Я хотел бы обсудить результаты выборов, состоявшихся 9 сентября 2018 года. Обсудить их не сами по себе, а в связи с пенсионной реформой, которая, как я все больше убеждаюсь, принесет колоссальный вред государству и обществу. Это обсуждение является предварительным, потому что нет еще окончательных результатов выборов. Но мне кажется, что оно абсолютно необходимо, потому что вскоре (да и уже) будет сделано всё, чтобы некой интерпретацией произошедшего заглушить реальность, создать вокруг этих выборов виртуальную реальность, которая настоящее существо дела будет замыливать или внутренне уничтожать, пожирать. Поэтому надо это обсуждать прямо сейчас. Но я не могу начать обсуждение без какого-то короткого введения, потому что сами по себе результаты выборов существенны, конечно, и весьма существенны, но они что-то по-настоящему значат только в связи с тем, что действительно происходит в стране. В какой стране мы живем? С каким обществом мы имеем дело? С каким государством? Какова, соответственно, его судьба? Что мы здесь должны поддерживать? Что не должны? С чем надо бороться? Какими методами? И так далее. Только в этом контексте, только внутри этого проблемного поля можно обсуждать результаты выборов 9 сентября, иначе это обсуждение бессмысленно.

Вот с чего тут начать? Как достучаться до того основного, от чего зависят все дальнейшие соображения, выкладки, размышления, прогнозы?

В постсоветский период мне несколько раз приходилось встречаться с шахтерами Кемеровской области. Чаще всего это происходило тогда, когда какая-нибудь беда случалось, например катастрофа на Распадской, и я туда приезжал разбираться с тем, что именно там происходит, не технологически в основном, а политически. Иногда я приезжал просто к «Сути времени», которая создана в Кемеровской области. Но чаще — вот так. И каждый раз, когда мне случалось разговаривать с шахтерами (а иногда можно было поговорить даже с большим шахтерским коллективом), те шахтеры зрелого возраста (в забой совсем пожилые люди ходят редко), которые пережили все предперестроечные годы, советскую власть и вот этот постсоветский период, очень сухо, сдержанно эмоционально говорили о том, что надо вернуть всё, как было в Советском Союзе: ордена Трудовой Славы, всякие шахтерские почетные знаки (у меня, кстати, есть один такой почетный знак) и так далее и тому подобное. Санатории, методы оплаты, профилактику — всё, вот всё один к одному. Вернуть — и точка. Сторонники СССР, к которым я себя отношу, но несколько более легкомысленно настроенные, чем я, скажут: «Ну и замечательно! Вот оно! Вот он — шанс на восстановление СССР».

Хочу все-таки обратить ваше внимание на то, что 20–25 лет назад шахтеры — именно эти шахтеры — составляли ударный отряд борцов за ускоренное построение капитализма в постсоветской России. И даже требовали, чтобы эти их заслуги были учтены в виде разного рода льгот, включая самые бредовые — в момент, когда шла инфляция, чтобы их как-нибудь уберегли от инфляции и т. д. Это же факт.

Почему я об этом говорю? Из злопамятности? Ни боже мой! — совсем из других соображений. Надо понять и принять, что в конце 1980-х годов и потом, в период ельцинского построения криминального капитализма в 1990-е (как говорят, лихие 90-е), капитализм приветствовался весьма существенной частью населения. Достаточно существенной для того, чтобы сказать, что существовала народная поддержка Ельцина на начальном этапе, что существовала эта капиталистическая утопия потребительская. Что в конечном итоге речь шла о том, что всё это советское первородство надо продать за чечевичную похлебку потребления. И даже если сама эта похлебка не всем дается — всё равно! Как же она вкусна, интересна, как соблазнительно это потребительское общество, общество моральной, сексуальной и прочей раскованности. Это всё поддерживалось, понимаете?

Опять же — не из злопамятности говорю, а потому что это — вот такая поддержка — небесплатное удовольствие. В результате катастрофы, которую я несколько раз называл метафизическим падением, то есть принятие обществом — а не только узкими группами заговорщиков, агентами американского империализма — модели ускоренного построения капитализма на постсоветском пространстве, произошли некие метаморфозы, изменения в состоянии общества. Оказалось построено отвратительное криминальное государство, но оно помогало обществу деградировать, а общество помогало государству идти вот тем курсом, который привел нас в сегодняшний день. И сколько ни говорилось тогда о том, что никакого шведского социализма не будет, а будет капитализм латиноамериканского или худшего образца, сколько ни обращали тогда внимание на то, что за 5–6 лет построить капитализм в России (а Ельцин взял мандат именно на это) можно, только если этот капитализм будет криминальным — потому что нет первоначального некриминального накопления в советском обществе, нет этих огромных денег, из которых все-таки мало-мальски чистым путем лепился какой-то капитализм во всем мире — сколько об этом ни говорили, было плевать: «Какой будет капитализм, такой будет, даешь его, потому что там потребление шикарное, там есть то, чего мы хотим. Мы хотим этого». Общество поддерживало это больше или меньше. Государство, оформившись уже как криминально-капиталистическое, двигало процессы дальше: оно разлагало общество и укрепляло свою власть.

Сформировалось нечто очень нехорошее. Но еще более нехорошее — то, что может заместить нынешнюю реальность, это безгосударственность. Просто отсутствие государства как такового. Это тогда уже будут не 1990-е годы. Это будет хуже. И я утверждал и утверждаю, что пенсионная реформа запустила нехороший процесс, который сильно попахивает новой перестроечной скверной, что этот процесс плох не только потому, что он людоедский и оскорбляет массу людей, отнимая у них то, что им законно принадлежит. Он этим ужасен, а сверхужасен он тем, что он запускает новую перестройку и коллапс этого государства, на месте которого, скорее всего, не окажется ничего.

А вот это ничто, которое окажется на этом месте, — черная дыра. Она-то начнет расправляться с населением еще более свирепо, чем самое людоедское государство. Я говорил об этом в предыдущей передаче, размышляя по поводу выступления президента России по поводу пенсионной реформы. Я показывал эту машинку, которая куда-то должна катиться, и говорил, что эта машина раньше, чем она прикатится в светлое будущее, которое связано с успехом пенсионной реформы, опрокинется.

Главное — в том, что мы имеем дело с государством в лучшем случае латиноамериканского образца, с периферийным капиталистическим, не криминализованным, а криминальным государством. И мы имеем дело с очень больным обществом, слышите меня? Очень-очень больным обществом. Для того чтобы любить свою родину, свой народ, необязательно закрыть глаза и вопить, как они хороши. Можно открыть глаза, на всё это посмотреть и от этого не любить меньше, но констатировать, с чем именно ты имеешь дело. Блок говорил:

На непроглядный ужас жизни
Открой скорей, открой глаза
<...>

Но только — лживой жизни этой
Румяна жирные сотри...

Вот если этого не сделать, никто не поймет, что будет дальше. Возникнут ложные иллюзии или, наоборот, разочарование.

Поймите, у нас любимая нами, но очень больная мать, очень больная, с сильно трансформированными принципами поведения, понимания происходящего, отношения к этому происходящему и так далее. Я говорю это не для того, чтобы оправдать людоедскую пенсионную реформу или чтобы прекратить с ней бороться. Движение «Суть времени» собрало уже 600 тыс. подписей настоящих, не электронных (на момент сдачи номера в печать — уже более 900 тыс. — Ред.) под обращением к президенту с соответствующими требованиями по остановке пенсионной реформы. Мы соберем еще больше. Мы спрашиваем, почему этого не делают другие? И ответ-то в чем заключается? В том, что если бы в нашем обществе существовали серьезные, по-настоящему оппозиционные партии, занятые не собой, не местами в Думе, а народом и окончательным изменением курса, который сейчас взят в связи с пенсионной реформой, то всё было бы уже остановлено. Но это называется, как говорят в Одессе, если бы у моей тети были колеса, была бы не тетя, а дилижанс. Так вот, дилижанса нет. Есть тетя. То есть партии так называемые оппозиционные, которые молодцы, потому что они заняли позицию против пенсионной реформы, но которые растеряны, слабы, отчасти двусмысленны, потому что они не организуют законный конституционный мягкий протест, который один только может, остановив реформу, не опрокинуть государство.

Я был и всегда буду категорическим противником так называемой уличной демократии, майданной. Когда толпы, вышедшие на улицу неважно где — на Украине, в Армении или где-то еще — меняют власть. Я против этого по многим причинам, главная из которых состоит в том, что это недемократично. Не может быть толпы уличной, которая представляет весь народ. Единственный способ по-настоящему решить демократически вопрос о власти — это выборы. Единственное право народа менять власть, минуя выборы, — это если власть отменяет выборы или ведет себя на них очевидным образом вызывающие антизаконно. В любом другом случае власть надо менять на выборах. Но если бы общество было здоровым, то не 10 тысяч людей вышли бы поддержать митинги и шествия, которые устроили КПРФ и другие оппозиционные системные партии, не 10 тысяч бы вышло, а гораздо больше. С цветами, абсолютно законным образом, мягко и корректно, и в один день всё было бы остановлено.

Но этого не произошло. Вы же видите, что этого не произошло. Таково состояние общества, нашей любимой матери. Вот такова она в результате принятия криминального капитализма, поддержки Ельцина и так далее, потребительских вожделений, смены коммунистических идеалов и социалистической справедливости на вот этот капиталистический потребительский ад, выдаваемый за рай. Таково оно стало в результате. Оно не умерло. Оно не должно быть проклято, но его состояние надо понимать. Оно аморфно, пластично, апатично, подвержено самым разным тенденциям.

Я уже сказал, что «Суть времени» собрала 600 тыс. подписей и будет собирать их дальше. Ребята — огромные молодцы. Я поздравляю с этим всех членов нашего движения и говорю: надо усилить работу! В оставшиеся дни ее надо усилить! Ничто не гарантирует нам, что наш труд завершится чем-то победоносным, но мы должны бороться так, как мы можем, и мы должны бы были бороться вместе с другими, но пока что этим сбором подписей, к сожалению моему глубокому, занято только движение «Суть времени».

Это же почему-то происходит? И почему-то уличный протест приобрел этот микроскопический по отношению к вызову характер. И почему-то поддержали же Ельцина на референдуме 1993 года. И почему-то носили его на руках, когда избирали в президенты РСФСР. И почему-то поддержали ельцинскую конституцию и так далее... Это же всё не случайно? Общество очень специфично. И те, кто организовывал вот этот заход с пенсионной реформой (а я убежден, что в ядре этого дружного коллектива мятежники), они знают всё сразу. Одни делают ставку на апатичность общества, другие — на то, что потом, перейдя некую зону апатии и войдя в экстатическое состояние, общество организует перестройку-2 и разрушит собственную страну. Может быть, так и будет. Надо сделать всё мыслимое и немыслимое, чтобы это было не так.

Есть какие-то надежды, связанные с тем, что общество повреждено, но не уничтожено. Оно живет в этом поврежденном состоянии, оно реагирует. Да, не так, как хотелось бы. Да, не в той степени, в которой надо было бы. Но это не значит, что оно мертво или что оно состоит из баранов, которые шагают в ряд, а шкуру для барабанов дают сами бараны, как пелось в песне Брехта.

Шагают бараны в ряд,
Бьют барабаны, —
Кожу для них дают
Сами бараны.

Нет-нет, всё сложнее. Если кто-то надеялся на то, что апатия будет бесконечно — этого нет. В этом есть и огромные опасности, и какие-то надежды, а главное — в этом правда.

Мы имеем дело с очень скверным государством, альтернативой которому на сегодня является безгосударственность. То есть мы имеем дело с ужасом, альтернатива которому — абсолютный ужас. Мы имеем дело с сильно поврежденным обществом, с сильно поврежденным. Исходя из этого, я сказал, что в начальном периоде, на выборах 9 сентября, машина, то есть общество, сидящее как бы внутри этого государства, поедет еще тем примерно путем, которым оно ехало до сих пор. Оно не сразу опрокинется и не поменяет траекторию, оно вот еще по инерции чуть-чуть туда проедется. Потому что оно апатично, потому что начальник — это начальник, потому что существует масса возможностей воздействия, потому что есть инерция, потому что... потому что... потому что... потому что... Потому что оно повреждено, потому что оно пластично, потому что оно разбито на очень разные группы.

Члены движения «Суть времени», собирая 600 тыс. подписей, соответственно, знакомились с 600 тыс. людей. Это не социология обычная, это огромная выборка, она огромная, и там есть очень разные типы реакций. Я не хочу их обсуждать все от и до, но там совсем не только те реакции, которые хотелось бы иметь в виде аргумента в пользу того, что в обществе морально все происходит наилучшим образом. Кто-то говорит: «А я уже на пенсии, мне барабир (искаж. татарское «барыбер» — всё равно, всё одно, безразлично. — Ред.)», кто-то говорит: «Я не доживу», кто-то говорит что-то еще... Но есть очень живые группы. В молодежи есть эти группы. Наиболее активны молодые женщины, а не пенсионеры в возрасте более 65. Идет сложный процесс, он будет разворачиваться в несколько фаз, и выборы 9 сентября — это первая фаза.

Что, в сущности, произошло на этой фазе? Еще раз обращаю ваше внимание на то, что я предупреждал: начало будет вялым. Оказалось ли оно вялым на самом деле? Надо ли верить заявлениям соответствующих политтехнологов, а также представителям официальных специальных органов, что все тип-топ? Нет! Естественно, «Единая Россия» на этом интервале не могла потерять свое лидирующее положение и не потеряла его. Но давайте вдумаемся в некоторые цифры, которые говорят о тенденции, а не о результате. Вы же все хотите обсуждать результат, а тенденция-то важнее результата! В чем состоит тенденция? Пройдет 5–7 дней, и о ней просто забудут. Я хорошо понимаю, и все хорошо понимают, что происходит с одномандатниками, как пропорционально делятся мандаты потом, после того как происходят выборы и каковы поэтому окончательные результаты. Повторяю, не они важны сейчас для нашего обсуждения, а важно то, сколько голосов имела «Единая Россия» в разных регионах до пенсионной реформы и сколько имеет теперь. В разных регионах это обстоит по-разному. Даже один из лидеров «Единой России» сказал, что «в среднем у нас всё хорошо», что напоминает среднюю температуру по больнице.

Давайте посмотрим. Башкирия. Это же очень показательное место. Все хотят обсуждать, где второй тур или где там выиграли коммунисты. «Единая Россия» имела в 2013 году 76 %. Это же Башкирия — Башкортостан — соответствующий регион. А сколько она имела в 2018 году, сейчас? 59,6 %! Значит, она получила на 15–16 процентных пунктов меньше. Скажут: «Да нет, она выиграла, да там всё равно будет большинство, да там все тип-топ». Конечно тип-топ, милые, конечно, пока что тип-топ! Потому что процесс еще только начал разогреваться. Но вы на этой пенсионной реформе в Башкирии (Башкортостане!) потеряли 16 пунктов. В Якутии — опять-таки национальная республика — «Единая Россия» имела 47 %, а теперь имеет 33 %. Вы 14 пунктов потеряли. В Хакасии, это уж совсем дальше некуда, «ЕР» имела 46 %, а сейчас имеет 25 %, потеряв 21 пункт. В Забайкальском крае имела 43 %, сейчас имеет 28 %. Не замазывайте этот социологический результат чем-то еще.

Во Владимирской области имела 44 %, теперь имеет 29 %. В Ивановской области она имела 55 %, теперь — 34 %. В Иркутской области она имела 42 %, а теперь имеет 27 %. В Кемеровской области, где все будет в итоге тип-топ, но ведь данные-то никуда не спрячешь, в Кемеровской области она имела 86 %, а теперь имеет 64 %. Скажете: «Ах, как это много!» Это на 22 пункта меньше, на 22! Я не говорю, что так в каждом регионе...

В Ульяновской области она имела 57 %, теперь имеет 33 %. Мы всё время будем обсуждать, где победили коммунисты... Не надо, потому что есть территории, где победили коммунисты (их мало, они могли бы победить на гораздо больших территориях), есть территории, где «Единая Россия» уже не имеет даже простого большинства, и плевать, что она победила: оппозиционные партии будут объединяться против нее. Есть территории, где у нее сокрушительный тренд, а есть территории, где она как-то удержалась, и этих территорий мало. Вот этот первичный сокрушительный тренд — он преобладает. Не всюду, кто спорит?.. Но он преобладает.
И мы имеем все основания сказать, что на уровне первичного социологического анализа, то есть анализа результатов у урн — не одномандатников, не перераспределений, а прямо вот у урн — за «Единую Россию» в целом потеря к 9 сентября, когда еще не введена никакая пенсионная реформа, когда всё еще это происходит на уровне нервов и разговоров, когда вся машина пропаганды работает на то, чтобы убедить людей, что всё будет хорошо, когда люди еще не ознакомились с тем, как это будет, уже на этом уровне — от 15 до 20 процентных пунктов. Вот что потеряла «Единая Россия».

И пока это не сказывается, потому что известным способом они это компенсируют в одномандатных округах, естественным способом они будут кого-то к себе привлекать... Это мощная структура, это — власть в слабом обществе с очень слабыми системными оппозиционными силами. Слабыми — если не сказать двусмысленными. Поэтому их будут разводить, противопоставлять друг другу. Если бы оппозиция хотела победить, то все бы — Зюганов, Жириновский и прочие — объединились бы. А что происходит на деле? Что говорит Жириновский? Сейчас самый момент ему, так сказать, вообще-то предъявить коммунистам самые предельные претензии. Жириновский зачем это делает? Потому что — хуторское сознание: взять что-нибудь, чуть-чуть... Все эти системные оппозиционные партии слабы, потому что слабо общество.

Но! При слабости этих системных оппозиционных партий, при огромной мощи по отношению к ним правящей властной системы, при слабости общества — апатичности его, и существенной поврежденности — в этих условиях 15–20 % в среднем начали терять!

А на это уже накладывается и вторые туры, которых не было, и хотя бы точечные победы оппозиционных сил, и отсутствие простого большинства, которое сокрушительно даже в тех случаях, когда партия-то получила больше, чем все остальные, но она не получила простого большинства. Это всё цветочки, это начальный разгон процесса. Теперь продлите это, в математике называется — экстраполируйте эти тенденции, которые не затухнут. Экстраполируйте их на несколько месяцев или на пару лет. Вы понимаете, сколько там будет потеряно?

Но зачем же, уважаемые политтехнологи, уважаемый официоз и все прочие, вы на это пытаетесь закрыть глаза и убедить других, чтобы они это не понимали?! Притом что процесс носит уже катастрофический характер: вы никогда столько не теряли, никогда не было этих вторых туров. Вы находитесь на этапе зарождения определенной тенденции, которая, оформившись, в лучшем случае сменит власть законодательную в 2021 году, а в худшем случае — еще до этого начнет все это опрокидывать [переворачивает игрушечную машинку].

Потому что, конечно, оранжевые оппозиционеры — это такая пакость, на которую народ, слава богу, и откликаться пока не будет. Но ведь это сейчас. И, уверяю вас, те, кому надо, находящиеся за пределами нашей Родины, позаботятся, чтобы вылезли из щелей более солидные оранжевые тараканы, и более хищные, и более убедительные. Кроме того, после Крыма и всего остального война Запада с Россией носит неотменяемый характер. Неотменяемый! Это холодная война, это мягкая война, это война экономическая, психологическая, информационная и так далее, но она будет вестись. Эта система не может выдержать напряжение этой войны, потому что эта система построена на том, чтобы дружить с Западом. Она не выдержит напряжение. У меня есть смутные подозрения по поводу того, что пенсионная реформа связана, помимо каких-то странностей и попыток привести машину в нужную точку, еще и с тем, что домысливаются, прочитываются последствия следующих этапов санкций. Неотменяемых санкций! Они будут усиливаться, вот что ни делай, они будут усиливаться.

Либо нужно сменить систему и выдержать. Но это можно сделать только на основе глубочайших связей с народом, их-то и подрывает пенсионная реформа. Либо эта система будет опрокинута с Запада. А тогда Запад же и будет ставить своих ставленников на эти места, поскольку ему не ставленники нужны на единой территории, а расчленение, он и будет заниматься этим.

История — не тротуар Невского проспекта, вы едете не по шикарному шоссе. Вы едете по такой дороге, что вот оно — всё [переворачивает машинку]. Мало же того, что эта пенсионная реформа будет всё более и более будоражить и все более и более расширять пропасть отчуждения между властью и теми народными массами, которых всегда ее поддерживали.

Вы ударили в ядро путинского электората! Мало этого! — впереди санкции, впереди крупные неприятности. Как же можно в ситуации подобного рода неприятностей разрывать связи с сущностно необходимыми группами населения? Если ситуация такова, что без каких-то новых средств на пенсии невозможно сохранить статус-кво или укрепить положение пенсионеров, пусть за это заплатит высший дециль (объясню: высший дециль — это 10 % наиболее высокооплачиваемого населения). Высший дециль пусть за это заплатит. Этот дециль не так важен для устойчивости государства, как важно вот это огромное задетое низовое поле социальное. Скажут: «Нет, вот именно он-то и тогда и возбухнет». Вот если он возбухнет, то возбухнет меньшинство. И там еще будет понятно, что делать.

А если возбухнет большинство, если оно не пойдет миллионными толпами брать власть (а оно никогда этого не сделает), если оно отпадет или начнет тихо колготиться и нагреваться, и превращаться из некой поврежденной материи, более или менее холодной, в нечто горячее — в лаву, — вот тогда большая беда придет. Большая.

Я предупреждал в предыдущий раз, что на начальном этапе всё будет происходить как бы почти тихо, что общество не разогрето, что оно пойдет по инерции (а оно и пошло по инерции), но внутри этой инерции уже есть (обнаружены!) смертельно опасные тенденции. Это не прыщи, от которых можно отмахнуться, даже не знаю что... случайно прикоснулся к грязному предмету, кожа отреагировала... Это — системное заболевание, это начало глубокого системного заболевания. Оно будет развиваться. В момент, когда к этим 15 % добавятся еще 15 % — всё! И я повторяю: хоть бы она, эта «Единая Россия», вообще исчезла с политической арены, если она примет эту пенсионную реформу, а она ее примет, — не в ней дело. Системные партии будут слабы, занявшие места в законодательной власти войдут в противоречие с исполнительной властью. Они между собой будут соответствующим образом еще конфликтовать, и тут включится внесистемный фактор, а на это наложатся санкции и всё остальное. И вот тогда эта машина обрушится окончательно [переворачивает машинку].

Я говорил и говорю, что я верю, что найдутся во власти здравомыслящие силы, которые в момент, когда машина вот так накренится [накреняет машинку], остановятся и отработют назад, хотя тогда будет отрабатывать труднее, с каждым месяцем это будет сделать всё труднее. Я обращаю внимание всех на то, что предсказание сбылось. Оно сбылось как в части инерционности процесса, потому что — да, понимаем, каково наше общество: с открытыми глазами видим его поврежденности и несовершенства. Так и в том, что уже набирают силу вот эти тенденции, о которых мы говорили, уже сейчас, даже раньше, чем можно было думать. И не запудривайте картину с помощью своих одномандатников, перераспределения мандатов и победных рапортов, говоря, что вы в большинстве. Не запудривайте, а посмотрите, сколько вы потеряли. Вам за несколько месяцев в 20 процентных пунктов рейтинга обошлась эта реформа, а за год сколько будет?

Не о вас печемся, а о державе. Несовершенная, поврежденная всеми этими капиталистическо-криминальными фокусами, очень уязвимая держава, является нашей любимой родиной, потерять мы ее не можем. Вылечить — да, но не потерять. А к сожалению, на определенном этапе существования Советского Союза разница между «вылечить» и «потерять» была потеряна. Это не должно повториться.

До встречи в СССР!