Расхожее представление о том, что постмодернисты отрицают реальность любого бытия, — глубоко ложно. Реальность любого бытия отрицают пациенты сумасшедшего дома. Например, герой гоголевских «Записок сумасшедшего». Да и то речь может идти только о частичной потере чувства реальности. Если бы герой Гоголя вообще потерял чувство реальности, мы бы о нем не стали читать.

Вспомним известный анекдот о докторе, который долго убеждал больного, что он Сергей Петров, а не зерно. Больной принял аргументы доктора. Подробно рассказал доктору о том, что он Сергей Петров, а не зерно. Прошел необходимые тесты. Потом вышел на улицу, увидел петуха и побежал от него опрометью. А когда доктор спросил его: «Но вы же знаете, что вы Сергей Петров, а не зерно», — больной ответил: «Я знаю. Но петух не знает. Он ведь не мог, как я, с вами обстоятельно побеседовать».

Не лишенный актуальности вопрос: данный больной лишен чувства реальности или нет? Отвечаем: хотя он и больной, но он чувства реальности никоим образом не лишен. Просто она у него искажена. Для него мир бесед с доктором — это виртуальный мир. В этом виртуальном мире он может укоренить свою виртуальную идентичность «Сергей Петров». А в реальном мире он — не Сергей Петров, а зерно. Поэтому когда он выходит в реальный мир, он бежит от петуха. Да, у Сергея Петрова произошла рокировка — реальность, в которой он является Сергеем Петровым, стала для него виртуальностью. Но разница между реальным и виртуальным осталась, правда же?

Те, кто убеждает нас, что постмодернисты сошли с ума еще больше, чем Сергей Петров из анекдота, ссылаются на Платона. Мол, и у Платона, есть разделение между совершенными, идеальными прототипами вещей — эйдосами — и несовершенными материальными проявлениями этих эйдосов. То бишь вещами как таковыми. Но разве Платон, говоря об эйдосах, считал их нереальными? Только они-то для него и были полной реальностью! Реальностью абсолютной, совершенной.

Вещи могли каким-то образом выводить того, кто их правильно осмысливает, в пространство подлинной, высшей реальности, обеспечивая встречу аж с самими эйдосами.

Связаны были вещи с эйдосами? Безусловно. Были вещи реальны? Да, отчасти. Поскольку они связаны с эйдосами. По-настоящему же реальны были только эйдосы. Отчасти реальные вещи и полностью реальные эйдосы — вот что такое Платон.

И в чем тут особое отличие от ленинской теории отражения? Есть реальность, которая бесконечно сложна и лишь в какой-то степени явлена в том, что мы имеем в качестве опыта. Материальная реальность в ее безмерной сложности — абсолютно реальна. «Электрон так же неисчерпаем, как атом; материя бесконечна, но она бесконечно постижима», — утверждает Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме».

Итак, реальность в ее безмерной сложности абсолютно реальна. Наши отражения ее в опыте — лишь частично реальны. Но по мере познания они становятся все более реальны и все более приближают нас к абсолютной реальности, которая СУЩЕСТВУЕТ.

Существует ли она в этом абсолютном виде в качестве эйдосов в пещере Платона или в качестве ленинской бесконечной материи — конечно, важно. Но намного важнее то, что она СУЩЕСТВУЕТ. Она существует и у Ленина, и у Платона. Когда Ленин говорит о том, что борются две линии — Платона и Демокрита — он имеет в виду две конкурирующие школы, в равной степени признающие существование абсолютной реальности. Но одна из школ (Демокрита) называет этой реальностью материю, а другая (Платона) называет ею, скажем так, эйдосы и то, что выше них (более строгое рассмотрение этого вопроса уведет нас от существа темы).

А вот когда в реальности труд поруган, а в виртуальности мы воссоздаем звание Героя Труда, — то это совсем другой мир. Это мир, где виртуальное никак не связано с реальным и, более того, противостоит ему. Поруганность труда нарастает — одновременно с помпезностью наград за труд. Реален ли этот мир? Вполне реален! Но речь идет о «двуслойной реальности». Одна — в которой реально живут каждый день. И каждый день ощущают, что их труд поруган, недооценен, попран. Другая — та, в которой по телевизору говорят о величии труда.

В чем задача тех, кто формирует такую двуслойность? В том, чтобы трудящийся получал за недооцененность, поруганность, попранность его труда некую виртуальную компенсацию.

В пределе получается, что мир телевидения, интернета, потом каких-нибудь голографических изображений, должен полностью насытить человека виртуальными смыслами. А мир, в котором человек работает, обзаводится семьей, вступает в отношения с другими членами общества, постигает реальность в ее бесконечной сложности, — должен быть у человека изъят. То есть от него отчужден.

Это, кстати, и есть теория отчуждения Маркса. Только Маркс ненавидел отчуждение и называл его предельной формой эксплуатации. Маркс требовал революции, меняющей облик мира ради того, чтобы отчуждение не нарастало. И думал о том, как уничтожить все формы отчуждения. Включая те, которые связаны с разделением труда.

А постмодернисты хотят, чтобы человек вкалывал как скот в мерзком реальном мире, а потом включался в виртуальность и жил там, так сказать, полноценно. Чтобы в реальном мире у него не было ни друзей, ни врагов, ни родственников, ни соседей, ни любви, ни дружбы, ни ненависти, — ничего. Чтобы он в этом мире выполнял тупые, животные, минимальные функции — и за это получал право подключиться к виртуальной реальности. В которой у отчужденного от подлинной реальности человека будет все — возлюбленная, друзья, враги, единомышленники. Там будут возникать партии, армии, бог знает что еще. Там будут происходить сражения, выборы и так далее. А управлять этой виртуальной реальностью будет узкая группа властителей.

Поскольку полностью заменить реальную реальность подобная голографическая фигня не может — то начнутся о-го-го какие проблемы. Ведь в реальной реальности, если ты воюешь, тебя могут убить. И став членом одной партии, ты должен бороться и не переходить назавтра в другую партию. И возлюбленная у тебя должна быть одна, и друг, и жертвовать всему этому надо по-настоящему. А в виртуальной реальности все может происходить иначе. Сегодня ты Ромео, а завтра Яго. А потом Гамлет. То есть никто.

Если сегодня ты одно, а завтра другое, то ты никто и звать тебя никак. Личности нет. Есть виртуальный пластилин, которым управляют хозяева виртуальной реальности. Той псевдореальности, которая для человека должна стать важнее настоящей реальности.

Какая тебе разница, что происходит на земле с источниками энергии, кого истязают и убивают, кто, где и с кем воюет? У тебя есть компьютер. И в нем идут такие войны, по отношению к которым и Ливия, и Сирия, и Ирак — это ерунда на постном масле. И Россия — тоже...

Много раз это было все описано, причем не без сочности. Но многие так и не хотят понять, о чем идет речь, и почему постмодернизм приобретает такое значение.

Возьмем такого советского поэта, как Андрей Вознесенский. Открываем его «Антимиры» и читаем:

Живет у нас сосед Букашкин,
Бухгалтер цвета промокашки,
Но, как воздушные шары,
Над ним горят
 Антимиры!

И в них, магический как демон,
Вселенной правит, возлежит
Антибукашкин, академик,
И щупает Лоллобриджид.

Описав в точности тот мир, который хотят построить постмодернисты, Вознесенский продолжает:

Но грезятся Антибукашкину
Виденья цвета промокашки.

В этих строках что говорится? Что виртуальный мир, в который погрузятся Букашкины, может быть сколь угодно аляповато-фантасмагорическим, но, по сути, он будет цвета промокашки. Какова реальная жизнь — таковы и фантазии (ленинская теория отражения). Если реальность цвета промокашки, то и видения будут цвета промокашки.

Но разве Вознесенский первым поднял эту тему? Она стара, как мир. Всегда шел разговор о внутренней реальности и ее прерогативах. Не об этом ли за много столетий до Вознесенского говорил герой Шекспира: «Поместите меня в скорлупу ореха — я и там буду чувствовать себя повелителем бесконечности. Если бы не мои дурные сны...».

Дурные сны... Сны вообще. Тысячелетиями обсуждается проблема внутренней реальности, смысл этой реальности, ее соотношение с реальностью как таковой.

В чем же новизна постмодернизма? Что нового он может сказать по этому поводу после романтиков тех или иных школ, после сюрреалистов и так далее? Даже отрываясь от тоскливой, гнетущей его реальности и уходя в пространство снов и видений, человек не переставал мечтать об иной реальности. И осознавал, что он куда-то бежит от наличной реальности в силу ее несовершенства.

Бегство человека от реальности было, во-первых, бегством в свой внутренний мир — и это крайне важно. И, во-вторых, оно было именно бегством. Бегущий знал, что он убегает. Знал, почему он убегает. И знал, что есть то, откуда он убегает.

Новизна нашей эпохи не в том, что в ней завелись какие-то ужасные постмодернисты. А в том, что в ней появились совершенно новые технические возможности. Эти возможности предоставил сначала телевизор, потом компьютер. А далее эти возможности будут стремительно нарастать.

И опять же, дело не в возможностях. А в том, кто и как их использует. Одни и те же возможности можно использовать по-разному. Ядерная энергия может уничтожить человечество или согреть его. Гениальность Маркса состоит в том, что он, пожалуй, впервые в полной мере зафиксировал, что нет возможностей вообще. Есть возможности, находящиеся в руках у того, кто как-то их использует. Возможности, находящиеся в руках у трудящихся, используются во благо человечества. Возможности, находящиеся в руках у господ, используют господа для утверждения господства. Любой другой подход к исследованию постмодернизма ведет в тупик.

Постмодернизм — это тончайшее и опаснейшее оружие, с помощью которого господа могут использовать новые технические возможности виртуализации мира для порабощения человечества. Еще и еще раз подчеркнем, что никогда в распоряжении человечества не было таких средств виртуализации, какие имеются сейчас. Еще столетие назад не было и тысячной доли этих средств. Виртуализация не была поставлена на поток, индустриализована — а значит, отчуждена. Ведь все, поставленное на поток, имеет хозяина. В простейших случаях хозяин очевиден (такой-то телеканал делает то, что хочет имярек). В более сложных случаях все обезличено, но это не значит, что хозяина не существует.

А хозяину нужен постмодернистский интеллектуал, который расскажет, как лучше использовать для порабощения гигантскую виртуальную машину. Утверждение, будто эта машина используется только для извлечения прибыли, глубоко ложно. Действует принцип: господство — прибыль от господства — господство для большей прибыли — большая прибыль для большего господства.

Этот принцип, как удавка, затягивается на горле у отдельных народов и всего человечества. В основе этого принципа — предельное умаление настоящей, «реальной» реальности. Такая реальность должна обладать самым низким из возможных статусов. В пределе — нулевым. Как это сделать?

Надо сказать Букашкину: «Трам-тарарам, какая тебе разница — Букашкин ты или нет в каком-то мире, претендующем на то, что он — главный? А почему он главный? Почему главный не тот мир, в котором ты уперся в компьютер, а тот мир, в котором по улицам хотят дяди и тети, и ты должен прислуживать фирмачу? Это тебе всякие материалисты лапшу на уши вешают что, мол, тот мир главный. А никакой он не главный. Намного главнее мир, в котором ты присваиваешь себе любую роль и делаешь все, что хочешь.

Вообрази себе, дядя Букашкин, следующую картину. Сидишь ты в Освенциме у компьютера. И кайфуешь. Потом пришел эсэсовец, сказал: «На выход». Вуаля — и ты труп. Страшная картина, правда? А разве жизнь не является такой картиной? В чем разница?

Как там у Пушкина: «А мы с тобой вдвоем предполагаем жить... И глядь — как раз — умрем»?.. Так не все ли равно — видишь ты эту картину в компьютере или своими зенками? Почитай постмодернистов — и они тебе расскажут, что разницы нет никакой. Понимаешь? Никакой! А если ее нет, то на фиг тебе бороться за изменение реальности, переживать за свои недостатки и их исправлять?»

Я клевещу на постмодернизм? В следующей статье подкреплю эти утверждения развернутыми цитатами. И прослежу, куда ведет та тропка, которую в этой статье мне, я надеюсь, все-таки удалось протоптать.