В прошлый раз мы остановились на том, что для Рут Бенедикт было исключительно важно доказать относительность культурных норм, что именно эта задача была скрытым, но исключительно мощным мотором и ее научной деятельности, и ее работы в качестве высокопоставленного правительственного эксперта.

Поясним: Бенедикт была крупнейшим экспертом правительства и госдепартамента США «по другим культурам» до, во время и после войны. В частности, именно ей «заказали» исследование культурных особенностей японцев во время войны (понятно, с какими целями, — с военными: узнать врага, чтобы знать, куда бить), результатом чего явилась ее знаменитая книга «Хризантема и меч». Характерно, что культур-антропологическое (!) исследование японской культуры было проведено Бенедикт исключительно по книгам и др. письменным источникам (в том числе было проанализировано 5 тыс. дневников убитых и пленных японских военнослужащих, причем в переводе на английский язык, так как Рут Бенедикт не владела японским), что всегда объяснялось тем, что во время войны ничто другое было невозможно. Однако в это время в США было около 200 тысяч японцев, которые к тому же были «удобно для исследований» интернированы в специальные лагеря, но они в качестве «носителей японской культуры» Бенедикт почему-то не заинтересовали. А с началом холодной войны именно Бенедикт было поручено провести сравнительное культур-антропологическое исследование СССР и стран, которые попали в сферу его геополитического влияния в результате Победы 1945 года, — будущих социалистических стран. Очевидно, что цели исследования были такими же, как и в случае с японцами. Бенедикт начала работу (как и в случае с Японией — по письменным источникам), было несколько засекреченных отчетов (а как же — война!), но в полном объеме исследование не было проведено и закончено — из-за смерти Бенедикт в сентябре 1948 г. Может, это и к лучшему — что исследование не было проведено в полном объеме... Потому что некоторые результаты «японского» исследования известны.

Несмотря на то, что «Хризантема и меч» получила, мягко говоря, неоднозначную оценку ученых в Японии и на Западе (Бенедикт упрекали в антиисторизме, западном этноцентризме, а также в том, что она нарисовала портрет не японца, а японского военнопленного), она стала классической работой культурной антропологии, к которой до сих пор постоянно обращаются исследователи-культурологи. Почему же такая столь слабая в научном отношении работа стала классической? Читатели нашей газеты, как кажется, уже догадались... Исследование стало «классическим», потому что было направлено на решение очень определенных и совершенно военных задач — хоть и не научных, но таких, которые в подавляющем большинстве случаев и стоят перед культурологами, культурными антропологами, сравнительными социологами разных стран в тех случаях, когда им дают государственный заказ. Какие это задачи? Вот что пишет об этом сама Рут Бенедикт:

«Перед нами один за другим вставали острые вопросы: Что же японцы будут делать? Возможна ли их капитуляция без нашего вторжения? Следует ли нам бомбить дворец Императора? Что мы можем ожидать от японских военнопленных? О чем мы должны рассказывать в обращенной к войскам и жителям Японии пропаганде ради спасения жизни многих американцев и умаления готовности японцев бороться до последнего солдата? Среди тех, кто хорошо знал японцев, существовали большие разногласия. Когда наступит мир, не окажется ли, что для поддержания порядка среди японцев потребуется введение бессрочного военного положения? Должна ли наша армия готовиться к противостоянию отчаянных и бескомпромиссных людей в каждой горной крепости Японии? Прежде чем появится возможность установления международного мира, не должна ли в Японии произойти революция, подобная французской или русской? Кто ее возглавит? В наших суждениях по этим вопросам было много разногласий».

Конечно же, эти задачи имели право быть поставленными и решенными: à la guerre comme à la guerre — и в этом смысле никаких претензий к Рут Бенедикт как к патриоту Америки быть не может. Однако где же здесь независимость от актуальных потребностей общества и эгоистическая самоактуализация, на которой так настаивает Маслоу? Где вот эта «чистота» самореализации в горнем (и, видимо, безвоздушном) мире? А ведь Бенедикт не только «просто» сделала это исследование японской культуры и «просто» написала соответствующие отчеты (которые во время войны были, конечно, засекречены). Как считает большинство исследователей творчества Бенедикт, «японское» исследование было-таки использовано Америкой в войне с Японией. Это касается как минимум двух пунктов: во-первых, в решении применить атомное оружие для устрашения японцев, хотя, конечно, общепризнанно, что атомная бомбардировка была в первую очередь «адресована» СССР (говорят даже, что отчет Бенедикт был последним доводом, который убедил Трумэна сбросить бомбы). А, во-вторых, в принятом и реализованном решении при капитуляции Японии оставить ей императора. Неслабые такие решения, правда? А если выводы Бенедикт были... не вполне научны и не соответствовали действительности (ведь сомнения есть!)? То, значит, и политические решения, принятые на основе этих выводов, были не того... не обоснованы? И кто за это несет ответственность? Но это так, риторический вопрос «в сторону», как пишут в пьесах. Но вопрос о последствиях научных разработок, в том числе не только непосредственных, но и отдаленных, нам действительно очень интересен...

Вернемся к мотивам научной работы Бенедикт. Итак, почему легитимация крайнего культурного релятивизма была так важна для Рут Бенедикт? Молодость Рут Бенедикт пришлась на начало XX века, когда положение женщин вообще и в США в частности было далеко от равноправия. Это не помешало ей получить образование, однако, например, она долго работала в Колумбийском университете бесплатно, потому что по тогдашним законам США замужнюю женщину должен был содержать муж. И Бенедикт, очевидно, была значительно мотивирована, в том числе в научной работе, доказательством равенства полов, что дало даже возможность ее биографам говорить о том, что она «претендовала на равенство с мужчиной, может быть, на роль мужчины». Кроме того, в 35 лет Рут Бенедикт неожиданно обнаружила, что какой-то частью принадлежит к меньшинству, которое дало первую букву в аббревиатуре «ЛГБТ». Ее близкие отношения с Маргарет Мид — тоже великим антропологом и социологом XX века — продолжались многие годы. Соответственно, вопрос о легитимации подобных отношений и соответствующих наклонностей также Бенедикт (как и Мид) чрезвычайно интересовал.

Таким образом, совершенно очевидно (и это отмечено большинством исследователей творчества и биографов как Рут Бенедикт, так и Маргарет Мид), что и направленность исследований Бенедикт, и результаты, ею полученные, и выводы, которая она делала, и, наконец, теории, которые она построила на основе проведенных исследований — всё было мотивировано тем, что она чувствовала себя (вместе с подобными ей) неравноправной в обществе и хотела доказать, что это неверно. Именно отсюда происходил и ее крайний релятивизм в отношении культурных норм — типа нормы всякие нужны, нормы всякие важны... совершенно независимо от того, как их воспринимает общество. Оттуда же — введение ею (совместно с М. Мид) понятий позитивного (когда собственное отклонение от общественной нормы воспринимается просто как альтернатива общественным условностям и служит источником любви к себе и гордости собой) и негативного отклонения (когда собственное отклонение от нормы воспринимается человеком как преступление или болезнь и служит причиной ненависти к себе). Тот же источник и у получившего широкое распространение представления Бенедикт о том, что культура — это проекция личности на общество (а не наоборот!). Известен афоризм Бенедикт «Culture is personality writ large» (буквально — «культура — это личность, написанная крупно»). Сама Бенедикт поясняла его так: «Культура — это … индивидуальная психология, спроецированная крупным планом на экран, приобретшая гигантские пропорции и длительную протяженность во времени». И вполне логичный вывод — личность с правильным, то есть позитивным отклонением, может изменить культуру «под себя» — то есть добиться признания своего отклонения культурной нормой. Как пишет С. Н. Лурье, «Для нее было очевидным удовлетворением придти к выводу, что любое отклонение может быть принято в соответствующей культурной ситуации».

Сделаем на этом месте небольшое и не лирическое, но необходимое, с нашей точки зрения, отступление — чтобы читатель не потерял нить изложения. Потому что читатель может решить, что мы забыли про наш основной предмет исследования — Абрахама Маслоу и его «гуманистическую психологию», — растеклись по древу или заводим рака за камень, то есть уходим от главной темы. Так вот, мы не растеклись и не заводим. Напомним: мы решили исследовать вопрос о том, что происходит с учеными и наукой в том случае, если они решительно и бесповоротно хотят быть «вне политики», то есть категорически не желают принимать во внимание современные им социально-политические реалии и конфликты и уж тем более — принимать в этих конфликтах определенную сторону. Был выдвинут тезис о том, что выбор простой — либо социальная ответственность и наука, либо аполитичность и сдача на милость врага человечества, каковым является ныне либерал-фашизм и вообще антигуманизм. В качестве примера мы решили исследовать работы Абрахама Маслоу — всемирно известного психолога, родоначальника так называемой гуманистической психологии. Анализируя эти работы, мы обнаружили, что в них, мягко говоря, мало гуманизма и совсем мало науки. Более того, выяснилось, что он не только сам провозглашал принципиальную независимость человека от социума (потому что всё в нем, в человеке, определяется биологией), но и буквально требовал от общества освободить «настоящих людей» (которые самореализовались) от всякого чувства вины по поводу того, что они не замечают и не принимают во внимание кричащих социальных проблем вокруг них. Столкнувшись с таким «гуманистическим» поворотом, мы отложили на время анализ научных теорий Маслоу и решили поинтересоваться, откуда же Маслоу всё это взял, и внимательно посмотреть на персоны и деятельность людей, которых сам Маслоу называл в качестве первопричин и первообразцов самореализующихся личностей — на Рут Бенедикт и Макса Вертгеймера. И начали с Рут Бенедикт...

И выяснили как минимум то, что Рут Бенедикт была далеко не гармоничной личностью (с удовлетворенными потребностями низших уровней, по пирамиде Маслоу). И поэтому совершенно непонятно, как же она самореализовалась (а это бесспорно!) при такой внутренней дисгармонии? Далее выяснилось — в полном противоречии с требованиями теории Маслоу, — что Рут Бенедикт не только не была «чистым» ученым, далеким от социальных проблем современного ей мира, но прямо наоборот — она постоянно занималась этими проблемами, часто используя науку (если точнее — отношение к науке в обществе начала XX века как к непререкаемому авторитету, как к богу практически) как инструмент в достижении общественно-значимых (так, например, она настойчиво и яростно боролась против пропаганды расизма и евгеники), а часто и просто политических целей. И что более того — она была важным правительственным экспертом, чьи работы заказывались и эффективно использовались Америкой в сугубо военных целях. Кроме того, мы обнаружили, что направление научных изысканий Рут Бенедикт и ее выводы и теории мотивировались, во-первых, ее личными нетрадиционными особенностями и наклонностями, а во-вторых, ее уверенностью в том, что личность должна преобразовать общество под себя или как минимум преобразовывать под себя представления общества о норме... А уже вот это само по себе повлекло огромное число социально-политических последствий, в том числе отдаленных, о которых мы просто не можем не рассказать читателю. Однако мы торжественно заверяем, что вскоре мы вернемся и к Абрахаму Маслоу, и к Максу Вертгеймеру, и к «гуманистической психологии», и к вопросам якобы принципиально необходимой аполитичности ученых. Конец нелирического отступления.

Не подумайте, уважаемые читатели, что мы хоть что-то имеем против таких отношений и наклонностей, какие были характерны для Рут Бенедикт — ни боже мой! Но предлагаем подумать о том, как сказывается подобная личная заинтересованность на результатах исследований и — в случае, если ученые действительно талантливые — на позднейшей научной традиции, а также на собственно развитии общества. Особенно в тех случаях, когда предметом исследования являются именно человек и общество... Потому что если, например, некто, сильно озабоченный своим малым ростом («комплекс Наполеона» называется), сконструирует и внедрит станки или машины, которые будут удобны в пользовании для низкорослых людей, то вреда от этого не будет никакого — одна польза. А вот если так же озабоченный биолог или врач «научно» докажет, что все люди, переросшие отметку в 150 см, — это люди заведомо умственно неполноценные, так как, дескать, их мозг не может нормально развиться из-за того, что постоянно недополучает необходимых «строительных материалов»: белков, жиров и пр. — отвлекаемых на рост организма в целом... и что этот «дефект» (высокий рост + умственная неполноценность) передается по наследству... А потом найдется такой же «комплекснутый» политик или обществовед, который посвятит свою жизнь тому, чтобы законодательно признать всех «переростков» неполноценными и поэтому недееспособными... и поэтому обучать их только в школе для умственно отсталых, запретить иметь детей... То так можно, как говорилось в известном анекдоте, и «до мышей докувыркаться».

Так вот, нам представляется, что научная деятельность Рут Бенедикт, Маргарет Мид и др. ученых, которые были сильнейшим образом мотивированы собственными специфическими проблемами, привела в итоге к довольно-таки печальным, но грандиозным результатам. Среди этих результатов — практически всё, с чем борется «Родительское Всероссийское Сопротивление»: ювенальная юстиция, легализация однополых браков и усыновления однополыми семьями детей, всепоглощающая толерантность, либерализация образования, попытки узаконения инцеста, каннибализма, эвтаназии... Вы спросите, при чем тут Рут Бенедикт? А вот смотрите сами.

Как мы упоминали, Рут Бенедикт более всего известна своей книгой «Паттерны культуры», в которой она «научно» доказала, что в разных культурах в отношении одних и тех же вещей существуют разные нормы и что все эти нормы имеют право на существование. То есть проявила тот самый «крайний культурный релятивизм». Ну что, казалось бы, плохого в культурном релятивизме? Действительно, все культуры разные. Действительно, в разных культурах существуют разные взгляды по одними тем же вопросам и разные нормы в, казалось бы, одинаковых случаях... И почему бы не признать все нормы равноправными? Вот, например, каннибализм. Да, действительно есть общества, в которых каннибализм не только нормален, но даже почетен. А «наука доказала», что некоторое время назад каннибализм был почетен и полезен почти во всех человеческих обществах. И если мы настоящие либералы (то есть считаем, что «права человека» превыше всего), то почему бы и нам не признать, что каннибализм — это нормально, и не убрать оскорбляющую моральное чувство каждого истинного демократа и позорящую наше общество соответствующую статью из Уголовного Кодекса (читайте статью Марии Мамиконян в прошлом выпуске нашей газеты)? Или, например, инцест. Есть общества, где это принято. «Ученые доказали», что была аж целая цивилизация — инков, в которой в царской семье браки заключались строго между ближайшими родственниками: родными братьями и сестрами. Почему бы и нам, если мы действительно за равенство всего всему, не признать инцест, во-первых, нормальным, а, во-вторых, законным? И перестать преследовать несчастных людей, «вся вина» которых в том, что они «как древние инки». Или, например, педофилия... Есть общества... «Ученые доказали»... Почему бы и нам... Ну, вы поняли?

А что же делать, спросит читатель. Ведь действительно нормы бывают разные. И люди, придерживающиеся этих норм, — это люди (не «тоже люди», а люди). И эти люди ничем не хуже и не лучше, не ниже и не выше нас. Почему тогда мы должны относиться к их нормам и ценностям не так, как к нашим? Тем более что «ученые доказали»...

Есть такой известный анекдот об ученых, которым поручили разработать метод расчета, который бы позволял предсказывать результаты скачек. Ученые много работали и разработали методику, которая позволяла предсказать результаты забегов с точностью до тысячных процента — НО в предположении, что в скачках участвуют абсолютно упругие сферические кони в вакууме. Абсолютизация «культурного релятивизма» чем-то напоминает этого знаменитого «сферического коня в вакууме». Потому что культурный релятивизм хорош и верен только, так сказать, in vitro (то есть в пробирке, вне организма). А in vivo (в живом организме) он практически смерти подобен. Например, живут себе папуасы на островах в Новой Гвинее, и у них принято есть побежденных врагов из других племен, умерших вождей и родственников (с целью завладения их именами, которых там дефицит, а не просто так, ради развлечения, между прочим). Ну живут и живут, ну едят и едят. Это их жизнь, их культура, их общество, и мы не вправе их осуждать (тем более, еще неизвестно, как бы мы сами повели себя, если бы у нас имен не хватало). Мы тем более не вправе вмешиваться и силой препятствовать им есть друг друга. Единственное, что мы можем — это попытаться убедить их, что имен больше, чем им кажется, или что есть другие, не связанные с каннибализмом, способы добычи имен. Однако всё изменится, если папуасы решат совершать набеги на наши богатые именами земли, похищать наших граждан и есть их. Тогда мы будем в полном праве применить все способы (включая убийство и т. п.) для противления людоедству. Потому что у нас людей есть нельзя. Более того, допущение каннибализма может разрушить наше общество — то есть это коснется не только конкретно поедаемых, но всех. В силу того простого обстоятельства, что запрет убивать и есть людей — важный камень в фундаменте нашей культуры, на котором стоит наше общество, и выдирание этого камня означает обрушение этого общества. Если можно есть людей (у нас!), то тогда можно всё. А если можно всё, то общества нет.

Эта ситуация в чем-то аналогична работе раковых клеток в организме. Человеческий организм состоит из множества разного вида клеток: клеток крови, нейронов, клеток печени, кожи и пр. Каждый вид клеток произведен нашим собственным организмом, но имеет свое строение, свои особенности жизни и функционирования. И все эти клетки отлично сосуществуют вместе, создавая возможность для жизни организма в целом. Раковые клетки тоже производятся нашим организмом и тоже имеют свои особенности функционирования, как и все другие. Но эти особенности функционирования таковы, что если не задушить это функционирование в зародыше, то организм погибнет. При этом раковые клетки совершенно не опасны, если они удалены и находятся вне организма — там, в пробирке, мы можем позволить им развиваться, с целью их изучения, например. Мы даже можем привить их мышам, например (если мы не сильно озабочены правами мышей, что тоже сейчас встречается), и это тоже будет неопасно. Но внутрь себя их пускать нельзя! Так же нельзя пускать внутрь любого общества нормы, которые это общество разрушают.

Но ведь многие «носители» иных культурных норм живут совсем не в Новой Гвинее, а среди нас! — скажут нам. Да, живут. Но пока они живут сами по себе, вместе со своими «однонормниками» или внутри своих микросообществ, и не требуют, чтобы их нормы были признаны общими, по которым должны будут жить все, это почти равносильно Новой Гвинее. А вот если они пытаются навязать обществу свои убийственные для этого общества нормы — тогда... общество не только может, но и должно защищаться всеми возможными способами, включая всенародную войну и этим нормам, и их пропагандистам.

И вот в этом самом месте колоссальное значение приобретает наука, научные исследования и ученые. Потому что наука имеет всё еще огромный авторитет в нашем обществе. Как и ученые. И потому, что «научным данным» верят иногда больше, чем богам: слишком много уже человечество знает научных достижений, которые совершенно неочевидны, непредсказуемы и никаким здравым смыслом не объяснимы. А приходится верить — наука же! И если, например, наука неожиданно «докажет», что, согласно последним данным, быть съеденным людоедом — это, с одной стороны, не только не плохо, но даже приятно, достойно оплачивается и даже в чем-то почетно. А с другой стороны — что все люди в глубине души (подсознательно то есть) — каннибалы, что поедание человечины — одна из естественных потребностей человека, но проклятое тоталитарное общество не дает свободно удовлетворять эту важнейшую потребность... Что истинное развитие человека, его бесценной индивидуальности, возможно только путем конкуренции с другими индивидуальностями за то, кто кого сожрет... Наконец выяснится, что отрицание каннибализма — это признак недоразвитости и серости! И тоталитаризма! — каждый знает, что в странах вроде фашистской Германии каннибализм был запрещен, за него казнили! А по-настоящему современный и прогрессивный человек, истинный сторонник демократических и гуманистических ценностей — тот, кто не только любит человечину, но и гордится этим, способен открыто говорить об этом, готовит к этому прекрасному занятию своих детей с пеленок... В общем, если всё вот это или подобное достаточно долго от лица ученых внедрять в общественное сознание, то оно, сознание, еще неизвестно как себя поведет. Раз «ученые доказали»... может, и правда приятно и почетно... и прогрессивно-современно!

А что, скажете, не так примерно это происходило с легитимизацией гомосексуализма? И, конечно, огромный вклад в этот процесс внесла Рут Бенедикт (нет, мы еще не забыли, о чем пишем статью!) и другие ученые, подобно ей ангажированные своими личными проблемами. И хотя Рут Бенедикт наверняка не хотела ничего плохого для американского общества, а наоборот, хотела только хорошего — она была настоящим патриотом и всеми силами старалась помочь Америке во время войны (см. выше), все-таки ее усилиями был нанесен колоссальный вред и американскому, и вообще человеческому обществу. Потому что культурный релятивизм, который она пропагандировала, оказался оружием огромной разрушительной силы. А сама Рут Бенедикт, вне зависимости от характера ее намерений, оказалась в полном смысле слова пособником врага человечества... вот мы и опять вернулись к вопросу о социальной ответственности ученых.

Для завершения темы нам необходимо еще рассмотреть обсужденные выше вопросы о культурном релятивизме в стратегическом плане. Положим, мы с вами, читатель, уже прогрессивны и либеральны настолько, что готовы признать право каждого на что угодно (на воровство, насилие, регулярную смену пола, педофилию, рабовладение, рисование свастик на могилах и пр.) — если, конечно, у этого «каждого» есть соответствующие культурные нормы, которые мы без всяких предварительных условий безмерно уважаем и поддерживаем. Более того, мы даже, проявляя истинный культурный релятивизм, согласны на то, чтобы каждое такое право люди, придерживающиеся соответствующих норм, могли свободно пропагандировать и защищать, для чего устраивать митинги и демонстрации, создавать политические партии и избираться в парламент. Это всё прекрасно, но что будет в будущем? Во весь рост встает вопрос, как это наше со всех сторон чудесное мировоззрение передать детям? И не только тем детям, которым посчастливилось родиться или быть усыновленными в семьях истинных либералов или истинных креаклов, или просто однополых семьях, а вообще всем детям, в том числе тем несчастным, которые прозябают в семьях с еще не до конца прозревшими родителями? А? Вы правильно догадались! Надо изъять этих несчастных детей из семей с «неправильными» родителями! Потому что там нарушают их права и — главное — внушают им культурный абсолютизм вместо дорогого нашему сердцу релятивизма!

Но это еще не всё! Даже в семьях настоящих культурных релятивистов необходимо растить детей специальным образом — чтобы они росли и развивались свободно, без каких-либо ограничений, чтобы не навязывать им какие бы то ни было нормы (пусть и относительные) нашего больного общества, а чтобы они могли по-настоящему проявить всё то, что заложено в них природой! (Кстати, именно на этом настаивал главный герой нашего многосерийного повествования — Абрахам Маслоу. Он считал, что человек «от природы» так хорош, что если ему не мешать, а дать расти и развиваться без всякого искажающего природу вмешательства социума, то он вырастет в «настоящего» человека — самореализующуюся личность.) То есть главный принцип воспитания по-либеральному — «никаких ограничений» (или, что то же самое, соблюдение прав ребенка). Что при таком «свободном развитии» получается, хорошо иллюстрирует следующий факт. В 60-е годы прошлого века в Америке стало модным убеждение, что многие психологические проблемы взрослых происходят из слишком грубого и жесткого «приучения к горшку» в детстве, что от этого портится характер и т. д. Поскольку американцы — люди практические и деятельные, они решили проблему очень просто — перестали совершать эти жестокие и грубые (и, заметим, обременительные и неприятные для родителей) действия в отношении своих детей. В результате появилось целое поколение (!) детей, которые до третьего класса школы ходили в памперсах. Но это еще ничего. Когда эти дети выросли, оказалось, что у них всех (то есть у целого поколения!) гигантские проблемы с самоконтролем. Попросту говоря, у них самоконтроль практически отсутствовал (ну, и еще кое-какие психологические нарушения, по мелочи). Чего может добиться человек без самоконтроля? Как жить в обществе с людьми, лишенными самоконтроля? Может ли быть личность без самоконтроля названа самореализующейся?

В этой связи хочется напомнить читателям байку, которая широко ходила пару лет назад в российском интернете. Уж не знаем, было или не было такое на самом деле, да это и не важно. Рассказывали же, что ехали люди в маршрутке. И рядом с девушкой в светлом наряде (это было летом) сидел мальчик лет 10–11, который явно намеренно грязными ботинками постоянно пытался задеть светлое платье (или брюки?) девушки, пачкая его (их?). А рядом стояла мама мальчика, которая «ничего не замечала» и никак не реагировала. Тогда девушка указала маме, что мальчик ведет себя неподобающе, и услышала в ответ, что мальчика, дескать, воспитывают по новой прогрессивной системе, в соответствии с которой ему ничего нельзя запрещать... Тут сзади встал молодой человек и направился к выходу. Проходя мимо мамы мальчика, он вынул изо рта жвачку и прилепил ее на лоб «прогрессивного» педагога. «Меня тоже воспитывали по этой системе!» — сказал он и вышел из маршрутки.

(Продолжение в следующем номере).