Еще раз оговорю, что наблюдатель, находящийся на четвертом этаже, — это не человек. Это, скорее, один из регистрирующих приборов, которыми располагает человек. А на самом деле — это всего лишь поясняющая метафора, которую я предлагаю принять на вооружение именно в качестве таковой. Не более того, но и не менее. Те, кто слушали в 2011 году мои лекции «Суть времени», не видели никаких притягательных голографических тел, что-то там излучающих. Нечто наподобие этого — опять же, именно наподобие — в каком-то смысле «видел» регистратор, находящийся на четвертом этаже. При том, что глаз у этого регистратора нет. И говорить, что он что-то там «увидел» в буквальном смысле этого слова, нельзя.

И даже если бы он что-то увидел, он не может передать свое квазивидение потребителю — то есть человеку. Ибо он, этот наблюдатель, еще раз подчеркну, не человек, а регистрирующее устройство. Фиксируя что-то наподобие светящегося и излучающего тела, этот регистратор передает потребителю вовсе не то, что он фиксирует, а некий сигнал, имеющий лишь косвенное отношение к квазителам, которые регистратор квазиувидел.

Я так настойчиво всё это оговариваю, потому что есть много охочих до разного рода визионерств, в ходе которых гуру говорит, а слушатели действительно что-то видят. Что именно? Ну, какие-нибудь там неземные существа, летающие тарелки, свет с небес и так далее.

В числе тех, кого почему-то впечатлили тогда мои лекции, может быть, были и такие визионеры. Но их было немного. И все они очень быстро отсыпались. Те же, кто не отсыпался, а, напротив, занялся упорным трудом, были очень далеки от визионерства. Они были от него, как говорил когда-то классик, не просто далеки, а «страшно далеки».

Простейший смысл метафоры, которую я предложил, заговорив о теле, излучениях и наблюдателе, находящемся на четвертом этаже, вполне исчерпывается понятием «странная притягательность». Мол, контекста не улавливаю, связи для меня не ясны, неявные цитаты я не ощущаю, явные для меня являются тайной за семью печатями, но говоримое притягивает. И не в силу каких-то особых свойств говорящего, а в силу своего странного содержания. Вот такая странная притягательность и есть порождение особых сигналов, подаваемых наблюдателем/регистратором с четвертого этажа.

Настойчиво подчеркиваю, что это не банальная энергетика речеговорения, не волевая харизма говорящего некие странные речи. Это всё — первый и второй этаж. А странная притягательность — порождение не этих нижних двух этажей и не третьего основного, а четвертого этажа, высшего, достаточно странного и не вполне очевидного.

Таков простейший смысл моей метафоры. Но есть и более сложный смысл. Он состоит в том, что далеко не всё мышление человеческое развертывается в виде чего-то такого, что сходу может быть оформлено в словах и превратиться в текст. Есть другие виды мышления. Они носят, представьте себе, пластический характер. И зачастую при этом не осознаются напрямую мыслящим субъектом.

Знаменитые слова философа Декарта «мыслю, следовательно, существую» (cogito ergo sum) не так просты, как это кажется на первый взгляд. Что значит «мыслю»? Кто мыслит? Мыслю ли я? В каком смысле я мыслю? И, наконец, что значит «я существую»?

Впрочем, сейчас мне хотелось бы обсудить не Декарта. А те виды мышления, которые «я» зачастую не осознает напрямую в качестве такового. Между прочим, всё, что «я» осознает в качестве своего мышления, крайне родственно тексту. Ведь и впрямь, человека во многом сделало человеком именно слово.

Но процессы мышления могут протекать с огромной скоростью и иметь существенно невербальный, то есть несловесный характер. И при этом речь будет идти именно о мышлении. Такое мышление сродни танцу или пантомиме. Только танцорами или мимами являются не лики, то есть квазичеловеческие сущности, и даже не маски, а достаточно абстрактные тела.

У вас на каком-то уровне вашего мышления несколько странных тел могут сталкиваться друг с другом, образовывать причудливые конфигурации, поглощать друг друга, и это тоже будет мышление. Только вы этого когнитивного танца или когнитивной пантомимы, конечно же, не увидите в качестве таковых. Вы просто начнете о чем-то думать, потом отвлечетесь на что-то другое, а процесс мысли не прекратится. Он сместится в другие регистры, а потом вернется к вам в виде новой мысли, которая может быть и достаточно незамысловатой, и вполне оригинальной.

Примерно так были открыты и таблица Менделеева, и бензольное кольцо. Так что это опять-таки не визионерство. Ну уж никак не визионерство.

Речь идет о вещах весьма практических, достаточно внятно обсужденных, весьма полезных и, главное, абсолютно реальных. Но при этом не лишенных странности.

Есть многое на свете, друг Горацио, Что и не снилось нашим мудрецам.

Обсуждая эти вещи, я возвращаюсь к той традиции, которую уже начал разбирать перед тем, как заговорил о наблюдателях, телах, энергиях и так далее. И которую маркируют имена П. В. Симонова или М. Полани.

Я напоминаю, что, в рамках этой традиции, бессознательное, подсознательное и сверхсознательное сохраняются. Но наполняются другим содержанием, нежели во фрейдистской традиции.

Я напоминаю также, что, согласно классификации П. В. Симонова, бессознательное (которое Симонов еще называл досознательным) и впрямь близко к тому понятию «оно», которое ввел Фрейд. Что это бессознательное включает в себя биологические потребности в пище, воде, продолжении рода, а также врожденные поведенческие акты (то бишь инстинкты). Что ж, вполне приемлемо на этом этапе нашего обсуждения поставить знак равенства между нашим первым этажом и таким вот без-до-сознательным.

И, наконец, я напоминаю, что подсознательное в рамках всё той же традиции содержит в себе не совсем то, что определяет как таковое фрейдистская школа. Что подсознательное для П. В. Симонова и тех, кто ориентирован на его представления, включает в себя и социальные нормы, и веления долга, и зов сердца, и чувство вины. И всё то личностное знание, которое, как считает М. Полани, освоено за счет абсолютного ученичества, очень необходимого на определенном этапе. Речь идет о подсознательном или бессознательном освоении очень и очень многого. Это близко к тому, что Фрейд называл «сверх-Я». И потому следует говорить о глубоком расхождении между понятиями о бессознательном, вводимыми школой Фрейда и школой Симонова–Полани.

Назовем это бессознательное Симонова–Полани вторым этажом. А само сознание — третьим. Что же тогда такое четвертый этаж?

Четвертый этаж — это сверхсознание, всё по тому же Симонову. Сверхсознание как неосознаваемое сочетание элементов прежнего опыта, синтез принципиально новых элементов, интуитивный отбор гипотез. Сверхсознание как царство особых доминант, подчиняющих себе человека, как царство целей и смыслов.

Я знал одной лишь думы власть, Одну — но пламенную страсть...

Если бы четвертого этажа в этом смысле не было, победу врага над Россией можно было бы считать окончательной. Но этот этаж есть. И потому

До встречи в СССР!