Указав на то, что деньги превращают настоящие природные сущностные силы в мучительные химеры и что деньги способны также всё химерически немощное, лишь в воображении существующее, делать реальным, превращая бессильную химеру в действительную сущностную силу и способность, Маркс констатирует ни много ни мало извращающую силу денег. Что такое извращающая сила? Это сила, которая может, например, превратить красавца в урода или наоборот. Такое превращение всегда называли колдовством, ворожбой.
Маркс указывает, что деньги — это колдуны и ворожеи, но не сказочные, а вполне себе натуральные. Мир денег — это заколдованный мир. Колдовское зелье — деньги. Научное именование колдовства — извращающая сила денег.
Обсудив всё это, Маркс далее пишет: «В качестве этой извращающей силы деньги выступают затем и по отношению к индивиду и по отношению к общественным и прочим связям, претендующим на роль и значение самостоятельных сущностей. Они превращают верность в измену, любовь в ненависть, ненависть в любовь, добродетель в порок, порок в добродетель, раба в господина, господина в раба, глупость в ум, ум в глупость».
Тем самым, утверждает Маркс, деньги «представляют собой всеобщее смешение и подмену всех вещей, следовательно, мир навыворот».
То есть деньги ни много ни мало выворачивают весь мир наизнанку. Но что такое мир, вывороченный наизнанку?
В своей работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура...» Михаил Бахтин пишет: «В процессе многовекового развития средневекового карнавала, подготовленного тысячелетиями развития более древних смеховых обрядов (включая — на античном этапе — сатурналии), был выработан особый язык карнавальных форм и символов, язык очень богатый и способный выразить единое, но сложное карнавальное мироощущение народа. Мироощущение это, враждебное всему готовому и завершенному, всяким претензиям на незыблемость и вечность, требовало динамических и изменчивых («протеических»), играющих и зыбких форм для своего выражения. <...>
Для него очень характерна своеобразная логика «обратности» (à l’envers), «наоборот», «наизнанку», логика непрерывных перемещений верха и низа («колесо»), лица и зада...»
Я неоднократно обсуждал теорию карнавализации Бахтина, в которой адресация к народной культуре носит характер своеобразной дымовой завесы. Далее Бахтин пишет: «Очень широко была распространена полупародийная и чисто пародийная литература на латинском языке. Количество дошедших до нас рукописей этой литературы огромно. Вся официальная церковная идеология и обрядность показаны здесь в смеховом аспекте. Смех проникает здесь в самые высокие сферы религиозного мышления и культа».
Как именуется на протяжении тысячелетий проникновение смеха в самые высокие сферы религиозного мышления и культа? Оно называется глумом, глумлением. Разрушительность глумления для религии очевидна, потому что религия основана на вере и почитании, а глумление разрушает веру. При чем тут тогда народная культура? Народ в Средние века не почитал христианство? Не отвергал глумление над христианскими святынями?
Но, может быть, Бахтин, говоря о проникновении смеха в самые высокие сферы религиозного мышления и культа, не имеет в виду глумление над святынями? Полно! Достаточно прочитать полностью тот пассаж из книги Бахтина, который я начал цитировать. Сразу же после слов о проникновении смеха в самые высокие сферы, Бахтин пишет:
«Одно из древнейших и популярнейших произведений этой (пародийной или полупародийной — С.К.) литературы — «Вечеря Киприана» («Coena Cypriani») — дает своеобразную карнавально-пиршественную травестию всего Священного Писания (и Библии, и Евангелия). Произведение это было освящено традицией вольного «пасхального смеха» («risus paschalis»); между прочим, в нем слышатся и далекие отзвуки римских сатурналий».
Что такое травестия, о которой пишет Бахтин? Травестия — это осмеяние с использованием сюжетных мотивов и образов из чужого сочинения. Известны травестии, в которых предметом издевки, то есть глума, становилась, например, «Энеида» Вергилия. Одна из таких травестий, написанная знаменитым аббатом Скарроном, именовалась «Вергилий наизнанку». В России травестии называли «изнанками». А их совокупность — «поэзией наизнанку».
Но ведь Бахтин говорит о травестии не «Энеиды», а всего Священного Писания! Что такое травестия Священного Писания в эпоху утверждения христианства? Это глумление над христианством.
Бахтин хочет сказать, что весь народ глумился над христианством? Подчеркиваю: над христианскими священными текстами, а не над житием отдельных монахов? Если бы это было так, не было бы войн за веру. И не убивали бы католики протестантов за хулу на Деву Марию и непорочное зачатие. Но ведь убивали же за это! Да еще как! И кто-то готов был погибнуть ради возможности осуществления этой самой травестии, а кто-то вызывал хулителя на дуэль и тоже мог погибнуть за неприятие травестии.
Бахтин неоднократно подчеркивает, что у карнавальной изнаночности, то бишь травестийности, есть дохристианская традиция. И что таковой являются римские сатурналии.
Сатурналии — это декабрьский праздник в честь бога Сатурна. На время праздника рабы получали особые льготы. Они надевали те самые фригийские колпаки, которые я подробно обсуждал в своих статьях о судьбе гуманизма, получали разрешение есть за общим столом в одежде господ.
Большой специалист по римским древностям Карл Иоахим Марквардт (1812–1882) утверждал, что такое уравнивание в правах связано с мифом о том, что при Сатурне, низвергнутом Юпитером, существовало всеобщее равенство. И что сатурналии, как и лектистернии (кормления богов), были освящены предписаниями из знаменитых Сивиллиных книг.
В словаре церковного права, составленном в 1335 году византийским канонистом (собирателем и истолкователем церковных канонов) иеромонахом Матфеем Властарем, жившим в XIV веке нашей эры, приводятся решения христианского Трулльского собора, состоявшегося в Константинополе и имевшего большое законодательное значение. Одно из решений таково:
«Так называемые календы, вота, врумалия, и народное сборище в первый день месяца марта, желаем совсем исторгнути из жития верных. Такожде и всенародныя женския плясания, великий вред и пагубу наносити могущия, равно и в честь богов, ложно так еллинами именуемых, мужеским или женским полом производимыя плясания и обряды, по некоему старинному и чуждому христианскаго жития обычаю совершаемые, отвергаем и определяем: никакому мужу не одеватися в женскую одежду, ни жене в одежду мужа свойственную; не носити личин комических или сатирических, или трагических; при давлении винограда в точилах не возглашати гнуснаго имени Диониса и при вливании вина в бочки не производити смеха, и по невежеству или в виде суеты не делати того, что принадлежит к бесовской прелести. Посему тех, которые отныне, зная сие, дерзнут делати что-либо из вышесказаннаго, аще суть клирики, повелеваем извергати из священнаго чина, аще же миряне, отлучати от общения церковнаго».
Этот текст свидетельствует о том, что карнавал с его выворачиванием наизнанку, с его переодеваниями, его апелляциями к началу, противоположному божественному, воспринимался не как дань народной культуре, а как полноценное еретичество, посягающее не только на власть, но и на то священное начало, без трепетного отношения к которому невозможно было существование тогдашнего общества.
Другое дело, что классический карнавал христианской эпохи, как, впрочем, и сатурналии, предполагали временный отказ от действующих норм, отказ, строго регламентированный как по своему существу, так и по своим срокам: карнавал начинался по удару церковного колокола и кончался по удару церковного колокола.
Когда началась перестроечная карнавализация нон-стоп с глумлением над коммунистическими святынями и над святынями общечеловеческими (выкапывание тела отца из могилы, осуществленное в фильме Абуладзе «Покаяние», было посягательством на святыни, ради отстаивания которых погибла в древности Антигона, пошедшая на смерть ради того, чтобы труп брата был похоронен) — всё рухнуло. А мир наизнанку показал, что он такое.
И вот мы читаем у Маркса, что деньги — это и есть мир наизнанку. Насколько религиоведчески обоснована эта мысль? Как ни странно, она отнюдь не парадоксальна с религиоведческой точки зрения.
Религиоведы с давних пор обсуждают бога Молоха, которому приносили в жертву детей. Обсуждается сходство фигур Молоха и Баала (реже — Баала и Сатурна), связь этих божеств с культом поклонения золотому тельцу.
Ряд специалистов утверждает, что Молох связан с рефаимами, они же — ветхозаветные исполины, они же — новое воплощение допотопных нефилимов, они же — дети хананейских женщин и падших ангелов.
Про потомков рефаимов в книге Пророка Исайи говорится: «Мертвые не оживут, рефаимы не встанут, потому что Ты посетил и истребил их, и уничтожил всякую память о них».
Иногда Молоха отождествляют с Нергалом, божеством аккадской мифологии, владыкой преисподней, богом смерти, мора, войны и разрушения.
Культ золотого тельца с человеческими, в том числе и детскими, жертвоприношениями — это и есть культ всевластия денег. Традиция приравнивания этого культа и всевластия денег тянется через тысячелетия, и тут что золотой телец Аарона, возмутивший Моисея, спустившегося с горы Синай, что Золотые тельцы израильского царя Иеровоама, что знаменитая ария Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст».
Кстати, опера Гуно «Фауст», триумфально прошедшая на всех европейских сценах, была впервые поставлена в 1859 году. Ее окончательная редакция была показана в Париже в «Гранд-Опера» в 1869 году. В Лондоне эта опера была впервые показана в 1863 году в Театре Ее Величества, в том же году оперу поставили в Ковент-Гардене, где она прошла с огромным успехом.
Смотрел ли Маркс эту оперу? Он поселился в Лондоне намного раньше показа там «Фауста» и жил там фактически до самой смерти. В Лондоне он и похоронен на Хайгейтском кладбище. И как же Маркс с его особой чуткостью по отношению к политически заряженным произведениям культуры мог не посмотреть этой оперы, если ее автор вложил в уста Мефистофеля столь созвучные Марксу слова по поводу роли денег? Воистину, в знакомые слова из арии Мефистофеля вполне стоит вчитаться повнимательнее, сопоставив эти слова с тем, что было сказано в «Экономическо-философских рукописях» о выворачивании деньгами всего и вся наизнанку. Ведь сказанное в этих «Рукописях» о роли денег является по сути своей марксовой метафизикой денег.
То, что Маркс предлагает в своих «Рукописях» именно метафизику денег, явствует из приведенных мной цитат. Что такое выворачивание деньгами всего и вся наизнанку? Это именно метафизика. Известно ли было Марксу о религии золотого тельца? Конечно, известно: это тогда было в фокусе внимания антибуржуазных интеллектуалов. Маркс занимался античностью, был хорошо осведомлен о том, какие именно течения боролись внутри этой самой античности, что в античности было, условно говоря, буржуазным, то есть деньголюбивым, а что — антибуржуазным.
Маркс дружил с великим немецким поэтом Генрихом Гейне (1797–1856). Маркс жадно впитывал антибуржуазные, предельно накаленные мысли Гейне о буржуазной скверне.
Гейне и Маркс познакомились в Париже в 1843 году. На момент знакомства они не знали, что являются еще и родственниками (Гейне был дальним родственником Маркса по материнской линии). Гейне был восхищен интеллектуальной глубиной и интеллектуальной страстностью Маркса. Они по многу часов говорили о политике и литературе. Маркс навещал Гейне вплоть до последних дней великого поэта.
Маркс пришел к Гейне, которого сиделки несли на кровать, положив на простыню. Умирающий Гейне, когда Маркс подошел к его постели, сказал: «Видите, дорогой Маркс, дамы всё еще носят меня на руках».
Если читатель забыл о том, каков был уровень антибуржуазности Гейне, то он вспомнит, прочитав то стихотворение Гейне «Anno», написанное в 1829 году, которое я сейчас процитирую.
Для дел высоких и благих
До капли кровь отдать я рад,
Но страшно задыхаться здесь,
В мирке, где торгаши царят.
Им только б жирно есть и пить, —
Кротовье счастье брюху впрок.
Как дырка в кружке для сирот,
Их благонравный дух широк.
Их труд — в карманах руки греть,
Сигары модные курить.
Спокойно переварят всё,
Но их-то как переварить?
Хоть на торги со всех сторон
Привозят пряности сюда,
От их душонок рыбьих тут
Смердит тухлятиной всегда.
Нет, лучше мерзостный порок,
Разбой, насилие, грабеж,
Чем счетоводная мораль
И добродетель сытых рож!
Эй, тучка, унеси меня,
Возьми с собой в далекий путь,
В Лапландию, иль в Африку,
Иль хоть в Штеттин — куда-нибудь!
О, унеси меня! — Летит...
Что тучке мудрой человек!
Над этим городом она
Пугливо ускоряет бег.
Скажут, что Гейне был слишком антирелигиозен, а противопоставление буржуазной серой моральности — некоего имморализма с криминальным душком свидетельствует не только об антирелигиозности, но и об имморализме Гейне.
Увы, наше общество после распада СССР (в Советском Союзе издавали и почитали Гейне) оказалось сильно и деструктивно поляризовано.
Постмодернистская группа готова воспевать любой имморализм, и для нее Гейне смехотворно нравственен, да и вдобавок возмутительно антибуржуазен.
А фундаменталистская группа впала в особый надрывно-псевдорелигиозный раж и готова вычеркивать из культуры не только Гейне, но и Шекспира. А уж Мильтона или Байрона — безусловно.
Если мы хотим сохранить общество и культуру, то наш долг воспрепятствовать всем тенденциям, которые усиливают такую бесперспективную поляризацию общества. Так что давайте признаем величие Гейне, а также величие Байрона, Мильтона, Шекспира и перестанем осуждать титанов европейской культуры за их перегибы. Весь западный, да и русский романтизм фактически вырос на стихах Гейне. И что же? Всё это вычеркнем из культуры?
И для Маркса, и для Гейне, которому Маркс читал свои «Экономическо-философские рукописи», деньги были воплощением скверны, темного, алчущего человеческих жертв золотого тельца. Кстати, в этом они были верны еврейской традиции отрицания этого тельца (это не помешало Марксу осудить стяжательство в его еврейском варианте). Но Маркс и Гейне прекрасно понимали, что корни культа золотого тельца, а значит, и культа всевластия денег, выворачивающих всё наизнанку, не в иудаизме, а в доиудаистических верованиях, адресующих к тьме, темной матери, рефаимам, Лилит, словом, всему тому, что сейчас переходит в последний решительный бой против гуманизма как такового.
Маркс и Гейне почувствовали дыхание этого зла задолго до того, как оно сняло маску буржуазной моральности и явило свой по-настоящему дьявольский лик. Об этом лике говорится в опере Гуно «Фауст». И речь, конечно, идет о темной метафизике, стоящей за идеей всевластия денег.
В начале постсоветского периода идеологи ельцинизма-гайдаризма подумывали над тем, чтобы сделать деньги национальной идеей. Мол, идея слишком сильно отдает бескорыстием, а без идеи вроде тоже нельзя, так пусть идеей станут деньги. Деньги, ставшие идеей, — это культ золотого тельца, не так ли?
Это очень определенная метафизика, разоблаченная Марксом именно в качестве метафизики.
Еще раз подчеркну, что метафизика и религия — вещи разные. Метафизика — это предельные смыслы и антисмыслы. Маркс называет деньги предельным антисмыслом, выворачивающим всё наизнанку. Маркс прекрасно знал всё, что связано с карнавалом. Маркс с предельным вниманием относился к такому знаковому и даже культовому для его эпохи произведению, как опера Гуно «Фауст».
Так что, давайте не будем снобствовать и вчитаемся внимательно в знакомую всем нам арию Мефистофеля.
На земле весь род людской
Чтит один кумир священный,
Он царит над всей вселенной,
Тот кумир — телец златой.
В умилении сердечном,
Прославляя истукан,
Люди разных каст и стран
Пляшут в круге бесконечном,
Окружая пьедестал,
окружая пьедестал!
Сатана там правит бал,
Там правит бал!
Сатана там правит бал,
Там правит бал!
Этот идол золотой
Волю неба презирает,
Насмехаясь, изменяет
Он небес закон святой!
В угожденье богу злата,
Край на край встает войной,
И людская кровь рекой
По клинку течет булата!
Люди гибнут за металл,
Люди гибнут за металл!
Сатана там правит бал,
Там правит бал!
Сатана там правит бал,
Там правит бал!
В отличие от Маркса и Гейне, Шарль Франсуа Гуно — автор оперы, содержащей в себе этот текст, был человеком религиозным, жил одно время в кармелитском монастыре и носил сутану аббата. Мучительный поиск жизненного пути закончился решением Гуно о необходимости предпочесть творческую музыкальную миссию — миссии духовной.
В 1852 году Гуно стал директором парижского «Орфеона». Это было объединение любительских хоровых обществ, причем объединение очень мощное. «Орфеон» был самой массовой музыкально-просветительной организацией. Членами «Орфеона» были в основном рабочие Парижа и бедные жители парижских предместий.
«Орфеон» не был коммунистической организацией, но он был, естественно, не чужд тогдашних коммунистических веяний. «Орфеон» был очень разветвленным обществом. В 1860 году в Лондоне проходил англо-французский хоровой фестиваль, в котором приняло участие 137 певческих обществ, в которые входило аж 3000 певцов. Для проведения других слетов объединялись до 8000 певцов. Гуно был руководителем «Орфеона» с 1852 по 1860 годы. К концу жизни Гуно вновь по причинам религиозного характера стал отдавать предпочтение духовной музыке.
Гуно был совсем другим человеком, чем Маркс и Гейне. И его анафема деньгам носила, по существу, религиозный характер. В процитированном мною тексте говорится не только о том, что в храме золотого тельца бал правит Сатана. Говорится и о том, что золотой телец презирает волю неба, что он насмехается над святым законом небес. Говорится о страшных кровавых последствиях угождения этому тельцу.
Антирелигиозный антибуржуазный пафос Гейне и религиозный антибуржуазный пафос Гуно... как они, по сути, близки друг другу! И как созвучны тому и другому пафосу мысли Маркса об извращающей силе денег, выворачивающей всё наизнанку, обнажающей эту изнанку, она же — свирепый культ злата и смерти, культ человеческих жертвоприношений в угоду темному и глубочайше антигуманистическому культу золотого тельца.
Не настала ли уже пора отмести различия между противниками золотого тельца — во имя сопротивления его темной диктатуре, беспощадно ломающей сегодня все последние гуманистические преграды? Как соотносится такой темный глобальный антигуманистический культ денежной античеловечности с тем, что предвидел Маркс, выступая с новой для того времени — коммунистической — доктриной неприятия извращающей силы денег?
(Продолжение следует.)