Продолжая тему гайдаровской «шоковой терапии», нужно подчеркнуть, что запущенная «командой реформаторов» фантастическая гиперинфляция в одночасье уничтожила сбережения населения. Бабушка, которая много лет из месячной пенсии в 60 рублей откладывала 10 рублей на сберкнижку и в итоге накопила тысячу рублей, уже в 1993 г. обнаружила, что ее сбережения фактически ничего не стоят. А к 1995 г. бывший советский рубль подешевел более чем в 1000 (!!!) раз.

То есть приватизация велась в условиях, когда оказались ликвидированы единственные легальные деньги для ее проведения — сбережения населения! И значит, эта приватизация могла идти только на нелегальные деньги криминальных сообществ и теневых групп бывшей номенклатуры.

Но даже эти немалые «теневые деньги» были слишком ничтожны для того, чтобы скупать по реальной цене гигантские производственные и иные активы страны, созданные трудом нескольких советских поколений. И именно описанные в предыдущей статье меры «шоковых реформ» (гиперинфляция, последующий «зажим» денежной эмиссии и лишение предприятий возможности получать кредиты в банках) настолько обрушили цены приватизации активов, что они оказалась «теневым» деньгам «по зубам».

В связи с этим приведу высказывание одного из «пионеров» крупной постсоветской приватизации, тогда аспиранта (а позже хозяина гигантских «Уралмаша» и «Ижорских заводов» и создателя «Объединенной машиностроительной корпорации») Кахи Бендукидзе, в интервью газете «Файнэншл Таймс» от 15 июля 1995 г.: «Для нас приватизация была манной небесной. Она означала, что мы можем скупить у государства на выгодных условиях то, что захотим. И мы приобрели жирный кусок из промышленных мощностей России. Захватить «Уралмаш» оказалось легче, чем склад в Москве. Мы купили этот завод за тысячную долю его действительной стоимости».

Слово «захватить» в этом откровении одного из «приватизаторов» не случайно. Во-первых, входящий в приватизацию криминальный капитал быстро распространял на всю экономику свои криминальные нормы. А в эти нормы входили не только воровство, рэкет, аферы и коррупция, но и силовые действия банд, легализуемых в качестве «охранных компаний». Соответственно, «успешными» в новой «рыночной экономике» России становились не те, кто умнее, энергичнее, трудолюбивее, а те, кто сумели первыми и сполна предъявить свои (коррупционные, воровские, силовые) «потенциалы» захвата собственности.

Во-вторых, гиперинфляция и бартерные «натуральные обмены» между предприятиями и даже между гражданами (нередко зарплату на хлебозаводе выдавали хлебом и мукой, а зарплату на ткацкой фабрике — отрезами ситца) страшно исказили ценовые пропорции между товарами и услугами на разных отраслевых рынках, а также зарплатами. Так (данные Росстата) с 1992г. по 1995г. потребительские цены выросли почти в 1200 раз, а номинальная зарплата — чуть более чем в 600 раз. Цены на промышленную продукцию выросли более чем в 4000 раз, на перевозки грузов — в 9300 раз, а закупочные цены на сельхозпродукцию — только в 780 раз. То есть, российское хозяйство оказалось смертельно разбалансировано. И именно те, кто играл на этих разбалансах, могли сполна использовать свои нелегальные капиталы для захвата собственности.

К чему приводили такая приватизация и такие «рыночные реформы»?

Уже к 1995 г. в частные (российские и зарубежные) руки под «чутким руководством» МВФ, американских советников и «либеральных реформаторов» перешли более 100 тыс. промышленных предприятий. Но обещанных «реформаторами» невероятных производственных успехов «частные собственники» почему-то не предъявляли. Промышленность разваливались. Наукоемкие производства: точное машиностроение, судостроение, авиастроение — падали быстрее всего. От легкой промышленности остались жалкие крохи. Из-за обвала финансирования и «приватизационных фокусов» с каждым месяцем угасал потенциал военно-промышленного комплекса. По данным Счетной палаты, из 1100 акционированных предприятий ВПК к 1995 г. пятая часть уже была объявлена банкротами.

Колхозы и совхозы оказались в основном разрушены, а новообразованные «фермерские хозяйства» не имели качественных семян, племенного стада, сельхозтехники и кредитных денег для нормальной работы. К середине 1990-х годов производство зерна в России упало до состояния начала 1950-х годов, поголовье крупного рогатого скота рухнуло с 57 млн. в 1990 г. до 39 млн. в 1995 г.

В прошлой статье я обсудил возникший в ходе развала СССР феномен перетока партийно-хозяйственной номенклатуры из формальной власти в околовластную «тень» и ее соединения с криминальными сообществами, находящимися под контролем спецслужб. И назвал этот феномен «номенклатурно-спецслужбистско-криминальным альянсом» (НСКА).

Так вот, уже в начале «маркетизации» России группы НСКА вполне сознательно «добили» — якобы «ради рынка» — прежнюю советскую систему управления экономикой. А новую систему управления группы НСКА выстраивали «для себя», а вовсе не во благо общества и государства.

Потому экономика «валилась», а ее обвал чуть компенсировали для населения ростом экспорта сырья и импортом ширпотреба и продовольствия. Причем не только по официальным каналам. Под руководством кланов НСКА и их зарубежных контрагентов огромная часть российского экспорта и импорта шла мимо таможенных органов, а пошлины и налоги от внешнеторговых товарных потоков — мимо бюджета. По данным Счетной палаты, в 1993–95 гг. в Россию не возвращалось 35–45 % экспортной валютной выручки. В середине 1990-х годов стоимость «неофициального» импорта, который ввозили частные лица (так называемые «челноки»), превышала 10 млрд долларов в год, а в импорте алкогольной продукции контрабанда составляла более половины.

Все это не могло не наращивать внешний долг, на обслуживание которого (только на выплаты процентов по долгу) приходилось тратить до 30 % все более скудного ВВП. И все это не могло не ухудшать отношение широких российских масс к «реформаторской» власти, включая Президента Б. Ельцина. Которому предстояли выборы: в конце 1995 г. парламентские, а в начале 1996 г. президентские — в условиях рейтинга власти, близкого к нулю.

Политическая игра элит НСКА в контексте этих выборов (от призывов к силовому разгону Госдумы и партий и до обещаний обеспечить победу Ельцина за счет манипуляций электоратом и фальсификаций на выборах) — предмет отдельного анализа. Здесь же для нас важны обстоятельства предвыборной «покупки» власти группами НСКА в форме так называемой «залоговой приватизации».

Набравшие массу и аппетиты кланы НСКА к этому времени вовсю присматривались к еще не вышедшим из-под государственного контроля крупнейшим активам, приносящим стране основной экспортный доход. А власть понимала, что без ее всесторонней поддержки кланами НСКА (от финансирования выборных кампаний до их информационного сопровождения телеканалами, уже находящимися в собственности НСКА) — выборы выиграть невозможно.

Именно в этих условиях один из кланов НСКА (конкретно — американский инвестор родом из белогвардейской эмиграции Борис Йордан вместе со своим российским бизнес-партнером Владимиром Потаниным) выдвинул идею продажи экспортоспособной госсобственности на «залоговых аукционах».

Для публики их неизбежность объяснялась нехваткой у власти валюты для обслуживания госдолга и необходимого импорта. Потому, мол, государство занимает деньги у крупнейших российских банков под залог госсобственности, а позже, когда появятся деньги, отдаст долг и вернет себе заложенные активы.

В действительности никто во власти на возврат долгов не рассчитывал (выкуп залога даже не был внесен в бюджетный план 1996 г.). То есть, заложенные активы были должны просто уйти в собственность к банкам НСКА.

Кабмин РФ летом 1995 г. принял план залоговых аукционов, предложенный В. Потаниным от имени основных кланов НСКА и поддержанный вице-премьером А. Чубайсом. Осенью 1995 г. Госкомимущество под руководством Альфреда Коха определило список предприятий, выставляемых на залоговые аукционы, и вскоре Б. Ельцин издал соответствующий Указ (участники аферы понимали, что Закон о залоговых аукционах Госдума ни при каких обстоятельствах не примет).

В результате в собственность банков НСКА за смехотворные суммы перешли, в частности, крупнейшие нефтяные компании «Юкос», «Лукойл», «Сургутнефтегаз», «Сиданко», «Нафта-Москва», «Сибнефть», а также Челябинский, Новолипецкий и Норильский металлургические комбинаты, Новороссийское и Мурманское морские пароходства.

Особая наглость этой приватизационной военно-экономической спецоперации состояла в том, что средства на приобретение залогов банки НСКА брали из тех государственных денег, которые они держали у себя на счетах в качестве «уполномоченных банков» правительства и Госкомимущества. Как позже сообщила Счетная палата РФ, «анализ состава участников аукционов и их гарантов показал, что в большинстве случаев состязательность при проведении аукционов не предполагалась... Во многих случаях в конкурсе участвовало несколько фирм, принадлежавших одной группе лиц… сумма кредитов, полученных от передачи в залог федерального имущества, была эквивалентна сумме временно свободных валютных средств федерального бюджета, размещенных в это время Минфином России на депозитных счетах коммерческих банков, ставших затем победителями в залоговых аукционах».

Так во второй половине 1990-х годов в России наши «либеральные реформаторы» фактически «достроили» тот новый властно-экономический строй, который журналисты назвали «олигархатом», а специалисты — криминальным капитализмом. Как его строили — я показываю на приведенной здесь схеме.

Вот что написал о нашей «залоговой приватизации» Джозеф Стиглиц в июльском номере журнала «Вопросы экономики» за 1999 год: «Россия, приняв известную схему залоговых аукционов «кредиты за акции»… выбрала то, что я за неимением лучшего термина называю «неузаконенной» приватизацией… подобная грабительская приватизация… подорвала репутацию рыночного капитализма сильнее, чем доктрина «эры коммунизма».

Продолжение следует.