Есть конфликты, которые очевидным образом обладают очень трудно раскрываемой подоплекой. Когда-нибудь появятся специалисты, настойчиво и беспристрастно изучающие подоплеку конфликта между суперизвестным в сталинскую и постсталинскую эпоху журналистом, писателем и общественным деятелем Ильей Григорьевичем Эренбургом и автором ценнейшего исследования жизни и деятельности Карла Маркса Галиной Иосифовной Серебряковой. Поскольку, как известно, нельзя объять необъятное, я лично заниматься подоплекой этого конфликта не буду. Укажу лишь на самые очевидные черты данного конфликта, имеющие значение в рамках обсуждаемой нами темы.

Конкретно Галина Иосифовна обвинила Илью Григорьевича в том, что он, являясь членом Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), доносил на всех остальных членов этого комитета. И что именно доносы Эренбурга привели к уничтожению коллег Ильи Григорьевича по данному комитету. Откуда могла Галина Иосифовна об этом знать? По ее словам, ей сообщил об этом Александр Николаевич Поскребышев, который был при Сталине заведующим Особым сектором ЦК, то есть заведующим секретариатом Иосифа Виссарионовича. Поскребышев сообщил об этом Серебряковой, конечно же, после смерти Сталина. И сообщил он ей об этом в личной беседе на доверительных основаниях.

Никто не знает, почему Серебрякова решила воспользоваться сведениями Поскребышева. То ли Александр Николаевич предоставил Галине Иосифовне крайне веские доказательства, то ли у Галины Иосифовны были какие-то свои доказательства помимо тех, которые ей предоставил Поскребышев. Как говорят в таких случаях, «темна вода»... В любом случае, Галина Иосифовна не могла не понимать, что Поскребышев не будет официально свидетельствовать против Эренбурга, что свидетельствам Поскребышева — этого «гнусного лакея зловещего Сталина» — в хрущевскую эпоху никто верить не будет, что эти свидетельства не будут иметь юридической силы и что ей дорого обойдется война с Эренбургом. Поскольку Илью Григорьевича поддержит вся творческая, журналистская элита Советского Союза.

Так и случилось. Обвинения Серебряковой были названы смехотворными. Шостакович, Каверин и многие другие возмутились версией Серебряковой и публично заявили о своей солидарности с Эренбургом.

Мне не хотелось бы в этом исследовании заниматься деятельностью ЕАК, обсуждать его генезис, этапы его общественно-политического существования, детали проводимого против его членов политического процесса. Читатель при желании сам может без труда получить все необходимые сведения и убедиться в очередной раз, что, воистину — «темна вода».

Я же хочу обратить внимание читателя на три существенных для нас обстоятельства.

Обстоятельство № 1 — Илья Григорьевич Эренбург был, по сути, единственным не пострадавшим членом той группы, которую можно назвать ядром ЕАК. Когда арестовывают ядро любой организации, избавляя от ареста лишь одного из членов этого ядра, возникают естественные подозрения по поводу того, что избавленный от ареста сотрудничал с теми, кто арестовывал других членов ядра организации. «Надо же, всех арестовали, а его нет!» В истории известны случаи, когда тех, в адрес кого выдвигалось такое обвинение, очень сильно травили. А обвиненные, не желая терпеть эту травлю и не имея возможности оправдаться, кончали самоубийством. Подозрение падало на единственного неарестованного даже тогда, когда никто из компетентных людей, участвовавших в арестах, не давал никаких показаний о двусмысленном поведении единственного уцелевшего.

Серебрякова как бы сказала коллегам следующее: «Послушайте, Эренбург один из всех уцелел, понимаете? Вы же не наивные дети! Это не могло произойти в случае отсутствия у Ильи Григорьевича каких-то особых заслуг в деле обеспечения доказательной базы, на основе которой были арестованы все его коллеги по ЕАК! Вы же все тертые, взрослые люди! Вы лучше меня разбираетесь в интригах! Я, по сути, говорю лишь о том, что дважды два — четыре».

Те, к кому обратилась Серебрякова, ответили, что дважды два, конечно же, не четыре. Что констатация того, что дважды два — четыре, — это гнусная клевета. И что они полностью находятся на стороне того, кто оказался жертвой этой гнусной клеветы. Иными словами, обвинения Серебряковой могли быть отвергнуты с порога только на основе определенной групповой поруки, объединявшей Эренбурга и всех тех, кто выразил ему сочувствие, назвав суждение Серебряковой клеветническим. И тут пора переходить от первого обстоятельства ко второму.

Обстоятельство № 2 — Галина Иосифовна Серебрякова, по сути, сказала и следующее: «Пока мы скитались по ссылкам, тюрьмам и лагерям, Эренбург вкушал от властных щедрот как никто другой. Если бы Сталина никто не разоблачал и он оставался бы гением всех времен и народов, то особо приближенный к нему Эренбург мог бы и дальше купаться в лучах славы, порождаемой, в том числе, его близостью к Сталину. Но Сталина разоблачили. Наиболее честные представители творческой элиты, пользовавшиеся доверием Сталина, занимавшие при нем высокие посты и так далее, после этого разоблачения или ушли в тень, или покончили с собой.

Ярчайший пример тому — Александр Александрович Фадеев, глава Союза писателей СССР при Сталине, верный соратник Иосифа Виссарионовича, один из тех, кто проводил его политическую линию. Фадеев застрелился 13 мая 1956 года. Он, между прочим, не проявлял ни особой просталинской ортодоксальности, ни особого холодного бесчувствия к пострадавшим при Сталине работникам писательского цеха. Но он застрелился, понимаете?

А Эренбург, который был даже ближе к Сталину, чем Фадеев, после осуждения Хрущевым «культа личности» начал поносить и Сталина, и того же Фадеева. Раньше он всех учил сталинизму, теперь он же стал учить всех антисталинизму. Вы что, не понимаете меры безнравственности подобного поведения? Я вот отсидела много лет, пережила смерть близких людей, осталась верна делу коммунизма — и что? Мне и таким, как я, вернувшимся из лагерей и, между прочим, оправданным полностью, то есть очевидным образом претерпевшим все лагерные мучения безвинно, нужно теперь внимать антисталинским поучениям Эренбурга, который при Сталине как сыр в масле катался, Сталина восхвалял, не вылезал из-за границы! Вы понимаете, что чувствуют такие, как я, лагерники, когда их учит антисталинизму Эренбург?».

Те, кому Серебрякова адресовала такой неявный, но очевидный для всех, кто был в теме, нравственный месседж, поддержав Эренбурга, послали Серебряковой и таким, как она, ответный столь же неявный месседж:

«Да, — сказали они, — мы всё это понимаем. И что? Мы все такие, как Эренбург. И чего вы от нас хотите? Чтобы мы все теперь, после разоблачения сталинизма, ушли в тень, посыпали голову пеплом, стали яростно каяться, сдали свои полномочия и привилегии, пропустили бы вперед всяких там Серебряковых? Да не бывать этому! И потому, понимая степень весомости обвинений Серебряковой, мы заявим во всеуслышание, что эти обвинения вообще лишены каких-либо оснований. Что они не только легковесны, но просто высосаны из пальца. И являются плодом безумия женщины, слегка помешавшейся в лагерях. И потому заслуживающей, знаете ли, даже некоторого сочувствия».

Обстоятельство № 3 — Серебрякова атаковала именно Эренбурга, а не кого-то еще. Она могла, например, атаковать Михаила Шолохова. Или любого другого корифея сталинской эпохи, вставшего после смерти Сталина на путь мягкого или жесткого осуждения сталинизма. Но она атаковала Эренбурга. И именно по вопросу ЕАК. Тем самым она содействовала, причем, как я считаю, осознанно, оформлению двух групп внутри советской еврейской элиты. Символом одной из этих групп стала Серебрякова. Символом другой — Эренбург. Раскол произошел не между так называемой «советской еврейской партией» и так называемой «советской русской партией». Пусть нам разного рода провокаторы рассказывают сказки о всеобъемлющем характере именно такого раскола. Мы же, не оспаривая очевидного раскола между «советской русской партией» и «советской еврейской партией», вполне в состоянии перейти от обсуждения этого двусмысленного и банального раскола к чему-то посложнее.

В том же Израиле после ХХ съезда состоялись трагические расколы внутри семей. Одни члены семьи (чаще всего это старшее поколение) отказались низвергнуть Сталина с пьедестала и оставили его портреты на стенах своих квартир. Другие члены той же семьи (чаще всего молодежь) приняли версию ХХ съезда, прокляли Сталина за осквернение дела ленинизма и так далее. В израильских коммунах (кибуцах) произошли такие же разделения. Остались кибуцы, верные Сталину, и кибуцы, отрекшиеся от Сталина. Существенная часть советской еврейской элиты от Сталина не отреклась. Супруга Вячеслава Молотова — ближайшего сподвижника Сталина — Полина Жемчужина (Перл Карповская) пострадала при Сталине. Конечно же, она пострадала в меньшей степени, чем Галина Серебрякова. И пострадала она уже, что называется, на излете, в послевоенные годы. Но ведь пострадала. И что же? Светлана Сталина (Аллилуева), дочь Иосифа Виссарионовича Сталина и Надежды Сергеевны Аллилуевой, его второй жены, посещает Молотова и Жемчужину в годы так называемой оттепели, то есть уже после хрущевского разоблачения сталинизма. И получает от пострадавшей Полины Жемчужиной поразительную для нее оценку Сталина. Вот что сообщает Светлана Аллилуева в своей книге «Двадцать писем к другу»: «Полина говорила мне: «Твой отец был гений. Он уничтожил в нашей стране пятую колонну, и когда началась война — партия и народ были едины. Теперь больше нет революционного духа, везде оппортунизм».

Ну, и зачем же нас потчуют сказками о том, что была, мол, «советская русская партия», ориентированная просталински и рассматривавшая Сталина как врага евреев, и «советская еврейская партия», ориентированная антисталински и рассматривавшая Сталина опять же как врага евреев? А как прикажете быть с Жемчужиной? Или с Кагановичем и его семьей? Они что, ориентированы антисталински? Полно! И как прикажете быть с Галиной Серебряковой, которая, между прочим, не Полина Жемчужина и к Сталину относится очень сложно? Но она бесконечно любит Советский Союз и коммунизм и понимает, что обнаруженная ею моральная червоточина, только олицетворяемая Эренбургом, разрушит и Советский Союз, и коммунизм. Что так нельзя. Понимая всё это, Серебрякова торопится, стремясь внести свою лепту в дело спасения Советского Союза и коммунизма. Этому посвящено ее исследование Маркса. И потому оно обладает особой ценностью.

(Продолжение следует)