Становление и развитие советской военной доктрины прошло через несколько этапов. Сначала это были достаточно традиционные представления о позиционной войне с участием больших масс людей и техники, сильно напоминавшие опыт Первой мировой войны. Гражданская война дополнила советскую доктрину представлениями о стратегических возможностях по прорыву обороны и дальнейшему наступлению маневренных (конных) войск. Быстрое развитие новой военной техники (танков, авиации) позволило в качестве основных маневренных сил прорыва использовать не конницу, а механизированные и танковые дивизии, поддержанные с воздуха. Наконец, следующим шагом стала разработка теории глубокой операции, создавшая стратегические и тактические основы современной наступательной войны.
Однако эта теория, разработанная за несколько лет до начала Великой Отечественной войны, не была масштабно опробована. Кроме того, в советской военной доктрине не была должным образом проработана теория стратегических оборонительных операций, поскольку прорыв глубокой эшелонированной обороны считался маловероятным. Точно так же были рассмотрены лишь в общих чертах основы оперативно-стратегического взаимодействия фронтов и видов вооруженных сил в наступлении. Наконец, не было ясности в способах завоевания авиацией господства в воздухе, действий в составе больших авиационных групп и т. д.
Но именно с этим Красной Армии пришлось столкнуться с началом германского блицкрига. Прорывы нашей обороны мобильными танковыми и механизированными соединениями противника не были предусмотрены боевыми уставами, контрнаступления наших войск в начальный период войны во многом были безрезультатны из-за отсутствия взаимодействия, а наши летчики поначалу сильно уступали немецким асам как в мастерстве, так и в умении действовать слаженно.
Всему этому пришлось учиться на ходу, и здесь боевая практика уже опережала теорию. Правила германского блицкрига, добытые эмпирическим путем, дополнили наши стратегические наработки по теории глубокой операции.
Обороняться или наступать?
Гигантская Курская битва стала третьим крупным стратегическим контрнаступлением Красной Армии после битвы за Москву и Сталинградского сражения. Но в отличие от них, она была первым заранее организованным и подготовленным ответным ударом на удар противника.
В конце марта 1943 года обе армии — наша и немецкая — не имели больше сил наступать и перешли к обороне. Обеим сторонам необходимо было закрепиться на достигнутых рубежах, пополнить свои войска людьми, техникой и снаряжением, извлечь уроки из предыдущих сражений и разработать планы последующих.
Установившиеся позиции двух армий в этот период представляли собой почти прямую линию, протянувшуюся через всю страну с севера на юг. На этой линии резко выделялся Курский выступ, который на 200 километров вдавался в расположение немецких войск. Этот выступ, несомненно, был для обеих армий объектом особого внимания — по окончании трехмесячной стратегической паузы, начавшейся в конце марта, наше руководство рассматривало его как плацдарм для будущего летнего наступления, а немцы — как будущий «котел», в котором будут перемолоты основные советские силы.
Германское руководство не считало войну проигранной и надеялось выправить тяжелое положение, тем более что вермахту удалось к весне 1943 г. стабилизировать обстановку, предприняв успешные контрнаступления и захватив Белгород и Харьков.
Немецкий Генштаб планировал в районе Курска не просто наступление, но реванш. И к этому были основания. Еще в начале 1943г. Германия начала грандиозную программу увеличения производства вооружений. Резко возросло производство танков, особенно тяжелых и средних (почти на 200 %). Начался массовый выпуск новых типов танков («Пантера» и «Тигр»), самоходных орудий («Фердинанд»), самолетов («Фокке-Вульф» и «Хеншель»). На эти новинки возлагались большие надежды
В результате тотальной мобилизации численность вооруженных сил увеличилась на 1,5–2 млн человек и была доведена до 10,3 млн человек. К лету вермахт имел на Восточном фронте на 42 дивизии больше, чем к началу войны.
Германский Генштаб особенно тщательно готовился к операции на Курском выступе, которая получила название «Цитадель». В разработку плана был вложен весь огромный опыт Генштаба, учтены ошибки первых лет войны. Ни к одной операции Второй мировой войны немецкое командование не готовилось так методично и всесторонне, как к битве под Курском. В приказе от 15 апреля оно отмечало: «Этому наступлению придается первостепенное значение. Оно должно быть проведено быстро и успешно. В связи с этим… на направлениях главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, большое количество боеприпасов».
Ставка была сделана на нанесение мощного удара по советской обороне, прорыв ее на узком участке и развитие наступления вглубь страны. Операция «Цитадель» должна была стать генеральным сражением всей войны, продемонстрировать превосходство немецкой военной стратегии, возросшую мощь вермахта и вернуть утраченную стратегическую инициативу. «Здесь, на востоке, решается судьба... Здесь русские должны быть истреблены и как люди, и как военная сила и захлебнуться в собственной крови» — напутствовал Гиммлер офицеров танкового корпуса СС в апреле 1943 г.
Какую же стратегию в этой ситуации выбрало советское Верховное главнокомандование, которое обдумывало план дальнейших действий еще с конца марта 1943 года?
После Сталинградской битвы Красная Армия окрепла организационно. Повысилось ее боевое мастерство. Возрос моральный дух наших воинов. К лету 1943 года в составе действующей армии было свыше 6,4 млн человек, она имела почти 99 тысяч орудий и минометов, около 2,2 тысяч установок реактивной артиллерии («Катюши»), 9,5 тысяч танков и самоходных орудий, почти 8300 боевых самолетов. Такие силы позволяли Красной Армии начать крупное наступление.
Однако было понятно, что враг также готовится к летнему наступлению. Советская разведка подтверждала это. Она сумела в подробностях вскрыть план этого наступления и даже его дату. Перед советским военным руководством встала дилемма — обороняться или наступать?
Оборона означала возможность остановить немецкое наступление, но, одновременно, и огромные жертвы без территориального и военного выигрыша, риск потери стратегической инициативы, возможное затягивание войны на еще более долгий срок.
Наступление означало плохо организованные упреждающие операции, что сильно уменьшало шансы на победу. Кроме того, не было времени на подготовку оборонительных рубежей, на которых можно было бы закрепиться в случае неудачи. У Ставки и особенно у Сталина не было уверенности и в том, что наши войска обладают достаточным мастерством, чтобы вести наступление не против ослабевшего и обескровленного, а против полного сил, опытного и изворотливого врага — до сих пор летние наступления Красной Армии не удавались.
В начале апреля было предпринято детальное обсуждение имеющихся вариантов военными советами фронтов, Генеральным штабом. Среди прочих свои соображения прислал и заместитель Верховного главнокомандующего г. Жуков. Он писал: «Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем ему танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника».
Это предложение еще более усилило колебания Ставки. Совмещение обороны и наступления требовало двойных усилий от войск, от тыла, от военной промышленности, требовало гигантских организационных и мобилизационных усилий. Но зато оно позволяло тщательно подготовить оборону, обескровить наступающего врага, а затем свежими силами вести дальнейшее наступление.
С точкой зрения Жукова согласился начальник Генштаба А. Василевский, многие командующие войсками фронтов. 12 апреля план действий на лето и осень 1943 года в общих чертах был принят. Произошел редчайший случай, когда сторона, имевшая стратегическую инициативу, превосходящие силы и все необходимое для наступления, сознательно согласилась ожидать удара противника в обороне.
Это был крайне рискованный вариант, но это был единственным оптимальным. Он был рассчитан, в первую очередь, на то, что советские солдаты выдержат чудовищной силы удар немецкой военной машины, не испугаются, не побегут, а напротив, вслед за этим ударят сами и погонят немцев.
Обороняться и наступать!
Преднамеренную оборону (так на военном языке был назван этот тип боевых действий) на заранее подготовленных рубежах на курском выступе держали два фронта — Центральный и Воронежский. Они были максимально усилены людьми и вооружениями, трехмесячное затишье было использовано для создания прочной, глубоко эшелонированной обороны глубиной до 180–200 км. Кроме того, в резерве у Ставки было сосредоточено пять танковых армий, отдельные танковые и механизированные корпуса и большое количество стрелковых корпусов и дивизий.
Еще один мощнейший резерв обороны и, одновременно, те самые «свежие силы» для наступления должен был обеспечить вновь образованный Степной фронт (командующий — генерал-полковник И. Конев). По своему боевому и численному составу он представлял собой наиболее мощную стратегическую группировку Ставки, когда-либо создававшуюся в ходе войны.
Гигантская организаторская работа, проведенная в кратчайший срок, материальные и духовные ресурсы, мобилизованные на отпор захватчикам, — все это, наверное, было под силу лишь СССР того периода.
Сложнейшим оперативным вопросом был выбор момента перехода от обороны к контрнаступлению. Надо было безошибочно определить, когда наступил кризис в наступлении немецких ударных группировок, когда именно враг ввел в сражение все свои силы без остатка.
Начало немецкого наступления несколько раз переносилось. По последним данным разведки и показаниям пленных, оно ожидалось 5 июля в 3 часа. Командующие Центральным и Воронежским фронтами К. Рокоссовский и Н. Ватутин встали перед выбором — верить или нет показаниям пленных? В результате они самостоятельно приняли решение на проведение артиллерийской контрподготовки всей мощью запланированных для этого огневых средств.
И это решение оказалось правильным. В 2 часа 20 минут артиллерия 13-ой армии, против которой ожидался главный удар, нанесла сокрушительный удар по немецким частям, приготовившимся к наступлению. На первой позиции готовые к наступлению части противника были буквально сметены внезапным упреждающим артиллерийским огнем. Не ожидающие этого немецкие войска понесли урон в людях и технике, управление войсками было нарушено, сроки сорваны, немецкие армии не смогли начать согласованное и одновременное наступление, как было запланировано.
Тем не менее, борьба была крайне тяжелой и упорной. Вражеская группировка, действующая узкими ударными клиньями, обладала огромной пробивной силой. Наступление поддерживалось с воздуха — в некоторые моменты в небе одновременно находилось до 400 самолетов.
Но упорство наших войск и мощь обороны были таковы, что за первые два дня боев противник продвинулся лишь на 6–10 км. Наши войска отражали за день до 13–16 атак врага. В бою под Прохоровкой лоб в лоб во встречном сражении столкнулись две сильные ударные группировки. Тут показали себя новые немецкие танки, способные поражать наши Т-34 с дистанции около 2 км. Тем не менее, к 12 июля командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Клюге признал, что окружить советские войска на Курском выступе невозможно.
В период с 12 по 17 июля в битве произошел решающий перелом. За неделю с небольшим советские войска похоронили замысел операции «Цитадель». И начали собственное наступление (операции «Кутузов», «Суворов» и «Румянцев»), отбросив врага на 140–150 км, вынудив его перейти к обороне и удержав стратегическую инициативу.
Под Курском советская армия сумела превратить сложную, почти проигрышную для себя ситуацию в победоносную, поначалу отдав инициативу противнику, выдержав его удар и затем перейдя в наступление. Стратегия преднамеренной обороны стала классикой воинского искусства. Впрочем, чтобы ее воплотить, другим армиям мира надо было бы иметь таких стойких и мужественных солдат, таких талантливых полководцев и таких беспримерных тружеников тыла, какие были у СССР в то время.
Но и Курская битва не была еще верхом достижений Красной Армии. Впереди была ювелирная по замыслу и осуществлению операция «Багратион».