Все мы знаем, что живем в стране с развитым криминальным капитализмом, построенным «трудами» гг. Гайдара, Ельцина, Чубайса etc. — страна знает своих «героев». При этом сознание граждан всё время хочет остановиться на первом слове — «криминальный», не уделяя особенного внимания «капитализму». Дескать, капитализм бы еще туда-сюда, как-то бы можно было жить (живут же люди на Западе?!), но вот то, что он криминальный — это уже непереносимо. И действительно ведь: коррупция, воровство, криминал во власти... В этом преувеличенном внимании именно к «криминальному» окрасу отечественного капитализма видится призрак непреодоленного перестроечного предательства — мол, капитализма-то большинство хотело (чтобы как на Западе, чтобы колбасы побольше), но вот криминал всё испортил. А если бы не он, то, может быть, и ничего было бы...

Особенно противно слышать крики про «криминал и коррупцию» из либерального лагеря — подельников и наследников тех самых гг., которые и соорудили на нашей земле эту пакость. Ведь именно они — дельфины наши белоленточные — более всех озабочены «криминальностью», именно они более других любят делать себе имя на болтовне о законности, коррупции и пр. Возникает ощущение, что это «ж-ж-ж» неспроста и что акцент на криминальности — своего рода отвлекающий маневр. От чего отвлекающий? От обсуждения собственно капитализма — этого монструозного общественного устройства, в котором «криминальность» не может претендовать даже на 1 % его разрушительной силы. Криминал и коррупция — это, говоря словами С. Е. Леца, «горькие пилюли в сладкой глазури. Пилюли сами по себе безвредны, отрава заключена в сладости». То есть в самом капитализме. И поскольку мы «в нем живем», отрава пронизывает буквально всё, включая нас самих.

Ну какая еще отрава? — спросит читатель, глядя из окна на прекрасные летние пейзажи, теплое солнце или даже дождь, но тоже теплый и ласковый. Да и вообще — лето же! Ну где вы видите отраву?

М-да. Лето со счетов не сбросишь. Летом хочется чего-нибудь светлого, радостного, жизнеутверждающего. Идя навстречу этим законным «пожеланиям трудящихся», как говорили в старину, но и не теряя желания рассказать всё же о яде капитализма, предлагаем легкое летнее чтение — книгу Джанни Родари «Джельсомино в стране лжецов». Настойчиво предлагаем — вот прямо сейчас взять и прочесть. И тем, кто читал в детстве, и тем, кто не читал. Потому что книга эта — о той самой отраве, которая... см. выше.

Но постойте, скажет читатель. «Джельсомино в стране лжецов» — детская сказка. Неужели же нельзя почитать по интересующей нас теме что-то серьезное, настоящее, научное, солидное. Конечно же можно, читатель! И нужно! Но почему бы не начать с того, чтобы вдумчиво перечитать (а тем, кому не повезло прочесть ее в детстве, — прочитать) детскую сказку? «Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок», как писал А. С. Пушкин. Ведь настоящая детская литература — не только и не столько детская. Автор, для кого бы он ни писал, не может не высказать себя: свои убеждения, свои мечты, свои размышления, свою картину мира, всю свою сложность и глубину. Поэтому неверно думать, что «просто детская сказка» — это неглубоко, несолидно и неинтересно. Часто наоборот — не зря же многие «детские» книги становятся любимыми настолько, что их постоянно перечитывают, став совершенно взрослыми. Причем, каждый раз открывая для себя что-то новое в старой, много раз читанной «просто детской книжке» — то, что открывается человеку по мере его взросления.

Прекрасным (но не единственным) примером такой исключительно «многослойной» книги для детей является сказка Льюиса Кэрролла «Приключения Алисы в стране чудес». «Алиса» — одна из самых известных сказок в мире, она переведена на 125 языков, экранизирована более 40 раз («Википедия» сообщает, что, по приблизительным данным на 1991 год, сказки Кэрролла об Алисе в СССР издавались 69 раз общим тиражом около 6 миллионов экземпляров на 11 языках). В мире миллионы людей воспринимают «Алису» как «просто детскую сказку», однако любой человек, не поленившись немного подумать, немедленно поймет, что такое восприятие — невероятная примитивизация и игнорирование очевидного.

Например, того, что придумал «Алису» английский математик, логик и философ Чарльз Лютвидж Доджсон (Льюис Кэрролл — псевдоним). Математические и философские интересы и раздумья Доджсона-математика, естественно, не могли не проявиться в литературном творчестве писателя Кэрролла, в частности при сочинении «просто детской сказки»: в ней используются многочисленные математические, лингвистические и философские шутки и аллюзии. Кстати, существует байка про английскую королеву, которая, прочитав «Алису», запросила «все остальные книги автора»; каково же было ее удивление, когда эти «другие книги» оказались трудами по математике (анекдот вряд ли правдив, так как Доджсон занимался литературой с юности, однако весьма показателен).

«Приключения Алисы» считаются одной из вершин литературы абсурда, и, наверное, это так и есть. Но абсурда в «Алисе» становится гораздо меньше, если читатель помнит об авторе и умеет читать по-настоящему, то есть не только то, что на первом плане, но и то, что на втором, третьем, десятом... Вот, например, Алиса пытается вспомнить, не забыла ли она таблицу умножения: «Значит так: четырежды пять — двенадцать, четырежды шесть — тринадцать, четырежды семь... Так я до двадцати никогда не дойду!». Если принять эти цифры за аксиому и развивать прогрессию, то до числа 20, которым обычно оканчивается таблица Пифагора, не дойти. Потому что для системы счисления, использующей как основание 18, четырежды пять действительно равняется двенадцати. В системе счисления с основанием 21 справедливо равенство четырежды шесть равно тринадцати. Если продолжить эту прогрессию, каждый раз увеличивая основание «системы счисления» на 3 единицы, то произведения будут увеличиваться на единицу, пока не дойдет до 20. Именно тогда метод откажет: четырежды тринадцать для системы чисел с основанием 42 равняется не 20, а единице, за которой будет следовать символ, играющий роль цифры «10»... Не такой уж и абсурд, не так ли? Особенно если учесть профессию автора «Алисы» и его любовь к философии.

Автор «Джельсомино» Джанни Родари был по профессии журналистом, но тоже любил философию. Правда, немного другую, чем Доджсон: еще в семинарии, где Родари учился ввиду бедности (в семинарии бесплатно не только учили, но и кормили и одевали), он увлекся чтением Ницше, Шопенгауэра, Маркса, Ленина, Троцкого. Во время войны двадцатилетний Родари вступил в Движение Сопротивления, потом — в Итальянскую коммунистическую партию — окончание войны застало Родари на партийной работе. И именно партия поручила Родари вести «Детский уголок» в воскресных номерах газеты Итальянской компартии L’Unita («Единство»). Естественно, что во всем творчестве Родари не могли не проявляться его интересы, так же как в творчестве Льюиса Кэрролла — его.

Вот что писал, обращаясь к советским детям, Джанни Родари перед первой публикацией «Джельсомино» в СССР, в 1957 году:

«Мне кажется, что самые опасные враги человечества — это лжецы. На свете есть сотни тысяч лжецов. Лжец — это журналист, который пишет «свобода» и думает при этом о свободе, с которой капиталисты эксплуатируют рабочих, а империалисты выжимают соки из колониальных народов. Лжец  — это тот, кто говорит «мир», а на деле стоит за войну. Лжец — это тот, кто болтает о «достоинстве человека», а на деле ратует за смирение и покорность, учит молчать перед лицом несправедливости, закрывать глаза перед нищетой. <...>

Я очень верю в силу правды. «Правда революционна», — сказал Антонио Грамши, основатель Итальянской компартии. <...>

Мне захотелось написать сказку о правде. Я написал ее безо всяких усилий — сказка эта сама пришла мне в голову и так стремительно потянула меня за собой, что я еле успевал записывать.

Не говорите, что сказки лгут. С помощью сказок тоже можно говорить правду. Ведь Пушкин прекрасно знал, что на свете не бывает золотых рыбок, умеющих к тому же разговаривать человеческим языком. А сколько правды в этой его сказке! Следует сказать, что Пушкин был гигантом, по сравнению с которым все мы выглядим цыплятами. Его голос гремел словно гром, а мой едва слышен в моем курятнике. Но ведь каждый цыпленок может в меру своих сил говорить правду! Я глубоко верю в сказки, которые говорят правду, верю, что такие сказки помогают сокрушать ложь. И, конечно же, я верю в хорошие сказки».

Мы тоже верим в хорошие сказки. И думаем, что «Джельсомино в стране лжецов» позволит любому увидеть капитализм «во всей красе» — особенно в той его страшно агрессивной части, которая касается так называемых превращенных форм. По сути, сказка о Джельсомино — это показанное на множестве примеров качественное (особенно при желании читателя понять) вскрытие в действительности (как бы сказочной) Марксовых «превращенных форм» и их всеобщности в условиях современного капитализма.

«Превращенные формы» — понятие, введенное Марксом и характеризующее строение и способ функционирования сложных систем. По Марксу (в изложении М. Мамардашвили), «особенность превращенной формы, отличающая ее от классического отношения формы и содержания, состоит в объективной устраненности содержательных определений: форма проявления получает самостоятельное «сущностное» значение, обособляется, и содержание заменяется в явлении иным отношением, которое сливается со свойствами материального носителя самой формы и становится на место действительного отношения».

Без «превращенных форм» невозможно понять ни сегодняшний капитализм, ни современное общество, ни состояние общественного сознания, да и индивидуального сознания — тоже. Потому что «превращенные формы» пронизывают буквально всё, что нас окружает, и нас самих в частности.

М. Мамардашвили писал: «Понятие превращенной формы дает ключ к анализу сознания на различных его уровнях. Применяя это понятие, Маркс сумел поставить явления общественного (и  индивидуального) сознания в систему социальной деятельности. Это понятие позволяет вывести духовные, идеологические образования из их материально-социальной основы (а  не сводить их к ней, ложно предполагая зеркальное отображение общественных структур в идеологических, культурных и т. п. структурах), выявить постоянно меняющееся отношение между автоматическим и сознательным в общественном поведении и действии, проникнуть в способ функционирования множества личностных структур, складывающихся из ассимиляции индивидом общественных культурных систем и т. д. Понятие превращенной формы плодотворно в исследовании явлений общественного фетишизма, первобытного антропоморфизма, в анализе знаковых культурных систем, в т. ч. при выявлении условий отчуждения в культуре и т. п. В применении к идеологическим отношениям Маркс интерпретировал превращенную форму как ложное сознание, т. е. не как субъективное индивидуальное заблуждение, а как общественно необходимую видимость отношений, воспроизводящуюся в представлениях их агентов. Именно превращенные формы действительных отношений являются содержанием мотивов, побуждений к действию непосредственных агентов общественных отношений».

О «превращенных формах» много раз говорил и писал С. Е. Кургинян, называющий мир, в котором мы живем, — «мир превращенных форм, мир длящейся — ликующей и беременной — смерти» — Зазеркальем. Почему Зазеркальем? Потому что в мире, в котором мы живем, форма всего практически противоположна «своему» содержанию: «Каждый Институт (Форма), ответственный за Смысл (Содержание), должен пожрать именно свой смысл. «Что посеял, то и пожрешь» — вот принцип этого самого Превращения. Он же  — принцип Кроноса — «Пожрать своих детей». Он же, между прочим, принцип Баала, средиземноморского близнеца Кроноса. Он же  — принцип Золотого Тельца. Не дешевой карикатуры (мол, «золотой теленок») и не агитпроповских упражнений на тему о всевластии денег, а настоящего, нешуточного Золотого Тельца. « В лоне своем сотвори убийство Нового во славу Старого» <...> Если Институт не производит Смыслы, а пожирает их — это превращенная Форма».

«Превращение — это когда Минобороны начинает уничтожать оборону, Минобразования — образование и так далее. И это — «кранты», — пишет С. Е. Кургинян. «И так далее» может продолжить любой, живущий внутри капитализма. Потому что воистину все объекты реальности (если смотреть открытыми глазами, а не «широко закрытыми») являются как минимум не тем, чем кажутся (названы), а как максимум — оказываются при соответствующем анализе прямо обратным тому, чем должны были бы быть.

Посмотрите вокруг (или почитайте газету «Суть времени»).

Сникерс — это не еда, так как не утоляет голод. И даже не помогает стать «собой» хотя в рекламе это предполагается «ты — не ты, когда голоден».

Кока-кола не утоляет жажду, а ее провоцирует.

Система образования не образовывает, а отупляет и архаизирует сознание.

Средства массовой информации не информируют, а отвлекают от информации в лучшем случае, в худшем — дезинформируют.

Система здравоохранения — это не сбережение здоровья населения, а совсем наоборот.

Дороги не для того, чтобы по ним ездить или ходить, а чтобы их содержать.

Стоп. Не будем забегать вперед — давайте всё же почитаем «Джельсомино в стране лжецов» — сказку, которая, очевидно, является сатирой на капитализм вообще и его «превращающие» способности в особенности.

Итак, мальчик по имени Джельсомино, обладающий, что очень важно, от рождения очень громким голосом (то есть таким, что даже когда он говорит шепотом, его нельзя не услышать, а когда он говорит обычно — его слышит весь мир), попадает в странную страну. Странную потому, что всё в ней, как предполагает Джельсомино, шиворот-навыворот — то есть всё, что видит и слышит Джельсомино, — это превращенные формы разной степени проработанности, так сказать.

Превращенность форм обнаруживается на всех уровнях жизни этой странной страны. Джельсомино — путешественник из другого, не превращенного, мира — не может понять, почему в продуктовом магазине продаются чернила и тетради, а ветчина и хлеб — в канцелярском. Более того, хлебом тут называют чернила (причем красные чернила — зеленым хлебом), а сыр — ластиком. Конечно же, в стране лжецов в ходу только фальшивые деньги, а использование настоящих золотых и серебряных монет тут не только до крайности неприлично, но и является преступлением.

Как только Джельсомино входит в город, он находит серебряную монету. При попытке спросить у прохожих, не потерял ли ее кто-нибудь, Джельсомино неожиданно сталкивается чуть ли не с агрессией: «Убирайся прочь, — ответили ему, — да пореже показывай эту монету, если не хочешь нажить себе беды!» Джельсомино не понимает, в чем дело, и решает купить на эту монету еды. Он заходит в булочную, где ему пытаются продать чернила, «догадывается», что продавец сошел с ума и спрашивает, где можно купить чернила. Ему показывают на канцелярский магазин, где он и находит хлеб.

«Теперь я понял, решил про себя Джельсомино, в этой стране нужно говорить шиворот-навыворот. Если ты назовешь хлеб хлебом, то тебя не поймут».

— Дайте мне полкило чернил, — сказал он продавцу.

Тот отвесил ему полкило хлеба и, завернув по всем правилам в бумагу, подал.

— Мне хотелось бы также немного вот этого, — добавил Джельсомино и показал на круг сыра, не рискуя назвать его.

— Немного ластика? — спросил продавец. — Сию минуту, синьор. Он отрезал добрый кусок сыра, свешал и завернул в бумагу.

Джельсомино облегченно вздохнул и бросил на прилавок только что найденную им серебряную монету. Продавец нагнулся, разглядывая ее несколько минут, подбросил раза два над прилавком, чтобы послушать, как она звенит, потом принялся рассматривать ее через увеличительное стекло и даже попробовал на зуб. Наконец он недовольно вернул ее Джельсомино и холодно заметил:

— К сожалению, молодой человек, ваша монета настоящая.

— Тем лучше, — доверчиво улыбнулся Джельсомино.

— Как бы не так! Повторяю вам, что эта монета настоящая, и я не могу ее принять. Идите своей дорогой. И вообще будьте довольны, молодой человек, что у меня сейчас нет желания выйти на улицу и позвать полицейского. Разве вы не знаете, что ждет тех, кто пускает в оборот настоящие деньги? Тюрьма».

Но это только начало сказки. Далее Джельсомино знакомится со Страной лжецов более подробно и везде, буквально везде, в каждой клеточке реальности, видит превращенные формы. Которые, на наш современный взгляд, выглядят не такими уж и сказочными.

Глубина закодированости в сказке Родари лживости/превращенности социальных явлений в условиях капитализма существенно варьируется. Например, в описании местной газеты (с восхитительным названием «Образцовый лжец», которое, на наш взгляд, является универсальным для любых современных СМИ) мы видим прямое, хотя и очень простое и понятное (сказка ведь для детей!), описание превращенной формы, ее социальной и экономической природы:

«Газета называлась «Образцовый лжец» и, разумеется, вся была полна лживых сообщений или фактов, пересказанных шиворот-навыворот.

В газете, например, была заметка, озаглавленная «Крупная победа бегуна Персикетти». Вот текст этого странного сообщения:

«Известный чемпион по бегу в мешках Флавио Персикетти победил вчера на девятом этапе в беге вокруг королевства, опередив на двадцать минут Ромоло Барони, пришедшего вторым, и на тридцать минут пятнадцать секунд Пьеро Клементини, оказавшегося третьим. В группе бегунов, прибывших через час после победителя, перед самым финишем вырвался вперед Паскуаллино Бальзимелли».

«Что же здесь странного? — спросите вы. — Бег в мешках — это такое же спортивное состязание, как и всякое другое. На него даже интереснее смотреть, чем на мотоциклетные или автомобильные гонки». Согласен. Но читатели газеты «Образцовый лжец» отлично знали, что никакого бега в мешках никогда и не происходило. А Флавио Персикетти, Ромоло Барони, Пьеро Клементини, Паскуаллино Бальзимелли да и вся группа бегунов никогда в жизни не влезала в мешки, и им даже не снилось обгонять друг друга или перед самым финишем вырываться вперед.

Вот как обычно дело обстояло. Ежегодно газета устраивала бега в мешках по этапам, в которых никто никогда не принимал участия. Некоторые честолюбивые граждане, желая увидеть собственное имя на газетной полосе, платили за свое участие в беге и каждый день вносили определенную сумму денег, чтобы считаться победителем. Кто вносил больше, тот и провозглашался очередным чемпионом. Газета не скупилась на слова, прославляя его, и называла то «героем», то «бегуном высшего класса» и т. д. Победа находилась в прямой зависимости от поступления денежных взносов. В те же дни, когда поступления были незначительные, газета в отместку писала, что команда дремала в пути, а первоклассные бегуны и рядовые спортсмены бездельничали. Это позор. И чемпионам Персикетти и Барони придется приналечь на следующем этапе, если они дорожат расположением зрителей.

Синьор Персикетти был владельцем кондитерских фабрик, и его имя, напечатанное в газете, служило рекламой для его пирожных. Поскольку он был очень богат, то почти всегда обгонял других и приходил первым. На финише его «целовали и воздавали ему почести», а по ночам болельщики исполняли серенады под окнами его дома. Так, во всяком случае писала газета. И нет нужды говорить о том, что болельщики, которые не умели играть даже на барабане, преспокойно похрапывали в своих постелях».

Кроме прочего, в приведенном отрывке крайне интересно, что автор, очевидно, предполагает осведомленность читателей об истинной природе отношений, скрывающейся за заметкой «Образцового лжеца» о беге в мешках. Все участники игры: и «бегуны», и журналисты, и читатели газеты — всё понимают, но продолжают действовать на вполне реальном уровне, — покупать и читать газету. Более того, несмотря на очевидную всем лживость содержания, газетная заметка оказывается «хорошей рекламой», что наводит на определенные размышления...

В частности, о том, что даже понимание лживости СМИ не может предотвратить пользование ими. В первую очередь потому, что современный человек не может жить совсем без информации — существует культурная норма «информированности» или осведомленности, которой человек должен соответствовать. И от того, что мы все не доверяем нашему телевидению или СМИ в целом, мы не перестаем пользоваться их информацией. Да, в России в последние годы стало модно не смотреть телевизор и об этом рассказывать. Однако те, кто не смотрит телевизор, всё равно читают (или слушают по радио, или смотрят в интернете) своих «Образцовых лжецов». И, соответственно, проникаются их ложью — иначе бы реклама пирожных синьора Персикетти не была бы эффективной и он не участвовал бы в соревнованиях по бегу в мешках. Точно так же, как без наших «Образцовых лжецов» не была бы эффективной реклама айфонов, гамбургеров, сникерсов и пепси-колы, и их бы никто не покупал. А она, реклама эта, не просто эффективна, а суперэффективна. Причем и у тех категорий населения, которым кажется, что они всё понимают про лживость и продажность СМИ и поэтому даже телевизор не смотрят.

То есть понимание на индивидуальном уровне принципиальной лживости информации СМИ никак не отменяет того факта, что эта лживая информация всё равно впитывается человеком. То же и с превращенными формами: они, согласно Марксу, не зависимое от субъекта восприятие реальности, а суть сама объективная реальность, которую субъект не в состоянии игнорировать, что бы он о ней ни понимал.

Вернемся в Страну лжецов. Это типичное пиратское королевство: страна, буквально захваченная пиратами: « И ничего удивительного в этом нет. Довольно часто случается, что банда пиратов захватывает ту или иную страну в какой-нибудь части света». Согласимся, ничего удивительного нет — по пальцам можно пересчитать страны, которые бы не были на сегодня захвачены различными бандами: иногда пиратами, но чаще сухопутными разбойниками. Неудивительно и другое: пираты из сказки Джанни Родари совсем не хотели, чтобы люди называли их пиратами, они хотели быть настоящей «аристократической элитой» без всяких ненужных воспоминаний об их прошлом. Этого хотят все пираты в мире: ну кому хочется вспоминать о периоде первоначального накопления капитала и временах захвата власти?

Пираты из Страны лжецов нашли простое и эффективное решение:

— Нужно изменить значение всех слов, — пояснил он (главный пират, а ныне король). — Например, слово «пират» будет означать — честный, порядочный человек. Таким образом, когда люди будут говорить, что я пират, на новом языке это будет означать, что я порядочный человек.

— Клянемся всеми китами, которых видели, когда ходили на абордаж, — это прекрасная идея! — закричали восхищенные министры. — Ее стоит записать золотыми буквами.

— Всем ясно? — продолжал Джакомон. — А теперь за дело! Изменить все названия вещей, животных и людей! Для начала вместо «доброе утро» нужно говорить «спокойной ночи». Так, мои верноподданные будут начинать свой день со лжи. Конечно, когда придет время идти спать, надо будет говорить «доброе утро».

— Великолепно! — воскликнул один из министров. — А чтобы сказать кому-нибудь: «Как вы прелестно выглядите», нужно будет говорить: «Ваша физиономия кирпича просит».

После реформы словаря был издан закон, который делал ложь обязательной для всех.

То есть пираты решили проблему кардинально: они не стали дожидаться, пока социальная жизнь сама породит необходимые им как воздух превращенные формы, а сами их «назначили». В действительности это вряд ли возможно, а в сказке — пожалуйста. Даже завидно! Потому что в нашей сегодняшней действительности как было бы полезно, если бы каждый твердо знал, что когда тебе говорят «Как вы прелестно выглядите», это означает «Ваша физиономия кирпича просит». Потому что в нашем капиталистическом раю именно так всё и обстоит, однако люди этого не понимают и делают множество ошибок.

Скажем, когда люди отправляют детей в школу, они почему-то думают, что в школе детей будут учить и воспитывать. Никому не приходит в голову, что в школе детей будут разучивать и развоспитывать, то есть производить из них тупых безмозглых неучей, агрессивно настроенных против собственных родителей. А ведь так и будет! Если бы у нас, как в Стране лжецов, все знали бы, что всё принципиально наоборот, то...

Продолжение следует.