем, господа! Максимум, возможно, он хотел поднять антирусские сепаратистские силы на Кавказе. Но о Прометее он не знал ничего. И этот образ его никоим образом не интересовал. Так что попытка скомпрометировать прометеевскую линию наличием некоего антирусского прометеизма а-ля Пилсудский абсолютно несостоятельна.
Сделав эту, увы, необходимую, но очень скучную оговорку, предлагаю вернуться к очень интересной и глубокой настоящей прометеевской теме. К образу Прометея. К его значению для формирования коммунистической марксистской традиции, к тому, что эта традиция порождает, к так называемому древу традиции, произрастающему из данного корня, и так далее.
Ключевым при обсуждении всего этого является вопрос о «почти что уникальности» Прометея. Этот вопрос плотнейшим образом связан с вопросом о «почти что уникальности» христианства. Нельзя оторвать друг от друга две эти «почти что уникальности». Что я имею в виду?
Правы ли те, кто говорит о единстве авраамических религий, о едином монотеистическом религиозном мегатренде? И да, и нет. Они правы, потому что есть единый Ветхий Завет, почитаемый с теми или иными оговорками представителями трех великих авраамических религий — иудаизма, христианства и ислама.
Но в иудаизме есть только Бог Творец, которого даже нельзя назвать отцом, потому что вопрос о сыне является очень непростым. Я не буду здесь обсуждать этот вопрос, фигуру Метатрона, идею прихода Мессии и всё, что с этим связано. Я обозначил всё это потому, что без еврейского мессианства не было бы и мессианства христианского. А также потому, что иудаизм как реальная религия намного сложнее того, что предполагает некий упрощенный канон. Но в данном случае я имею все основания опираться на этот канон, потому что меня сейчас интересует всего лишь констатация наипростейшего факта — что в иудаизме отсутствует некий Бог Сын, то есть полноценный бог, имеющий отца. Причем не абы какой бог, а бог, распятый за человечество.
Какие религиозные иудаистские тонкости ни вовлекай, сколько ни апеллируй к тем или иным визионерам, посещавшим Бога и кричавшим «на троне двое!», данное утверждение остается в силе. Иудаизм не опирается на личность бога (понимаете, не пророка, а бога), пришедшего спасать людей и распятого ради их спасения. Надеюсь, никто с этим спорить не будет.
Но это же касается и ислама. Пророк Мухаммед — это именно пророк. Он получил откровение от того Бога, который является Богом Авраама. От всемогущего и единственного Бога, не обремененного никакими сыновьями, никакими проблемами вочеловечивания и так далее. Мохаммед получил от этого Бога новое откровение. И это отличает иудаизм от ислама. Но концепция Бога в иудаизме и исламе — фактически одна и та же. И в этой концепции нет места какому-то Богу Сыну, вочеловеченному, да еще и распятому ради спасения человечества.
Какие бы тонкости ни вплетали знатоки религиозных нетривиальностей в ткань этого моего простейшего утверждения — оно окажется непоколебимым. И это все понимают.
Много лет назад я с семьей побывал в Тунисе. Мне надо было там переговорить по ряду вопросов, а семье, естественно, хотелось посмотреть Тунис, осуществив небольшое путешествие. В путешествии нас сопровождал очень продвинутый гид. Который всё время убеждал нас в возможности некоего метарелигиозного синтеза. «Ну, и в чем разница между нашими религиями? — говорил этот как бы экуменически настроенный мусульманин. — У евреев есть пророк Муса (Моисей), так мы его тоже почитаем. У вас есть пророк Иса (Иисус), так мы его тоже почитаем. А у нас есть пророк Мухаммед. Три пророка одного Бога. Все почитаемые. В чем дело?»
Мне очень хотелось, чтобы путешествие прошло без осложнений. Поэтому я молчал три дня, переходя каждый раз, когда мне всё это говорилось (а говорилось это по нескольку раз в день), на соседнюю тему. И только в самом конце путешествия, поблагодарив гида за то, что всё прошло хорошо, я сказал ему: «Али, для христиан Иса не пророк, он — бог». Любезное лицо нашего гида исказила гримаса: «Ах, бог, ну прямо-таки бог?! В человеческом теле! Интересно, с бородавками или без?» Я не стал полемизировать. Мы расстались.
Привожу этот пример для того, чтобы было понятно, насколько раскаленной до сих пор является данная тема. Христианство почти уникально потому, что в нем есть а) вочеловечившийся Бог Сын — да-да, не пророк, а именно бог, и б) есть искупительная жертва, принесенная этим Сыном ради спасения человечества.
Я мог бы сказать, что эти «а» и «б» делают христианство не почти уникальным, а просто уникальным. Если бы не было Прометея.
Прометей — это тоже бог. То есть это не сын единого бога, а титан, представитель доолимпийского сонма богов. В качестве такого бога-титана Прометей бессмертен, он обладает всеми другими божественными возможностями. Он ни в чем не уступает по собственному сакральному статусу своему оппоненту Зевсу. Который, конечно, захватил Олимп и поэтому обладает неким властным преимуществом. Но это не придает Зевсу иного сакрального статуса, позволяющего ему утверждать свое безусловное превосходство над Прометеем. Отсутствие такого безусловного превосходства придает определенное качество прометеевскому зевсоборчеству. Недаром Прометей заявляет о том, что он владеет тайной, позволяющей ему свергнуть Зевса. И эту тайну не выдаст.
Я хочу спросить читателей, знакомых с основами сравнительного религиоведения: а какие еще примеры, кроме Прометея и Христа, можно привести, коль скоро речь идет о богах, распятых ради спасения человечества? Ведь Прометей, как и Христос, а) распят и б) распят за то, что он спасает человечество, передает ему этот самый огонь с небес. Итак, есть Прометей и Христос. А с кем еще из богов произошло аналогичное?
Даже если специалист что-то обнаружит в бесконечно богатом мире мировых религий, обнаруженное не отменит уникальности Прометея и Христа. В мире существующих больших религий (секты мы здесь не обсуждаем по понятной причине) есть только эти двое. И если я сказал, что оба они почти уникальны, то только потому, что их двое. Поэтому каждого из них назвать совсем уникальным нельзя. Но их только двое. Они ужасно похожи между собой по своим фундаментальным характеристикам. И они ужасно не похожи ни на что другое.
Бесконечные разговоры о том, что Христос аналогичен Осирису или Думузи, что речь идет об убитых и воскресающих богах, которых в мировых религиях много и которые знаменуют собой цикличность увядания и расцвета природы, сельскохозяйственные культы с их умиранием зерна посеянного и воскресением этого зерна в виде взошедшего растения, мне кажутся не слишком убедительными. То есть они убедительны постольку, поскольку рассматривается вопрос о смерти и воскресении бога. Кто спорит, это очень важный вопрос. Но ни Осирис, ни Думузи, ни другие умирающие и воскресающие боги древности не страдают за людей. Не приносят жертву во имя спасения людей. У них есть личные враги среди богов. Эти враги их убивают в силу наличия конфликта между богами. Природа этого конфликта между богами никакого отношения к судьбам человечества, к спасению или погибели людей не имеет.
Только Прометей и Христос претерпевают крестную муку за людей. А поскольку образ Прометея очевидным образом является более древним, чем образ Христа, то первый пострадавший за людей бог — это Прометей.
В образе Христа тема данного страдания и подвига, конечно же, развита самым существенным образом. Тут и богосыновство в рамках монотеизма... И воскресение... И сошествие в ад... Но одно дело — развитие темы, а другое дело — ее возникновение. Прометей — это первый бог, принявший страдания потому, что он хочет спасти людей.
Все апелляции к Дионису или Орфею неправомочны, коль скоро мы обсуждаем проблему в заявленном нами ракурсе. Ибо эти мифы к страданию ради спасения людей явным образом отношения не имеют.
Тем интереснее то, как именно возник столь фантастически уникальный миф о Прометее. Если мы считаем вслед за Лафаргом, что корнем некоей марксистско-коммунистической традиции является этот миф, то мы должны к нему присмотреться.
(Продолжение следует.)