Как я уже писал в предыдущей статье, в начале ХХ века идеи «коллективизма буржуазной нации» (Бернштейн и др.) и возможности окончательной победы грядущего «ультраимпериализма» (Каутский) вызвали среди социалистов острую концептуальную полемику и множественные идеологические расколы.

Первыми ощутили особую опасность этих расколов для международного социалистического движения Роза Люксембург и Ленин. Причем оба они понимали, что главным знаменем «раскольников» оказывается Каутский. После смерти Энгельса в 1895 г. и благодаря ключевой роли Каутского в борьбе с «бернштейнианством», он в начале ХХ века фактически занял место наиболее крупного теоретика марксизма. И вдобавок стал наиболее влиятельной фигурой в самой сильной — германской — социал-демократии.

В 1913 г. Р. Люксембург опубликовала большую книгу «Накопление капитала», где она развивает марксову теорию накопления и использования капитала. И, в том числе, доказывает, что финансовым базисом для подкупа пролетариата в развитых странах и возникновения в пролетарской среде синдрома «коллективизма буржуазной нации» является империалистическое ограбление колоний и их использование в качестве новых рынков сбыта, что только и позволяет резко увеличивать оплату труда рабочих метрополии. А значит, крах возможности этого подкупа пролетариата неизбежен по мере исчерпания в мире «неосвоенных» колоний.

В отношении же самого Каутского, который к началу Первой мировой войны встал на позиции «коллективизма буржуазной нации», Роза Люксембург в своих выступлениях использует и вовсе резкие определения типа «уличная девка».

Ленин очень высоко ценил Каутского и за его точное знание и глубокое понимание Маркса, и за его борьбу с правым «бернштейнианским» уклоном в социал-демократии. Однако после поворота Каутского к «ультраимпериализму» и «национальному коллективизму» Ленин начинает с ним резкую концептуальную и политическую полемику. Сначала в статье 1915 г. «Крах Второго интернационала», а затем в 1916 г. на страницах книги «Империализм как высшая стадия капитализма».

В этой блестящей книге Ленин не только глубоко развивает Маркса, создавая теорию империализма. Он заодно очень жестко и доказательно, приводя огромный объем статистических данных по разным странам, критикует и опровергает Каутского, а также его «ревизионистских» союзников из разных партий Второго Интернационала: Отто Бауэра, Альбера Тома, Рамсея Макдональда и др.

Во-первых, Ленин еще раз показывает, что ограбление колоний в силу неравномерности развития различных империалистических держав — это состояние мира, которое не может быть устойчивым. И следовательно, возможности империалистической буржуазии поддерживать в своих странах-метрополиях относительный «классовый мир» — ненадежны и недолговечны.

Во-вторых, Ленин убедительно демонстрирует, что в тогдашней ситуации антагонизм между финансовыми монополиями, ставшими ядром империализма, принципиально не позволяет им перейти в ультраимпериалистическую стадию.

Ленин пишет: «Капиталисты делят мир не по своей особой злобности, а потому, что достигнутая ступень концентрации (капитала — Ю.Б.) заставляет становиться на этот путь для получения прибыли; при этом делят они его «по капиталу», «по силе» — иного способа дележа не может быть в системе товарного производства и капитализма. Сила же меняется в зависимости от экономического и политического развития… а есть ли это изменения «чисто» экономические или внеэкономические (например, военные), это вопрос второстепенный…»

Первая мировая война и впрямь показала, что в отношении возможности ультраимпериализма в ту эпоху был прав Ленин, а не Каутский. Но означает ли это, что концепт Каутского никогда не будет реализован империализмом, желающим предотвратить нежелательный для него ход событий?

К этому вопросу мы вернемся позже.

Сейчас же подчеркну, что, доказав правоту Ленина по вопросу о том, что империализм начала ХХ века не может преодолеть антагонизм основных финансовых империалистических монополий, Первая мировая война доказала и многое другое. Она, в том числе, убедительно продемонстрировала правоту Бернштейна и Каутского в части сомнений в пролетарском интернационализме.

Сторонники интернационализма говорили о «националистическом угаре», противники — о «национальном патриотизме». Но факт заключался в том, что широкие рабочие массы воюющих стран шли в бой «за Отечество», а большинство лидеров социалистических партий солидарно голосовали в своих парламентах за военные кредиты своим правительствам.

Это сделало неизбежным крах Второго Интернационала. И это, конечно, был глубокий кризис идеи пролетарского интернационализма в ее «вненациональном» варианте. Кризис, который не мог не породить очень разные выводы и идейные трансформации в социалистических и коммунистических движениях.

Война не только предоставила новый обширный практический материал для дискуссий по таким базовым для социалистов и коммунистов вопросам, как классовая солидарность, коллективизм и пролетарский интернационализм. Война еще и вывела на поверхность полемики темы национального и расового неравенства, о которых я упоминал в предыдущей статье.

Почему это произошло?

Страшная «человеческая мясорубка» первой Мировой войны вызвала во всем мире мучительный поиск ответов на вопросы: «кто виноват» и «что делать». И огромные массы людей, не искушенных в социологии, философии, политике и экономике, не могли не обращаться к наиболее простым (и потому понятным) ответам. Причем таким ответам, которые и объясняли бы «в трех словах» суть происходящего, и заодно оправдывали личный, национальный и исторический смысл вовлеченности в бойню войны ее участников. Как участников заинтересованных и активных, так и участников невольных и рядовых. Именно в этих условиях оказывались востребованы идеи, объясняющие свою «правоту» и «неправоту» противника с позиций того или иного антропологического, национального и т. д. неравенства.

Одним из таких востребованных объяснений оказались интерпретации дарвинизма в духе антропологического неравенства, предъявленные Гербертом Спенсером.

Английский философ и социолог Спенсер в своей теории общества (опубликованные в 1874–1896 гг. «Основания социологии») во многом опирался на дарвиновскую теорию эволюции. Но если Дарвин, признавая разделение народов на «цивилизованные» и «варварские», считал одним из ключевых признаков цивилизованности солидарность и взаимопомощь (то есть коллективизм!), которые и позволяют цивилизации выигрывать конкуренцию с варварством, этой солидарности лишенным, то Спенсер заявляет в приложении к обществу принципы «органицизма» и «естественного отбора».

Смысл органицизма заключался в том, что общество не строится, как здание, а развивается по естественным законам, подобно биологическому организму. А потому любое целенаправленное вмешательство в его развитие (то есть историческое проектирование — социалистическое, коммунистическое или любое иное) порождает только издержки.

Далее, Спенсер настаивал на том, что в конкуренции людей (как организмов биологических) и в конкуренции обществ и государств (как организмов социальных) действуют единые принципы «борьбы за существование» и «выживания наиболее приспособленных».

Эти принципы Спенсера, позже названные «социбиологизмом» и «социал-дарвинизмом», объявляли неизменной и неотменяемой «естественной нормой» и внутриклассовую конкуренцию между эксплуатируемыми и между эксплуататорами, и межклассовую конкуренцию, и межнациональную и межгосударственную (в том числе, империалистическую) конкуренцию. Причем «естественность» этой нормы как бы предопределяла и невозможность «истинного» коллективизма (в понимании Маркса, о котором я писал ранее), и бесполезность любого вмешательства в социальную сферу в формах классовой борьбы, и неизбежность побед «сильнейших» наций-государств и поражений «слабых» наций-государств в международной конкуренции и сопровождающих эту конкуренцию военных конфликтах.

Спенсеровская апология человеческого и национально-государственного «естественного» неравенства перекликалась с возникшими в конце XIX в. идеями расового неравенства. Наиболее влиятельными авторами расовых концептов были француз Жозеф Артюр де Гобино и англичанин Хьюстон Стюарт Чемберлен.

«Опыт о неравенстве человеческих рас» Гобино, опубликованный еще в 1855 г., современники почти не заметили. Однако в конце XIX — начале ХХ века он стал очень популярен и в Европе, и в Америке. Главный тезис Гобино — наличие исходного и неотменяемого человеческого и социального неравенства, определяемого расовым фактором.

Гобино выделил в человечестве три «чистые» расы — белую, желтую и черную, и присвоил каждой из них неизменный, данный природой, уровень способности к развитию и творчеству. Белая раса, по Гобино, обладает в творческом отношении высшими способностями, желтая раса — намного ниже, и ниже их обеих находится черная раса. Причем высшей творческой частью белой расы у Гобино оказываются германцы, которых он называет «арийцами».

Смешение рас, происходящее в Новое время повсеместно, включая Европу и Америку, Гобино считал главным фактором человеческой деградации. Он утверждал, что белая раса, создавая по всему миру новые цивилизации, неуклонно «растрачивает» свой высший творческий потенциал. И что «отравленная кровь низших рас» уже проникла повсюду, и потому вырождение человечества уже необратимо.

Гобино утверждал также, что на настоящий коллективизм, как осознанное творческое достижение, способна только чистая белая раса. А значит, он уже невозможен, поскольку повсеместно, включая Европу и Америку, белая раса неисправимо «заражена» кровью низших рас.

Х. С. Чемберлен начал писать о расах намного позже Гобино, причем его первую книгу «Основы девятнадцатого века» в Англии печатать отказались, и она вышла в 1899 г. в Германии, в Мюнхене. Чемберлен свою расовую теорию упростил до предела: у него есть лишь две основные «чистые» расы — «арийская» (она же «нордическая») и «семитская». Причем Чемберлен, основываясь на идеях так называемой антропометрии — французского биолога и антрополога Жоржа Ляпужа, присвоил этим расам строгие антропологические характеристики.

По Чемберлену, «арийцы» — светлокожие с длинными черепами («долихокефалы»), а «семиты» — курчавые и круглоголовые («брахикефалы»). Все великие достижения мировой цивилизации, начиная с падения Римской империи, обеспечили арийцы, а их исторические неудачи связаны с противодействием семитов, которые к творчеству неспособны и только паразитируют на достижениях арийцев. Мировая история — это история борьбы арийской и семитской рас, и ее исход зависит от того, какая из рас в итоге одержит победу.

Отмечу, что расовые идеи Чемберлена в момент их появления подавляющее большинство современников называло «бредом сумасшедшего». Однако так было лишь до того страшного массового психологического кризиса, который принесла Первая мировая война. На фоне которой эти идеи были востребованы, как минимум, большим количеством людей, дезориентированных и подавленных ужасами войны, но не способных осваивать более сложные концепции.

Осведомленный читатель, возможно, вспомнит, что именно эти идеи — от социал-дарвинизма Спенсера до расизма Гобино, Ляпужа и Чемберлена — прочно вошли в идеологию германского нацизма. И, возможно, спросит: зачем я сейчас возвращаюсь к этим идеям, вроде бы, полностью дискредитированным и отвергнутым во второй половине ХХ века?

Подчеркну, что эти идеи не только в очень большой степени повлияли на мировую историю. Они в значительной степени определили содержание концептуальной полемики последнего столетия в социальной философии, социологии, политических науках по всем базовым вопросам развития общества и человека: равенство, справедливость, коллективизм и индивидуализм, историческое развитие и историческое творчество и т. д.

Еще более важно то, что после распада СССР и фактического уничтожения мировой социалистической альтернативы «рыночным» обществом — идеи антропологического, национального, расового неравенства вновь, на наших глазах, всплывают на поверхность. Причем «плюрализм и свобода мнений», в ситуации «атакующего постмодерна» объявленные чуть ли не главной человеческой свободой, выводят эти идеи неравенства в зону легальности и даже как бы «научной респектабельности». Ведь не случайны же открытые адресации к антропологическому неравенству в выступлениях наших «болотных» идеологов о дельфинах и анчоусах, пчелах и мухах и т. п.!

Возвращаясь к проблемам осмысления широкими массами феномена катастрофической бойни Первой мировой войны, признаем, что поиск ответов на главные мучительные вопросы «кто виноват» и «что делать» — не мог не затронуть, причем очень глубоко, социалистические и коммунистические партии и движения. И не мог не вызвать в этих партиях и движениях достаточно радикальные концептуально-идеологические «повороты» — и в части представлений о коллективизме, национализме и интернационализме, и в части представлений о движущих силах истории.

Об этом — в следующей статье.