Итак, мы разобрались в том, что практически нигде в мире (включая США, Канаду и подавляющее большинство стран ОПЕК) возможностей «понижающего» давления на нефтяные цены за счет наращивания предложения нефти — не осталось. Россия, поставившая в 2015 году постсоветский рекорд добычи и экспорта, также (о чем всё тревожнее говорят отечественные эксперты) довела свой «нефтяной» экспортный потенциал до сегодняшнего предела. Почти все наши нефтяные корпорации (как и в США, Саудовской Аравии, Мексике, Венесуэле, Бразилии и т. д.) уже сокращают стратегические инвестиции в разведку и разработку месторождений.
Тогда какие еще факторы и в какой мере, способны создавать ту «понижающую» динамику глобального нефтяного рынка, которую мы наблюдаем в последние полтора года? Что создает эту динамику, которая привела к почти четырехкратному обвалу цен?
Одним из самых популярных объяснений динамики нефтяных цен в последний год стала отсылка к росту «нераспроданных» запасов нефти у крупных добывающих стран, их добывающих корпораций, а также нефтяных трейдеров. Мол, владельцы переполненных хранилищ уже добытой нефти вынуждены сбрасывать эту нефть на рынок, и без того перенасыщенный, и «сбивать» цены.
Масштабы таких запасов, несмотря на публикации в СМИ и официальных отчетах национальных и международных организаций, в точности неизвестны.
Во-первых, дело в том, что и большинство корпораций, и большинство трейдеров о своем потенциале накопления запасов (суммарный объем емкостей хранения нефти), а также о размерах запасов ни перед кем отчитываться не обязаны. И, соответственно, многие из них об этом не отчитываются.
Во-вторых, такие запасы, уже добытые и залитые на хранение (которые называют «материальными запасами», или «запасами физической» нефти»), — бывают разные по назначению.
Многие государства накапливают стратегические нефтяные резервы, которые предназначены для обеспечения национальных потребностей в период кризисов, ставящих под вопрос добычу и импорт нефти. Общепринятых норм накопления стратегических резервов не существует, но страны, которые принимают решение об их создании, как правило, исходят из объемов нефти, которые в условиях отсутствия импорта могут обеспечить национальное потребление в течение 3–5 месяцев.
Наиболее известный пример — США, где стратегические нефтяные резервы накапливаются с середины 70-х годов ХХ века, с эпохи крупнейшего «кризиса нефтяного дефицита», который мы обсуждали ранее. В США они находятся в четырех группах подземных резервуаров на побережье Мексиканского залива, в штатах Техас и Луизиана. Эти резервуары — специально созданные (закачкой воды и растворением соли) полости в особых геологических структурах, так называемых «соляных куполах». Летом 2015 г. стратегические нефтяные резервы США составляли около 700 млн барр. (почти 100 млн тонн).
Крупные стратегические резервы, по ряду экспертных оценок, имеются у Саудовской Аравии и Китая. Саудиты, по мнению ряда экспертов, создают резервы на случай чрезвычайных ситуаций (оппозиционных бунтов) в основных «нефтяных» провинциях, населенных преимущественно шиитами. Китай создает резервы по той причине, что ему приходится импортировать, причем в основном морем и издалека, более половины потребляемой нефти.
Однако ни саудиты, ни правительство КНР официальных данных о своих стратегических нефтяных резервах не публикуют. И потому в прессе обсуждаются лишь «экспертные прикидки». Якобы, у Саудовской Аравии и у Китая на середину 2015 г. в стратегических резервах было примерно по 150 млн барр. нефти. Причем Китай уже второй год форсировано строит для своего стратегического нефтяного резерва (SPR) новые хранилища. И, по ряду сообщений прессы, намерен до конца 2016 г. увеличить стратегический резерв на 140–170 млн барр., а до 2020 г. — на 360–380 млн барр.
Подчеркну, что государства свои стратегические резервы, как правило, на свободный рынок не выпускают: это своего рода «кризисный неприкосновенный запас». Хотя, отмечу, летом 2015 г. конгресс США обсуждал законопроект о продаже примерно 100 млн барр. нефти из стратегических резервов для финансирования «критически необходимых» инфраструктурных проектов. Осенью прошлого года даже были проведены «пробные» продажи небольших партий нефти — несколько сотен тысяч барр. — из стратегического резерва США. Однако их влияние на цены на нефть оказалось незначительным.
Кроме стратегических резервов, у многих стран имеются не менее масштабные «коммерческие» запасы нефти. Если в США их постоянно публикуют официальные источники (в последние месяцы они в среднем составляли 480–485 млн барр.), то для большинства других стран эта информация, опять-таки, в основном базируется на экспертных оценках. Видимо, наиболее основательные из таких оценок публикует международная организация «Совместная инициатива по нефтяной статистике» (JODI).
В Китае коммерческие запасы нефти оцениваются уровнем 200–250 млн барр., в Саудовской Аравии — 150–180 млн барр., в Иране — 40–70 млн барр. Сейчас коммерческие запасы в десятки млн барр. имеются у большинства стран, добывающих и потребляющих значительные количества нефти.
Подчеркнем, что коммерческие запасы, в отличие от стратегических резервов, могут в любой момент становиться инструментом игры хозяев этих запасов на понижение цен на глобальном рынке. Достаточно неожиданно «выбросить на рынок» несколько сотен тысяч барр. нефти из коммерческих запасов — и цены почти наверняка пойдут вниз.
Но пока мы видим, что происходит обратный процесс — неуклонное накопление и стратегических резервов, и коммерческих запасов нефти как в большинстве стран-нефтедобытчиков, так и в большинстве стран-потребителей. По последним данным Международного энергетического агентства (МЭА), объем материальных запасов нефти в мире в истекшем 2015 г. увеличился на 1 млрд барр. При этом МЭА сообщает, что только в развитых странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) материальные запасы нефти превысили 3 млрд барр. — это объем мирового потребления нефти в течение почти 40 дней. И уже с осени прошлого года мировую прессу переполняют панические сообщения о том, что мировые коммерческие запасы нефти увеличиваются темпом более 1 млн барр./день, и что на планете кончаются объемы доступных емкостей (подземных, наземных и даже морских, танкерных) для хранения этих запасов.
Конечно, такая паника насчет «исчерпания емкостей хранения» в большой степени связана с попытками подчеркнуть превышение производства нефти над его потреблением и масштабы «нефтяного избытка» на глобальном рынке. Объемы материальных запасов нефти в мире вправду приближаются к историческим максимумам. Но в действительности, как утверждают специалисты, пока что мировые незаполненные резервы емкостей хранения нефти составляют не менее 400–450 млн барр., а к концу нынешнего года должны вырасти еще на 150–200 млн барр. И, значит, в перспективе ближайших двух лет исчерпание емкостей для хранения нефти человечеству, скорее всего, не грозит.
Для нашей темы — динамика мировых цен на нефть — в обсуждаемом вопросе хранимых запасов нефти важно следующее.
Во-первых, сопоставляя цены на нефть с сообщениями о коммерческих запасах нефти на основном терминале их хранения в США — в Кушинге в штате Оклахома — мы видим, что рост или падение цен на нефть с динамикой коммерческих запасов связаны очень слабо. И потому рассуждения так называемых аналитиков о том, что «сегодня нефть упала на фоне повышения запасов в Кушинге на 3 млн барр.» — это, скорее, «объяснения для себя» или просто попытки дурачить публику.
Во-вторых, мы видим, что никаких массированных распродаж мировых коммерческих запасов нефти не наблюдается, — эти запасы поддерживают или даже наращивают. И, значит, считать продажи коммерческих запасов одним из решающих факторов обрушения нефтяных цен — нельзя.
В-третьих, стоит задаться вопросом: для чего такие гигантские коммерческие запасы накапливают, причем столь активно? Ведь не из «платонической любви к нефти», правда? Очевидно, что их накапливают, на фоне резко снизившихся цен, прежде всего для того, чтобы позже продать с максимальной выгодой. То есть? То есть накапливают в расчете на то, что цены на нефть вырастут! Причем (ведь безопасное хранение нефти дело вовсе не дешевое!) накапливают в расчете на то, что цены вырастут сильно, и вырастут в достаточно близкой — на горизонте максимум года или двух — перспективе!
У такого накопления есть вполне серьезные экономические основания. Поскольку — и я об этом уже говорил — фундаментальные, детально обоснованные расчеты показывают, что уровень цен на нефть, способный стратегически, на среднесрочное будущее, обеспечить инвестиции в отрасль для поддержания растущего спроса на нефть, составляет в ценах 2015 г. не менее 70–80 долл./барр.
Но пока, как мы видим, нефтяные цены упали до многолетнего минимума и не растут.
Все-таки, почему они не растут?
Некоторые аналитики считают, что всё дело в продолжающемся мировом кризисе, на который в последнее время наложился еще один процесс — укрепление доллара в отношении большинства других, прежде всего так называемых «сырьевых», валют.
Утверждается, что в условиях кризиса происходит следующее:
напуганные кризисом держатели основной части мировых денег из развитых стран выводят свои деньги из стран развивающихся, которые в наибольшей мере подвержены «кризисным» рискам;
развивающиеся страны, в основном экспортирующие сырье (в том числе страны нефтедобывающие), сталкиваясь с оттоком капитала, испытывают, во-первых, снижение курса своих национальных «сырьевых» валют в сравнении с «сильными» валютами (прежде всего с долларом) и, во вторых, финансовые дефициты. Кроме того, при ослаблении валют у этих стран возникают (и нарастают) проблемы с возвратом «подорожавших» валютных кредитов, взятых в развитых странах;
для восполнения финансово-инвестиционных дефицитов и возврата кредитов при ослабленной национальной валюте развивающиеся страны начинают «гнать» на мировой рынок возрастающие количества сырья, чтобы компенсировать валютные дефициты увеличением физических объемов экспорта. В результате на мировых рынках возникают избытки сырья и падение цен на него;
погружаясь в кризис, развивающиеся страны стремятся улучшить свой торговый баланс за счет максимального снижения объемов импорта. Поскольку и у власти, и у граждан таких стран всё меньше денег, они сокращают приобретение импортных товаров и услуг из развитых стран;
развитые страны, сталкиваясь с сокращением спроса на свои товары и услуги в развивающихся странах, снижают (за ненадобностью) производство этих товаров и услуг. И, значит, сокращают закупки сырья из стран развивающихся, тем самым наращивая избыток сырья на глобальных рынках и дополнительно снижая цены.
Таким образом, возникает «замкнутый круг кризисности». Или, в терминах теории технических систем, «положительная обратная связь», усугубляющая кризисные процессы и в развивающихся, и в развитых странах.
В последнее время при обсуждении такой модели кризиса обращают особое внимание на то, что принятое в середине декабря 2015 г. решение Федеральной резервной системы (ФРС) США о повышении базовой ставки всего на четверть процента (из диапазона 0–0,25 % в диапазон 0,25–0,5 %) — привело к новому всплеску оттока капиталов из развивающихся стран в страны развитые, и прежде всего в США. В США и местному, и иностранному капиталу практически нет применения в реальной экономике, но появилась возможность не только надежно хранить деньги в подорожавших долларах — в банках и американских ценных бумагах, — но еще и чуть-чуть зарабатывать на доходах от американских казначейских облигаций, а также на увеличившихся процентных выплатах по банковским вкладам.
Этот процесс, конечно же, подхлестывает глобальный кризис. И заставляет развивающиеся страны (в том числе нефтедобывающие) выбрасывать на мировые рынки — ради того, чтобы «свести концы с концами» в национальных бюджетах — дополнительные объемы сырья. В связи с такими, всё более явными, тенденциями в мировой экономической аналитике уже появились статьи, обвиняющие ФРС США в преднамеренном углублении мирового кризиса ради привлечения дополнительных капиталов в Америку для финансирования растущего внешнего долга.
Иногда, обсуждая влияние на нефтяные цены товарно-валютных диспропорций нынешнего кризисного глобального рынка, заодно подчеркивают, что дело еще и в том, что нефть — специфический товар, характеризующийся так называемым «неэластичным» спросом.
Поясню, что это такое.
Есть товары и услуги, спрос на которые сильно зависит от того, насколько покупатели готовы тратить на них деньги. Например, если бюджет — семьи, корпорации или государства — очень скудный, то семья может отложить покупки нового телевизора и деликатесов, корпорация — расходы на обновление парка оборудования и дивиденды акционерам, государство — затраты на неприоритетные инфраструктурные или промышленные проекты.
Поставщик таких товаров и услуг не может серьезно поднять на них цены в случае повышения спроса, или понизить цены в случае снижения спроса. Объем покупок в основном зависит не от предложения на рынке, а от состояния бюджета (кошелька) семейных, корпоративных, государственных потребителей. Спрос на такие товары и услуги, без которых, в принципе, можно обойтись, называют «эластичным».
Но есть товары и услуги, без которых обойтись очень трудно или невозможно. Нельзя обойтись без продовольствия, без воды, без лекарств, без услуг врачей и т. д. Если ребенок голодает или болен, семья готова платить за еду и лекарства любую цену. И если они на рынке в дефиците, продавцы эти цены практически всегда «задирают». А если на рынке высокая конкуренция за покупателя, и продовольствие и лекарства в избытке, продавцы цены снижают, чтобы продать свой товар и не быть вытесненными с рынка. (Подчеркну, что здесь я говорю о классических конкурентных рынках, а не о рынках, деформированных монопольными и олигопольными сговорами производителей, спекулятивными играми и т. д.)
Спрос на рынках таких товаров и услуг, без которых нельзя обойтись, называют «неэластичным». И цены на подобных рынках (вновь оговорю, в том случае, если рынки имеют классический характер) сильно зависят от соотношения спроса и предложения.
Современное государство не может обойтись без нефти, поскольку без нее встанут фабрики и заводы, поезда, автомобили и корабли, химические комплексы и многое другое. Причем — еще раз подчеркну — рынок нефти уже давно не замыкается в рамках отдельных стран, которые ее добывают. Он стал мировым, глобальным. И потому при превышении глобального спроса над глобальным предложением — цены на нефть могут сильно расти. А при превышении предложения над спросом — сильно падать.
Как я уже ранее писал, все продавцы и покупатели на нефтяном рынке это прекрасно понимают. И следят за спросом и предложением, стараясь не допускать дисбалансов, то есть нефтяного дефицита или избытка. Однако это — «в нормальной ситуации». Но сейчас, как уже не раз говорили статусные зарубежные и российские эксперты, в глобальной экономике формируется некая загадочная «новая нормальность». В которой эти привычные механизмы регулирования баланса на рынке, вроде, могут и не срабатывать.
Так может быть, нынешнее падение нефтяных цен все-таки определяется глобальным превышением предложения над спросом?
В последнее время стала уже привычной фраза, с которой комментаторы российских и мировых СМИ регулярно начинают сводку экономических новостей: «Цены на нефть продолжают падение на фоне сокращения спроса и повышения предложения на рынках».
Давайте всё же внимательно присмотримся к тому, что происходит на нефтяном рынке с предложением и спросом.
Наиболее авторитетными источниками сводной информации о состоянии глобального нефтяного рынка считаются Международное энергетическое агентство (МЭА), аналитическая группа Организации стран-экспортеров нефти (ОПЕК) и Администрация энергетической информации США (EIA). Кроме того, собственные аналитические обзоры по статистике спроса и предложения нефти на глобальном рынке регулярно выпускают крупнейшие нефтяные корпорации (British Petroleum, ExxonMobil и др.), крупные аналитические агентства (Wood Mackenzie, Bloomberg и т. д.), а также экспертные подразделения крупнейших финансовых групп (Morgan Stanley, Goldman Sachs, Standard Chartered, JPMorgan и пр.).
Так что же они нам сообщают?
Сразу отметим, что данные МЭА и практически всех западных организаций и банков постоянно и намного (в среднем на 1,5–1,7 млн барр./день) превышают данные ОПЕК. По мнению ряда экспертов, это расхождение связано с тем, что ОПЕК не включает в нефтяную статистику производство и потребление газового конденсата, в то время как западная аналитика, как правило, относит конденсат к «сверхлегкой нефти» и учитывает именно как нефть.
Отметим также, что в массовых СМИ в последний год постоянно публикуются — преимущественно со ссылками на аналитиков крупнейших банков — сообщения о преобладании предложения над спросом на мировом нефтяном рынке, существенно завышенные в сравнении с официальной статистикой.
В связи с этим мы будем ориентироваться на данные основных международных и национальных «нефтяных» организаций.
Согласно ежеквартальным докладам МЭА, в начале 2014 г. избыток нефти на глобальном рынке составлял примерно 0,3 млн барр./день. В 3 квартале 2014 г. избыток превысил 1,0 млн барр./день. Во 2 кв. 2015 г. избыток достиг 2,3 млн барр./день, а в 4 кв. 2015 г. снизился до 1,5 млн барр./день.
Данные отчетов EIA в основном отличаются от данных МЭА незначительно, хотя для 3 кв. 2014 г. EIA дает превышение предложения нефти над спросом на уровне 0,9 млн барр./день, а не 1,0 млн барр./день, как у МЭА.
Статистика ОПЕК по превышению предложения над спросом в этот период в целом повторяет данные МЭА и EIA, хотя на 4 кв. 2015 г. ОПЕК называет уровень избытка нефти на рынке в 1,4 млн барр./день.
Теперь перейдем к прогнозам спроса и потребления на ближайшее будущее. Прежде всего, на 2016 г.
МЭА на 2016 г. прогнозирует среднегодовой спрос на нефть на уровне 95,7 млн барр./день (на 1,2 млн барр./день выше, чем в 2015 г.) и считает, что среднегодовое предложение составит 97,2 млн барр./день — на 1,5 млн барр./день больше, чем спрос. Причем основными факторам избыточного предложения на нефтяном рынке МЭА считает наращивание экспортного потенциала Ирана и сокращение, в результате кризиса, темпов роста спроса в Китае.
EIA, в отличие от МЭА и ОПЕК, публикует свои данные по мировому спросу и предложению нефти не раз в квартал, а ежемесячно. И заодно пытается (хотя не вполне ясно, насколько обоснованно) давать на ближайший год помесячный прогноз динамики мирового спроса и предложения.
По оценке EIA, среднегодовой мировой спрос на нефть в 2016 г. составит 95,2 млн барр./день, а среднегодовое предложение 95,9 млн барр./день, то есть на 0,7 млн барр./день больше.
EIA дает свой прогноз и на 2017 г.: среднегодовой спрос на нефть составит 96,6 млн барр./день, среднегодовое предложение — 96,7 млн барр./день. То есть EIA считает, что в 2017 г. глобальные спрос и предложение в основном фактически сойдутся в балансе нефтяного рынка.
ОПЕК прогнозирует в 2016 г. рост мирового спроса на 1,3 млн барр./день, до 94,2 млн барр./день, а среднегодовое предложение оценивает в 94,9 млн барр./день. То есть оценивает вероятный среднегодовой избыток нефти на рынке в 0,7 млн барр./день — примерно столько же, как EIA, и вдвое ниже, чем МЭА.
А теперь вернемся к EIA и перейдем к ее помесячному прогнозу на 2016 год.
Аналитики EIA считают, что максимальное превышение мирового предложения над спросом в 2016 г. — более 1,5 млн барр./день — будет в январе и мае, и что к сентябрю спрос и предложение практически сойдутся в балансе на уровне около 96,5 млн барр./день. А далее предложение будет в некоторых случаях лишь незначительно (на 0,25–0,3 млн барр./день) превышать спрос.
Означает ли реализация такого прогноза, что цены на нефть к осени 2016 года существенно вырастут? Вовсе нет. Если аналитики EIA определяют вероятную среднегодовую цену нефти BRENT в нынешнем году примерно в 40 долл./барр. (то есть предсказывают заметное повышение цены в сравнении с ее январскими значениями около 30 долл./барр), то большинство аналитических служб крупнейших мировых банков (Goldman Sachs, Morgan Stanley, Royal Bank of Scotland, Standard Chartered и др.) считают иначе. Они, как правило, подчеркивают, что Иран полон решимости быстро возвращать свою «досанкционную» долю мирового рынка нефтяного экспорта, и что Китаю в нынешнем году предстоят более жесткие финансово-экономические испытания и снижение спроса на нефть.
Из этого многие банковские аналитики делают вывод, что нефтяные цены еще не достигли дна, и что они могут упасть до 25, 20 или даже до 16 долл./барр. И что цены начнут восстанавливаться (то есть, повышаться) в лучшем случае на исходе 2016 г., а скорее, только в 2017 г.
Но ведь и аналитические службы EIA, МЭА и ОПЕК иранский и китайский факторы при прогнозировании цен также наверняка учитывают. Тогда возникает законный вопрос: с чем может быть связан такой нефтяной «ценовый пессимизм» банковских аналитиков?
(Продолжение следует.)