В последовательном развитии европейской физической науки (отечественной в том числе) в 30–40-е годы XX века произошел революционный скачок, который случается, возможно, раз в тысячелетие: человек проник в тайны атомного ядра. Да, проник грубо, утилитарно, с первобытной целью сделать из этих тайн оружие — но он сумел это сделать.

Проникнуть в тайны атомного ядра... Даже само это проникновение (а ведь оно не означает осуществление атомного проекта!) оказалось по плечу считанным странам и национальным научным школам — и русская научная школа была среди этих немногих.

Что же касается перехода от научных открытий к техническому их освоению, то надо признать: трудности на пути такого перехода для послевоенного СССР были так велики, дороговизна промышленной реализации перехода была настолько неподъемной, что осуществление атомного проекта в СССР и впрямь является рукотворным чудом. А также подвигом... А также...

Короче, атомный проект, необходимость экстренной реализации которого была поставлена перед СССР в 1945 году, был ему не по силам. Это было ясно американцам, которые уверенно утверждали, что для создания атомной бомбы Советскому Союзу понадобится не менее 10 лет. Это было достаточно ясно и советскому руководству.

Огромными были масштабы разрушений, нанесенных войной. Сотни сметенных с лица земли городов, десятки тысяч разрушенных сел, а также дорог, мостов, электростанций. Для их восстановления нужны были годы — и огромный труд.

Сельское хозяйство всю войну работало на пределе — сейчас его надо было фактически поднимать заново. Хлебные черноземные области страны только год назад были освобождены от оккупации, МТС, фермы и зернохранилища — разрушены, не было техники — вновь, как до революции, пахали на лошадях и волах. Не хватало не только специалистов — просто трудоспособного мужского населения. Если не заняться этим первоочередным образом — наступит голод (он и наступил после засухи 1946 года).

Промышленность работала, но она практически вся была оборонной, т. е. переведена на выпуск военной продукции. Кроме того, за годы войны от чрезмерных нагрузок износился и пришел в негодность станочный парк. Какую-то часть удалось компенсировать за счет репараций, но остальное надо было обновлять самим.

В этих условиях было почти безумием тратить огромные средства на атомные исследования, отвлекать лучшие кадры и стратегические запасы на строительство циклотронов, ускорителей для исследований по физике атомного ядра, самого реактора, на организацию новых производств — и всё это с неочевидным результатом.

Почему с неочевидным? Потому что даже знание того, что задача уже имеет решение, что бомба создана, не гарантировало от десятков и сотен ошибок на пути решения крайне нетривиальной проблемы. А каждая ошибка могла привести в тупик, израсходовав драгоценные ресурсы и, главное, время.

Но отступать было некуда — союзники по антигитлеровской коалиции на глазах превращались во врагов, а США были просто околдованы единоличным владением невероятным сверхоружием и, впервые за свою историю отбросив стратегию изоляционизма, возжаждали мирового господства.

Сталин и советское руководство понимали, что у американцев действительно появился мощнейший геополитический козырь, и противопоставить ему пока можно было только непобедимую Красную Армию. Но даже лучшая в мире сухопутная армия не могла противостоять американской армии, вооруженной атомными бомбами. Притом что число этих бомб росло с каждым месяцем. Политические маневры советского руководства могли продлить необходимую нам паузу. Но стратегическую ставку можно было сделать только на равноценную американской советскую бомбу.

А это значило, что власть оказалась заложницей собственных ученых. Тех самых, которых еще совсем недавно обвиняли в троцкистских и иных заговорах и сажали в «научные шарашки». Сейчас же от них зависело, захотят ли и смогут ли они в творческом порыве в кратчайшие сроки создать советскую бомбу. При этом других ученых, как и «других писателей», у Сталина не было.

К чести советских ученых надо сказать, что ни у кого из них не возникло мысли шантажировать власть этой зависимостью. Напротив, наши ученые еще до войны постоянно теребили власть, обращая внимание на важность программы атомных исследований, требуя перевести эту программу на государственный уровень.

В июне 1940 года академик В. И. Вернадский получил из США письмо, в котором была вырезка из майского номера «Нью-Йорк таймс» со статьей «Громадный источник мощи, открытый наукой в энергии атома». Прочитав статью, Вернадский записал в дневнике: «Никогда не думал, что доживу до реальной постановки вопроса об использовании внутриатомной энергии».

Вернадский тут же потребовал создания комиссии при Академии наук по разработке плана исследования урановых руд, поиску методов разделения изотопов урана и управлению процессами радиоактивного распада.

17 июля 1940 года Вернадский записывает в дневнике: «Огромное большинство не понимает исторического значения момента. Любопытно — ошибаюсь ли я или нет? Надо записку в Правительство. Превратить Урановый центр при геолого-географическом отделении в Комиссию при Президиуме. Ввести в нее физиков и химиков».

В ноябре 1940 года состоялось Всесоюзное совещание по физике атомного ядра, на котором И. В. Курчатов и Ю. Б. Харитон выступили с обстоятельными докладами об условиях осуществления цепной реакции. Курчатов уже тогда наметил основные пути использования ядерной энергии и указал на технические трудности, с которыми придется столкнуться. На совещании было решено обратиться к Правительству с просьбой о выделении больших средств на строительство уранового котла. Но до начала войны начать программу исследований не удалось.

А уже летом 1940 года вся западная информация по ядерной проблематике оказалась закрытой, что лучше всех других признаков говорило о военной значимости работ по урану.

В ноябре 1941 года Г. Н. Флёров, позже академик, а тогда молодой физик-ядерщик, один из ближайших сотрудников Курчатова, пишет письмо Сталину, где обосновывает и развивает идею возобновления ядерных исследований. Письмо остается без ответа.

В апреле 1942 года Флёров в новом письме Сталину бьет тревогу: «Вопрос либо замалчивается, либо от него просто отмахиваются: уран — фантастика, довольно с нас фантастики, кончится война — будем на свободе заниматься этим вопросом... В чем я ошибаюсь? Переоцениваю ли значение «проблемы урана»? — Нет, это неверно. Единственно, что делает урановые проекты фантастическими — это слишком большая перспективность в случае удачного решения задачи».

Флёров был абсолютно прав — в декабре 1942 года в США в глубокой тайне под руководством итальянского физика-эмигранта Э. Ферми была осуществлена цепная реакция в первом исследовательском реакторе СР-1, построенном в Чикагском университете. Однако даже США лишь через два с лишним года, в начале 1945-го, смогли запустить первый промышленный реактор. Столько времени понадобилось для решения проблемы не пострадавшей от войны Америке, обладающей мощной индустрией и сконцентрировавшей на создании бомбы, без преувеличения, лучшие научные силы мира.

Письма Флёрова, данные агентурной разведки из Великобритании и записи убитого немецкого офицера о работе над «сверхоружием» в Германии, переданные в Центр легендарным партизаном-диверсантом полковником И. Г. Стариновым, послужили импульсом для возобновления ядерных исследований в СССР. Но приступить к исследованиям удалось лишь в 1943 году, а к практической реализации проекта — только после войны.

Итак, 11 февраля 1943 года Государственный Комитет Обороны принял решение «Об организации научно-исследовательских работ по использованию атомной энергии». Научным руководителем урановой проблемы в СССР был назначен И. В. Курчатов, 40-летний энергичный физик-ядерщик, куратором этих работ — заместитель председателя ГКО Л. П. Берия.

12 апреля 1943 года в Москве, в районе Покровское-Стрешнево, в качестве головной организации для исследований в области ядерной проблемы была создана Теплотехническая лаборатория № 2 АН СССР во главе с И. В. Курчатовым (ныне Федеральный научный центр «Курчатовский институт»). Курчатов был избран в Академию наук СССР.

Для лаборатории были созданы максимально льготные условия, возможные во время войны. Рабочие, инженеры, техники, служащие, занятые на строительстве лаборатории № 2 АН СССР, освобождались от мобилизации, необходимые механизмы и автотранспорт не забирались на нужды фронта. 27 наркоматов и ведомств обязывались поставлять оборудование и инструмент для строительства лаборатории. Уже в декабре 1944 года предлагалось заказать за границей приборы, оборудование, научно-техническую литературу на 200 тысяч долларов, выделить лаборатории 16 импортных металлорежущих станков. Для поизносившихся научных сотрудников выделялись 50 комплектов пальто, костюмов, 70 пар обуви и т. д.

Непосредственный участник атомного проекта академик А. П. Александров позднее вспоминал: «Начались работы по всему фронту огромного плана, в них уже принимали участие крупнейшие руководители разных секторов промышленности — Б. Л. Ванников, М. Г. Первухин, В. А. Малышев, А. П. Завенягин, Е. П. Славский. Сам же Курчатов сформировал не только фронт работ по решению задачи создания атомной бомбы, но и по проектированию ускорителей для исследований по физике ядра, по разведочным работам в области атомной энергетики и первоначальным поискам в области термоядерных реакций».

Одновременно с организацией необходимых производств развернулись исследования в области ядерной и космической физики, радиохимии, физической химии и других наук, поиски радиоактивного сырья, разработка методики получения чистого графита. Возникли новые научные направления и новые отрасли промышленности.

Ключевой проблемой было получение сотен тонн графита высочайшей чистоты и десятков тонн металлического урана. В СССР ни тот, ни другой никогда не производились. Начались напряженные исследования на обоих направлениях.

В конце 1944 года в Государственном институте редких металлов (Гиредмет) были получены первые порции чистого металлического урана, а в конце 1945 года начато его заводское производство. Графит был получен объединенными усилиями ученых разных специальностей и заводских работников. В октябре 1945 года на Московском электродном заводе начался выпуск графита для реактора.

В 1945 году темпы организаторской работы ГКО нарастают.

В январе этого года в секретном Постановлении № 7408 за подписью Сталина указывается необходимость организации поисков природного урана в Болгарии. Одновременно для поисков урана организуются геологоразведочные и поисковые партии в Средней Азии (Ферганская геологоразведочная экспедиция). Однако проблема урана оставалась нерешенной: Табашарский рудник в Таджикистане давал всего 4 т урана в год, а промышленный реактор требовал около 100 т урана. Но здесь проекту сопутствовала удача: физики Кикоин и Харитон, посланные в оккупированную Германию для поисков следов исследований немцев в области ядерной проблемы, на небольшом полустанке в мае 1945 года обнаружили свыше 100 тонн урана. Эта находка помогла на год сократить срок запуска первого промышленного реактора для получения плутония.

Решалась и кадровая проблема. В месячный срок Центральное статистическое управление СССР провело регистрацию и учет всех специалистов-физиков, работавших во всех отраслях народного хозяйства, после чего Курчатов отобрал нужных ему для Лаборатории № 2 специалистов.

В 1944 году вошел в строй циклотрон, был получен первый отечественный плутоний. 25 декабря 1946 года вошел в строй первый в СССР уран-графитовый реактор Ф-I. На Южном Урале в 1946–1948 годах началось строительство плутониевого комбината № 817 (ныне производственное объединение «Маяк») и закрытого города Челябинск-40. Здесь строился мощный промышленный реактор по той же схеме, что и экспериментальный реактор Ф-I — конструкция оказалась очень удачной и не потребовала больших изменений.

В мае 1948 года был закончен основной монтаж реактора, а в конце июня его мощность достигла проектного значения. На постройку реактора ушел год и восемь месяцев. Из наработанного им плутония был подготовлен ядерный заряд для испытания атомной бомбы. Бомба была испытана 29 августа 1949 года.

Да, методы организации работ были жесткими, успехи достигались неимоверным трудом, энтузиазмом, порой оплачивались многими жизнями. Но разве иначе, не мобилизационным образом, могло быть осуществлено такое научное, технологическое, организационное и производственное чудо как советский атомный проект?

В 1945 году только что окончившаяся «горячая» война без всякого перерыва перешла в другую, позже до конца оформившуюся как неклассическая «холодная». Но до момента создания советской бомбы в чреве этой холодной войны вызревал американский замысел ядерного блицкрига против СССР. Реализовав ядерный проект, советская наука и советский народ создали то оружие, которое до сих пор не дает американцам и их союзникам по НАТО перевести в практическое русло план ядерного блицкрига против России.