Как мы уже говорили в предыдущей статье, наиболее ответственная часть «чекистской» элиты Путина несколько забеспокоилась о будущем лишь тогда, когда вслед за «оранжевой революцией» в Грузии разразились такие же революции на Украине и затем в Киргизии. Однако и эти «сигналы» были восприняты элитой не слишком серьезно. Чего, мол, бояться, если долги России снижаются, золотовалютные резервы растут, зарплаты и пенсии тоже, бунтовать, по большому счету, некому.
А пока что российские энергоносители — в цене, Европа на них подсела, так сказать, по полной программе. Экспортные доходы исправно пополняют казну и позволяют импортировать всё, что необходимо. Договорились до того, что у России особый экономический путь: она — энергетическая сверхдержава.
Когда наша власть забеспокоилась всерьез? Тогда, когда Европа, глубоко зависимая от наших поставок газа (и потому ранее гораздо более «дружественная» России, чем США), начала всё более жестко требовать от Москвы соблюдать требования Энергетической Хартии ЕС (в частности, заставить Россию торговать на аукционах свободными трубопроводными мощностями) и ратифицировать Транзитный протокол к Хартии (в частности, дать независимым компаниям доступ к газопроводным сетям России за рубежом). То есть от России требовали исполнять европейские правила поставок и продаж газа и согласиться терять немалую часть экспортных доходов.
А далее сигналы о том, что пора видеть будущее не только в розовых красках, пошли один за другим.
Конечно же, и в России в целом, и тем более в околопутинских элитных кругах не осталось незамеченным появление в марте 2006 г. в ключевом американском внешнеполитическом журнале “Foreign Affairs” статьи, которая разъясняла, что российский ядерный потенциал быстро стареет и слабеет. И что вскоре США, развернув большую многофункциональную систему ПРО, смогут нанести по России победный ядерный удар без угроз для собственной территории.
За этими новостями — вряд ли случайно — в американской и затем в европейской прессе пошел нарастающий вал публикаций с обвинениями Путина в фактической ликвидации демократии в России. А далее эти обвинения дополнились утверждениями о том, что весь российский бизнес и вся российская власть — криминальны. Что и российские долларовые миллиардеры из списка «Форбса», швартующие стометровые яхты в Ницце, и российские чиновники, гуляющие с семьями по Анталье или Лондону, — все они приобрели свои состояния незаконными способами.
Путин ответил на рост американского давления знаменитым выступлением на мюнхенской Международной конференции по вопросам политики безопасности 10 февраля 2007 года. Президент РФ заявил, что мир не может быть однополярным, напомнил, что Россию обманули, пообещав не продвигать НАТО к нашим границам, что США и НАТО развязывают войны, пренебрегая Уставом ООН, что США незаконно навязывают свои правовые нормы всему миру, что западные неправительственные организации незаконно финансируют в России оппозиционные политические силы в зарубежных интересах.
Американская пресса и политики отозвались на эту речь Путина беспрецедентно наглым и оскорбительным визгом (чего стоит, например, название статьи во влиятельной газете «Лос-Анджелес Таймс»: «Путин: вошь, которая зарычала»).
После этого российская элита должна была бы понять, что оглядываться на международный контекст просто необходимо. Особенно с учетом гигантского внешнего долга, который за «тучные годы» набрали крупнейшие российские корпорации и банки, а также американского тезиса о криминальности всех (особенно крупных) российских капиталов.
Но эта наша элита даже летом 2008 г., когда в США и Европе уже вовсю разворачивался финансовый кризис, успокаивала себя и граждан, что Россию кризис не затронет. И продолжала дерибан. Нашу элиту не вполне разбудила даже августовская война в Южной Осетии. Когда американские и украинские инструкторы руководили действиями грузинских войск, американские военные корабли вошли в Черное Море, американские «спецпредставители» уговаривали президента Украины Ющенко вступить в войну против России, а мировая пресса буквально выла о том, что Россия совершила неспровоцированное нападение на мирную демократическую Грузию.
Между тем, признаки того, что нас мировой кризис уже очень даже затронул (и не только в Южной Осетии, и не только политически), были налицо. Начали падать цены на российские экспортные металлы. Фондовый индекс российской биржи РТС с мая по август 2008 г. — до эксцессов с Грузией! — снизился с 2370 пунктов до 1730 пунктов.
К концу 2008 года кризис проявился в России в полную силу. Цена экспортной российской нефти обрушилась со 140 долларов за баррель в июле 2008 г. до 40 долларов за баррель к началу 2009 г. — в 3,5 раза. Сальдо нашего торгового баланса стремительно ухудшалось. И Россия в начале января 2009 г. решилась на крупный экономический и одновременно политический демарш — перекрыла поставки газа в направлении Украины, которая всё хуже расплачивалась со своими газовыми долгами.
Такое «наказание» Киева за его роль в конфликте России с Грузией сразу аукнулось в Европе, поскольку Украина не имела в своих хранилищах объемов газа, достаточных для прокачки регулярного российского газового экспорта на запад. И хотя долговой украинский кризис был уже к 20 января преодолен, и транзит российского газа через Украину возобновился, западные политики и СМИ обвинили в стремлении «заморозить Европу» именно Россию.
Начавшееся с конфликта с Грузией резкое обострение политических отношений Москвы с Западом наиболее отчетливо сказалось на капитализации российского фондового рынка. Индекс российской товарно-сырьевой биржи РТС с докризисного пика в 2370 пунктов к январю 2009 года рухнул до 560 пунктов: биржевая цена российских активов упала более чем в 4 раза! То есть, стало понятно, что иностранные инвесторы лихорадочно выводят свои деньги из России.
Вот тут-то перед российской — глубоко закредитованной за рубежом — экономикой во весь рост встала проблема переоценки обеспечения кредитов.
Суть проблемы в том, что кредиты практически всегда выдаются под так называемое «обеспечение возврата». То есть, как правило, в переговорах о кредите указывается, сколько стоят на фондовой бирже акции определенной компании, и кредит выдается под залог акций. Если, например, суммарная стоимость акций компании на бирже в момент заключения кредитного соглашения составляет $1 млрд, а компания просит кредит в $200 млн, то кредитор выдает такой кредит под залог примерно 30 % акций компании (с учетом риска того, что текущая стоимость этих акций — $300 млн — может снизиться).
А что происходит, если фондовый рынок рухнул, и стоимость акций упала, как в России на пике кризиса, в 4 раза? Тогда биржевая стоимость рассматриваемой компании уже не $1 млрд, а всего-навсего $250 млн. И тогда кредитор требует либо срочно вернуть долг, либо внести за кредит дополнительный залог в $50 млн к уже переданным ему акциям (и это еще не самый плохой случай), либо... Либо требует передать кредитору в качестве обеспечения по кредиту еще примерно 50 % акций (30+50 % акций от $250 млн стоимости подешевевшей компании — это как раз $200 млн кредита). И если это требование удовлетворить, зарубежный кредитор фактически становится реальным и полновластным хозяином той российской компании, которая брала кредит.
Поскольку к началу 2009 г. в такой ситуации оказалась огромная часть крупнейших российских частных и государственных корпораций и банков, их «самоспасение» в режиме кредитной переоценки биржевой стоимости означало бы фактический переход под контроль зарубежных заимодавцев львиной доли нашей экономики.
С таким исходом властная команда Путина–Медведева (последний в мае 2008 г. заступил на пост президента), естественно, согласиться не могла — по трем основным причинам.
Первая причина — в том, что это означало бы катастрофическую утерю Россией экономического (а затем, конечно, и политического) суверенитета.
Вторая причина — в том, что такая «экономическая катастрофа» не могла не разрушить основной политический капитал власти — систему базовых массовых представлений о благополучном развитии России. Которая «встала с колен», «вышла на прямой путь создания эффективной рыночной экономики», «становится полноценным социальным государством», и так далее.
Третья причина — в том, что значительная часть «иностранных» кредитов была фактически получена российскими корпорациями у себя самих — от своих корпораций и банков, зарегистрированных в зарубежных оффшорах. То есть было понятно, что российские (преимущественно староельцинские) олигархи таким способом могут нарастить клановый экономический потенциал и в результате вернуть себе сначала экономическую, а затем и политическую власть.
Потому власть начала оперативно реагировать. То есть защищаться от кризиса и спасать крупнейших российских должников.
Как реагировать и как спасать?
Власть начала через ЦБ и Минфин кредитовать из резервов крупнейшие российские банки, чтобы у них было достаточно денег для предоставления кредитов нуждающимся российским предприятиям. Власть начала сокращать траты валюты, снижая объемы импорта. А еще — для того, чтобы российские предприятия могли как-то выживать в конкуренции на внешнем и на внутреннем рынке, — власть начала девальвировать рубль. Если в июле 2008 г. доллар стоил 23,1 рубля, то в феврале 2009 г. его цена поднялась до 36,1 рубля. Причем этот процесс подстегивала массированная скупка долларов населением — для защиты от девальвации своих рублевых сбережений.
Однако банки вместо того, чтобы кредитовать предприятия, любыми способами конвертировали полученные от ЦБ рубли в валюту и переправляли за рубеж (продолжали дербанить!). То есть, вместо расширения внутреннего кредитования Россия получила нарастающую утечку капитала. Чистый отток капитала из России, по данным ЦБ, в 2008 г. составил $133,7 млрд, в 2009 г. — $56,1 млрд.
Рубль стал падать очень быстро. Памятуя о катастрофическом психологическом эффекте девальвации в кризисе 1998 года, кабмин и ЦБ начали тратить резервы на то, чтобы рубль не рухнул. А банки меняли доллары, купленные ранее за государственные рубли, на гораздо большее количество уже подешевевших рублей и таким образом расплачивались с ЦБ за рублевые госкредиты. То есть? То есть и здесь продолжали дербанить!
Международные резервы тратились и на то, чтобы спасти от зарубежного захвата крупнейшие корпорации. Им также выдавались для приоритетных расплат с иностранными долгами огромные долгосрочные кредиты.
Отметим, что в начале кризиса этих трат из «валютной подушки безопасности» власть не боялась. Почему? Дело в том, что по итогам мирового кризиса 1997–1999 гг. для оценки стабильности валютного состояния стран в МВФ был разработан так называемый «критерий Редди»: международные резервы страны должны превышать сумму годовых выплат по внешнему долгу плюс стоимость импорта в течение трех месяцев. Для России критерий Редди на конец 2008 г. был равен $210 млрд, то есть был намного меньше международных резервов (около $600 млрд).
Однако выяснилось, что только за январь 2009 г. наши резервы похудели на $40 млрд. Стало ясно, что такими темпами их можно проесть за год с небольшим.
И тогда был включен «режим экономии»: сокращение социальных выплат, госзакупок, трансфертов на поддержку депрессивных регионов, задержки зарплат бюджетникам и т. д. А также — направление значительной части снизившихся валютных поступлений в похудевшие международные резервы (они в первой фазе кризиса потеряли около 200 млрд долл). Фактически была проведена дополнительная посадка на голодный паек всего кризисного российского хозяйства.
Каков результат? Российский экспорт уже к маю 2009 г. снизился по сравнению с маем предыдущего года на 45,1 %, импорт — на 44,6 %. Положительное сальдо торгового баланса упало почти вдвое — с $153,4 млрд в 2008 г. до $91 млрд в 2009 г. Резко снизилось промышленное производство, особенно сильно (падение на 32 %) пострадало производство машин и оборудования, автопром рухнул более чем в два раза. ВВП России в 2009 г. снизился по сравнению с 2008 г. в рублях на 7,9 % (а если считать в долларах по курсу — на 26,4 %!).
Уровень безработицы официально повысился с 6,2 до 8,3 % (по независимым оценкам, с учетом скрытой безработицы и частичной занятости — до примерно 15 %). За счет девальвации рубля резко упали реальные доходы и сбережения населения.
Кризис ясно показал, что хозяйственно-экономическая система якобы «благополучной» России — крайне неустойчива и очень зависима и от внешнеэкономической (в первую очередь сырьевой) конъюнктуры, и от «дерибанного» поведения на российском фондовом и кредитном рынках зарубежных инвесторов и отечественных олигархов.
Россия начала потихоньку оправляться от первой кризисной волны лишь во второй половине 2009 г. Тогда, когда цены на нашу нефть на мировых рынках перевалили за 70 долларов за баррель, когда основные крупные корпорации выбрались — при помощи власти — из наиболее острой долговой ловушки, и когда российские банки — под давлением власти — умерили свои аппетиты по накоплению валютной кубышки и переводу валюты за рубеж.
Однако заявления власти и экспертов конца 2009 — начала 2010 гг. о том, что и мир, и Россия благополучно преодолели кризис, не имели отношения к реальности. Кризис — и экономический, и политический, и в России, и в мире, — продолжался и усугублялся.