Продолжим анализ высказываний одного из наших ведущих «инклюзиторов», а именно, разбор доклада С. В. Алехиной. При этом я исхожу из того, что доклад Алехиной имеет установочное значение. Буду очень рад, если мое исходное предположение не подтвердится. Но боюсь, что ближайшее будущее подтвердит его печальную правоту.

Остановились мы на максиме 3 — что будто бы «нужно менять коренные устои образования, культуры и всего общества». Завершающий эту мысль пассаж:

«У нас нет в жизненном опыте того, что рядом с нами сидит человек на коляске, мы можем относиться к нему, как к себе. Мы просто не привыкли этому. Пусть привыкнут к этому наши дети, путь они научатся жить по-другому».

Причем тут жизненный опыт? Ну да, у нас не часто увидишь человека на коляске. Однако причина этого не в том, что всех инвалидов спрятали под замок. А в том, что инвалидов просто меньше, чем здоровых людей. Но как-то странно считать это недостатком. При этом, люди на улице никак не выделяют инвалида на коляске среди других прохожих, пальцами в них никто не тычет. Поэтому совершенно непонятно, что значит выражение «относиться к нему, как к себе». Не уступить ему место, видимо? Отодрать соответствующие таблички в транспорте?

4. Общество и его нормы должны меняться под индивидуальные требования. Именно так, а не наоборот — когда индивид должен подстраиваться под общество, в котором он живет

«Основные требования к социальным условиям, а не к изменению человека к какой-то теоретической норме, не к соответствию нас норме, а к изменению условий под наши индивидуальные особенности. Если вы вдумаетесь — это очень сложная задача для нас, десятилетиями и веками привыкшими жить по-иному».

Это — призыв к рассыпанию общества в пыль. Потому что главное условие существования общества как коллектива людей, является готовность этих людей жертвовать частью своих «индивидуальных особенностей» ради возможности совместного существования. Это готовность искать и находить компромиссы. И это относится к любому виду коллективности — спортивной команде, школьному классу, семье, трудовому коллективу, государству и т. д.

«Мы говорим о различии моделей, а это очень важно рассматривать как разные модели, а не просто формы, мы должны начинать говорить о том, что в основе этих моделей лежит разное философское основание ... то есть отношение к человеку разное. Философское основание начинается с того, что либо мы их меняем, корригируем особенности, характеристики самого ребенка и адаптируем его под наши условия, либо мы — и это иная модель, модель инклюзии, — либо мы изменяем социальные условия, уважая индивидуальные отличия детей».

«Изменяем социальные условия, уважая индивидуальные отличия». Замечательная фраза. У нас в стране население — 140 миллионов человек, и все — индивидуальности. Под каждого будем изменять социальные условия? Ну так в этом случае социум, то есть общество, в принципе не может существовать. Или нужно уважать индивидуальные отличия только у инвалидов, а остальных, которых — большинство, нужно оставить без уважения? Но это же дискриминация по признаку «отсутствие инвалидности». Это что получается, взамен плохой дискриминации инвалидов предлагают хорошую дискриминацию не инвалидов? Кроме того, что еще следует из данного тезиса о недозволенности «менять, корригировать особенности, характеристики самого ребенка»? Не то ли, что его не надо толком ни лечить — это же особенности, а не недуг, с которым следует бороться! — ни учить, ни давать навыки, позволяющие приспособиться под эти самые социальные условия?

«Родители имеют право выбора, где своего ребенка обучать. В отдельной образовательной организации, где категория детей однородна и дети <...> все имеют нарушения, и реализуется специальная <...> адаптированная образовательная программа. Либо в массовой школе, но в отдельном классе, где реализуются <...> коррекционные программы и специальный педагог. Либо обучать своего ребенка в обычном классе, там, где дети не такие как он, там, где учительница — не дефектолог, а обычный педагог. Родители имеют право выбора. А мы должны с вами предоставить эту вариативность и создать один из вариантов образования такого ребенка, то есть включить его в условия массового класса».

То есть, когда родители детей-инвалидов требуют, чтобы ребенка взяли в обычный класс — это хорошо, они требуют соблюдения своих прав. А если родители здоровых детей поступят таким же образом и потребуют, чтобы с их детьми не учился ребенок-инвалид, — потому что, как все понимают, это неизбежно влияет на процесс обучения, — это, видимо, будет плохо? Именно такой напрашивается вывод, поскольку в выступлении говорится только об обязанностях для «не инвалидов», которые, напомним, составляют большинство в обществе. Это обязанность менять свои культурные нормы и традиции, обязанность подстраиваться и меняться под любое требование «человека с особенностями». Возможность большинства заявить о своем праве — заранее блокируется, через навязывание ложного чувства вины.

Если это право, то оно должно быть сформулировано в каком-то законе. Есть такое право — быть в одном классе? Сомневаюсь. А вот право на образование — точно есть, и коррекционные школы, как раз для этого и созданы — чтобы каждый гражданин смог получить образование, независимо от его возможностей, связанных со здоровьем.

Если родители детей-инвалидов имеют право выбора, то родители здоровых детей тоже могут заявить о своих правах и потребовать, чтобы их класс не становился инклюзивным. И механизмы реализации этого права должны быть демократичными, не так ли? То есть решение должно выноситься на основании мнения большинства — да? И если большинство родителей против — то никакой инклюзии в их классе быть не должно. Или когда разговор заходит об инклюзии как инструменте по изменению норм и устоев общества — демократия не допустима? А допустим только жесткий диктат: «Мы так решили, поэтому молчите в тряпочку. Задача учителей — выполнять. Задача родителей и детей — подчиняться»? Ну так не здесь ли начинается очевидный переход от демократических — к совершенно иным способам устройства общества?

5. Инклюзия нужна по разным причинам — это благие морально-нравственные преобразования общества, движение вместе со всем миром к великой цели, а также материальная выгода для сторонников, и судебная ответственность для противников. Принцип кнута и пряника

Чтобы поддержать уверенность у сторонников инклюзии и развеять сомнения у противников, Светлана Владимировна в своем выступлении использовала полный набор стимулов, как идеального, так и вполне материального характера.

«Это высокая, нравственная, гуманистическая, ценностная идея».

«Два принципа: участие и принятие. Эти два святых слова для инклюзивной модели».

«Это вопрос серьезный, глубоких, прежде всего, наших нравственных изменений и сломки многих стереотипов и снятия многих внутренних барьеров. Психологических барьеров, которые невозможно имитировать. Многое можно сымитировать, очень многое. Много за что можно отчитаться и почувствовать успех. Но солгать самому себе невозможно. Потому что это нравственная ответственность перед собой. И вот это изменение, которое у нас впереди».

«Вся вертикаль подчинена <...> основной задаче, чтобы <...> люди, которые не имеют возможности общаться со своими сверстниками, и не имеют возможности трудиться, то есть чувствовать собственную полезность и значимость в обществе, все-таки в это общество были включены. Вот чему подчинена вертикаль инклюзии. Вот в чем заключается основная цель <...> чтобы эти люди ЖИЛИ вместе со всеми, имели семьи, трудились, зарабатывали деньги и понимали, как личности (а мы здесь с вами все личности), что у них есть смысл в этой жизни».

Ну какой человек после таких слов останется противником инклюзии? Наверно только грубый и ограниченный социопат, для которого нет ничего святого. Судя по всему, именно такой, отталкивающий образ противников ИО должен быть сейчас сформирован в общественном сознании.

Далее, для тех, кто сомневается в передовом характере предлагаемых изменений, следует разъяснение.

«Это мировая тенденция, потому что уже все страны, все государства включены в этот процесс».

Что вы говорите, неужели все государства, кроме России, ввели у себя инклюзию? Ну хорошо, предположим, что это так, в чем я сильно сомневаюсь. Но даже в этом случае нет никаких оснований для слепого копирования так называемых «мировых тенденций». Потому что они могут носить, как все мы знаем, и позитивный, и негативный характер. Те мировые тенденции, которые привели к чудовищным процессам в Сирии, Ираке и Северной Африке, мы тоже будем слепо копировать?

Пряник и кнут так называемой «мировой тенденции» (поддержите ее — будете на коне, не поддержите — пеняйте на себя) особо ревностно и яростно используется при побуждении руководителей к проведению необходимой автору политики в сфере ИО. Наличие у руководителей симпатии к инклюзии трактуется как несомненное доказательство «просвещенности» этих руководителей со всеми вытекающими последствиями.

«Просвещенность наших руководителей, их понимание современных тенденций, современных инноваций...»

Как можно догадаться из этих слов — все противники ИО пребывают во тьме невежества. И чтобы их убедить, говорится о материальной выгоде для людей, принявших правильную точку зрения.

«Там где ребенок... там... и деньги, которые государство выделяет сегодня по принципу подушевого финансирования».

«Любая школа, которая хочет стать инклюзивной, должна открыться. Только тогда она станет доступной. А самое главное, только тогда она станет БОГАТОЙ. И только тогда директор этой школы сможет обеспечить государственные гарантии по доступному, качественному образованию для любого ребенка, который пришел в эту школу и принес в эту школу деньги».

Ну, а с теми, кто и на деньги не польстился, можно поговорить и посерьезнее, намекнув на возможность судебной ответственности.

«Сегодня очень часто в зале суда директор говорит... В зале суда! Я просто проходила это в своей практике. Он говорит, что у меня нет специалистов, которые были нужны этому ребенку <...> Мы не имеем права сегодня <...> делать это аргументом <...> Если у вас нет такого специалиста, заключайте договоры сетевой формы организации образовательной программы для такого ребенка с той коррекционной школой, которая находится на вашей территории, с тем психолого-медико-педагогическим центром, где такой специалист работает. И вы сможете обеспечить государственные гарантии по обучению такого ребенка».

Итак, нам сообщили между делом, что кого-то уже за «неинклюзивность» судят, причем, в опыте Светланы Владимировны это происходит «очень часто». Мило...

6. Противоречия между коррекционным образованием и общим образованием, которое хотят сделать целиком инклюзивным — это искусственно созданный конфликт. На самом деле конфликта не существует

«Постоянно активизируется и поддерживается искусственный конфликт... между специальным образованием и общим образованием, которое стремится стать инклюзивным. Это некоторая спекуляция, которая дает политический фон, которая разделяет коррекционных педагогов и педагогов массовой практики».

Конечно, конфликт будет казаться искусственным, если принять утверждение, что общее образование «стремится стать инклюзивным». Вот только возникает вопрос — само ли общее образование взяло и начало стремиться стать инклюзивным? Или же его к этому принудили господа-реформаторы? Элементарный анализ происходящего позволяет утверждать, что общее образование не стремилось стать инклюзивным, а, напротив, всячески этому сопротивлялось. И начало становиться инклюзивным только под невероятным нажимом господ-реформаторов. А если так, то конфликт, который рассматривает автор, никоим образом не является искусственным.

Он порожден давлением сторонников инклюзивного образования, причем формы этого давления сама Алехина называет «войной».

«Это война систем <...> всё наше образование должно стать включающим».

Подчеркнем еще раз, что до инклюзии никакой войны не было. Были разные системы образования для разных детей. Для больных — свое специальное (под разные болезни — разное), для здоровых — свое, для особо одаренных — свое. И всё это было основано на общем праве — праве на образование. Все в итоге и получали это образование. Никому и в голову не приходило говорить о какой-то войне или конфликте. Потому что причин для конфликта не было. А сейчас они появились, и виноваты в этом «реформаторы», а не кто-то другой.

Помимо одного, объективно существует еще и второй конфликт. Между инклюзивным и коррекционным образованием.

«Нет конфликта между коррекционным и инклюзивным образованием, потому что мы прекрасно понимаем, что без знаний, без опыта, без теоретического научного багажа коррекционного образования, которое сегодня сосредоточено, сконцентрировано в условиях коррекционных образовательных учреждений, невозможно развитие инклюзивной практики».

«Сегодня коррекционные школы — не только ресурсные базы <...> для инклюзии, они тоже претерпевают огромные изменения. Потому что в коррекционные школы приходят дети, никогда не получавшие образование из учреждений социальной защиты, и это очень сложные дети <...> коррекционные школы сегодня тоже во многом не готовы принять детей с сочетанными дефектами, со сложной структурой дефекта. И эту линию тоже нужно развивать, а не редуцировать, закрывая коррекционные школы».

«Система функционирования разных функций СКОУ (Специальное коррекционное образовательное учреждение), там, где они берут детей, сохраняют свое существование, там, где они заключают договоры и начинают работать <...> как ресурсные центры для школ, находящихся рядом. Дети переходят из СКОУ в обычную школу, и школа заключает договор <...> Функционирование СКОУ становится фактором, определяющим инклюзивный процесс в регионе».

То есть, говорится, что коррекционные школы не закроют окончательно, а сократят и перепрофилируют. Они будут готовить кадры для ИО и заниматься особо сложными детьми.

Кто-нибудь попытался просчитать, какие именно лакуны возникнут в системе образования в связи с таким перепрофилированием?

Говоря о конфликтах, Алехина демонстрирует специфический подход к обсуждению изменений в образовании. Справедливое возмущение абсурдным и разрушительным нововведениям она представляет как необоснованный конфликт, вина за который целиком лежит на совести неких «спекулянтов», желающих таким образом приобрести политический капитал. Подобный подход доказывает, что сторонники инклюзии заведомо считают свое мнение единственно верным и не предполагают даже возможности дискуссии с теми, кто не разделяет их точку зрения. То есть ведут себя как колонизаторы, приехавшие просвещать отсталых дикарей, которые вместо благодарности имеют наглость воротить нос от плодов великой западной цивилизации.

7. Инклюзия внедряется вполне официально — государственные служащие в государственных учреждениях на государственные деньги делают эту работу

Находясь на конференции, я ощутил, что работа по внедрению инклюзии ведется на официальном, государственном уровне.

Я просмотрел пакет материалов, который выдавался участникам конференции, увидел там программку с описанием разных культурных мероприятий, на которые приглашаются гости конференции, — выставки в музеях, спектакли, концерты. Увидел, что представитель областного правительства выступает с приветственным словом, что вся работа конференции организована на базе государственного института и школ города. Я увидел, что в зале сидят обычные учителя и общественники, они собрались со всей страны, чтобы вести научную работу, совершенствоваться в профессии и применять полученные знания у себя на родине.

Это не маргиналы и не тайные силы, которые собрались на секретное собрание в секретном месте, как в песне Высоцкого: «Чтоб творить им совместное зло потом, поделиться приехали опытом». Совсем нет — на конференции собрались обычные люди, которые искренне считают, что делают благородное и нужное дело — помогают детям.

А выступление Светланы Владимировны однозначно давало понять, что внедрение инклюзии происходит вполне легально и с включением всего государственного аппарата. Как на законодательном уровне, для закрепления нововведений, так и на организационном уровне, для подготовки будущего перевода всего образования в русло инклюзии.

«Мы законодательно закрепили эту норму всего два года назад».

«Сегодня, действительно политики сказали уже свое слово, определены нормативные акты, сделан закон <...> Этот политический пласт организационных изменений и новых механизмов уже четко обозначен».

«Первые школьные стандарты. Сегодня разработан проект, он уже обсужден, уже готов для того, чтобы быть представленным правительству. Проект федерального стандарта для обучающихся с ограниченными возможностями здоровья».

«Следующий момент <...> это профессиональные стандарты. Это системные изменения в профессиональных требованиях к педагогам».

«Сегодня профессиональный стандарт педагога-психолога готов уже к обсуждению, завершен уже практически, он выложен будет. И готовятся два стандарта еще, которые нам нужны <...> На уровне рабочих групп уже Министерство образования активно делает вот эту работу. Это профессиональный стандарт тьютора, профессиональный стандарт логопеда и дефектолога».

«Модернизация педагогического образования. Проект масштабнейший. Университет является федеральным оператором вместе с Высшей школой экономики, огромный бюджет этого проекта ... 35 вузов, педагогических вузов, включены в модернизацию педагогического образования».

В конце выступления, когда Алехина говорила о подготовке учителей для будущей системы образования, она, сама того не желая, проговорилась и назвала вещи своими именами, описав суть явления под названием «инклюзия». Светлана Владимировна говорила, что если учителя не будут обладать некоторыми знаниями, то

«мы проиграем современную, ну не скажу, наверное, войну, с самими собой».

«Война с самими собой» — это и есть формула «перестройки», которая однажды уже разрушила наше государство, и теперь добивает остатки.

Я имею в виду понятие «перестройки» как процесса, при котором сам народ, своими руками уничтожает себя и свое государство, но при этом искренне считает, что все его дела идут только во благо — и народу и государству.

Я остро почувствовал «перестроечный» характер происходящего, когда в конце пленарного заседания происходило вручение нагрудного знака «Почетный работник КОГОАУ ДПО ИРО Кировской области». Этот знак вручался почтенной женщине, заслуженному учителю, человеку, который всю свою долгую жизнь посвятил родному институту и работе с детьми-инвалидами. Эта женщина искренне радовалась знаку признания ее труда, и совсем не почувствовала той угрозы, которую увидел в докладе я. А ведь она услышала, что идет война с самими собой, что итогом войны должно стать изменение нравственных и культурных норм существовавших столетиями и существующих сегодня. То есть тех норм, которые она получила от своих родителей, на которых она сама сформировалась как личность. Тех норм, которые она передает своим детям и внукам. Женщина услышала всё это, но совсем не почувствовала угрозы. И ее коллеги, судя по реакции зала, — тоже не ощутили угрозы и не заметили подмены понятий.

Честно говоря, я не ожидал услышать на конференции такой откровенный рассказ о разрушительной сути инклюзии. Я предполагал, что опять будут сложные формулировки, термины, непонятные обычным людям, и через всё это нужно будет продираться, чтобы добраться до сути. А тут все вещи были названы своими словами — «Инклюзия — это война с самими собой». Видимо, сторонники проекта «включающего общества» считают, что раз дело касается детей-инвалидов, то их позиция неуязвима и прятаться им не нужно, тем более, что пока не было серьезного противодействия внедрению ИО.

Подводя итог, хочу сказать следующее.

Инклюзивное образование, на мой взгляд, — такой же инструмент для расчеловечивания, как ювенальная юстиция.

Ювенальная юстиция разрушает права и авторитет родителей и учителей, чтобы сделать невозможной передачу норм и ценностей, которые формируют нормальную человеческую личность.

Инклюзивное образование — готовит учителя, который будет передавать новые, так сказать, ненормальные нормы и ценности, и формирует общество, которое из ложного чувства вины, должно будет принять эту «новизну», несмотря на ее губительный характер, откровенно противоречащий здравому смыслу.