Почти 50 лет назад, в одной из школ рабочей окраины Ленинграда, в 1-м классе шел урок арифметики. Темой урока было умножение — об этой операции рассказывалось впервые, объяснялось, что это такое, и т. д. Все вроде уже всё поняли, урок подходил к концу. И тут учительница задала классу неожиданный вопрос. «Дети, — сказала она, — вот мы с вами долго изучали сложение. И как все вы, наверное, сегодня поняли, те задачи, которые решаются умножением, можно решить и с помощью сложения — только дольше. Но люди все-таки придумали умножение. Как вы думаете, зачем? Зачем нужно было изобретать умножение, когда уже было известно сложение?». В классе повисла абсолютная тишина (что было невероятной редкостью в этом классе, да и вообще, наверное, редко бывает в любом 1-м классе). Все напряженно думали, но... не могли ничего придумать. Выждав приличествующую моменту паузу, учительница — весьма торжественно — сказала: «Люди придумали умножение... чтобы продвигать человечество вперед!».

Это открытие поразило нас до глубины души. Нет, не открытие умножения. А мысль о том, что люди изобретают, чтобы продвигать человечество вперед. Именно тогда, наверное, в тех первоклассниках зародился и остался навсегда пиетет перед наукой и исследованием любого рода. И — что еще важнее — восторг перед людьми, которые делают что-то ради продвижения человечества вперед. И конечно, именно тогда — в 1-м классе школы — начал формироваться (абсолютно по нынешним временам неадекватный) критерий оценки разнообразных достижений — в первую очередь, в науке, но и не только. Достижением (а значит, и единственно стоящей целью) раз и навсегда стало только то, что «продвигало человечество вперед».

С. Е. Кургинян сказал бы, наверное, что та учительница была человеком Модерна, и поэтому для нее такой важной была ценность прогресса («продвижения человечества вперед»). Да и вообще — у нее были какие-то идеалы, цели... Но ведь ее допустили к детям! И она навсегда «испортила» десятки душ. Заразила их неправильными представлениями о науке, о прогрессе, о целях... И сколько было таких учительниц...

А что делать теперь тем бывшим первоклассникам? — с их целями и критериями оценки. Да и какие нынче цели? Как следует из статей Ю. В. Бялого о концептуальной войне, общество Постмодерна не интересуется целями. Вообще. Никакими. Как писал П. Рикёр, в наши дни наблюдается «гипертрофия средств и атрофия целей». Да и вообще... «продвигать человечество вперед» можно лишь тогда, когда известно, где перёд. А где он нынче?

В прошлом выпуске мы начали краткий обзор диссертаций, защищенных в главном дельфинарии самом продвинутом вузе России — «Высшей школе экономики». Честно говоря, мы не очень представляли себе, с чем столкнемся. Но действительность, как это часто бывает, превзошла все ожидания.

С нашей точки зрения — кондовой, сформированной такими вот, как вышеописанная, учительницами или, как написано в «Программе развития Государственного университета — Высшей школы экономики на период 2009–2015 гг. и до 2020 г.» (112 страниц, между прочим!), «десятилетиями идеологического догматизма и изоляции от мировой науки» — диссертации, защищенные в ВШЭ, поражают своей мелкотравчатостью, тривиальностью, вторичностью и сервильностью.

И даже не возникает вопроса о возможности плагиата (как вы помните, поводом для нашего микроисследования стало повальное увлечение дельфинов-белоленточников поиском плагиата в диссертациях политиков и чиновников). Потому что даже если диссертации из ВШЭ (если и не все, то большинство) совершенно оригинальны, наука все равно в них просматривается с очень большой натяжкой. Вопрос ведь о плагиате существен, когда существенны полученные результаты. А когда результатов нет... Или они очевидны без всякого исследования... Или они всем известны тысячу лет (а Волга впадает в Каспийское море, представляете?)... Все это было бы смешно, если бы не было так... загадочно.

Посудите сами: государство выделяет миллиарды рублей «Высшей школе экономики». В том числе — на научные исследования. Чтобы исследовать, куда впадает Волга? Или узнать (что, практически, то же самое), что в результате реформы электроэнергетики все проиграли (кроме отдельных граждан, фамилии которых тоже всем известны)? Или научно доказать, что лучше «жить дружно», чем ссориться? Это же какое-то научное вредительство получается!

Но ведь есть еще и другие диссертации. Нет-нет, не подумайте, что в них есть какие-нибудь научные достижения! Чего нет, того нет. Но и такими же безвредными, как предыдущие, они тоже не кажутся. Потому что у них более явно выражена направленность, так сказать «социальная» составляющая научного «вредительства».

Во-первых, это диссертации, напрямую обслуживающие интересы хозяев жизни — владельцев заводов, газет, пароходов и пр. Большей частью эти диссертации посвящены исследованиям по экономическим дисциплинам. Их содержание, как правило, сводится к разработке, улучшению параметров или оправданию — путем наукообразного забалтывания и/или снабжения громоздким математическим аппаратом — какого-нибудь очередного, 1189-го способа «отъема денег у населения». Очевидный вред подобных «исследований» понятен — они легитимируют этот самый «отъем денег у населения». Причем с помощью использования уважения к науке, что особо противно.

А во-вторых, это диссертации, посвященные легитимации «рыночных» и «демократических» «реформ» в целом, нацеленные на оправдание и «онормаливание» совершенно ненормальных общественных процессов и практик, которые навязываются нашей стране либеральной элитой. Такие диссертации, как правило, посвящены не экономике («как украсть миллион»), не управлению («как украсть миллион у своих работников»), а социальным процессам, обществу, так сказать, в чистом виде.

Вот, например, диссертация о том, как строятся отношения менеджеров по закупке торговых сетей и фирм-поставщиков. Сии отношения находились не так давно в поле зрения разгневанной общественности и властей в связи с резким повышением цен на продовольственные товары. Потом законодатели «все отрегулировали», нужные поправки приняли, а цены по-прежнему растут. Поэтому исследование это — большой общественной значимости.

Итак, отношения эти — между торговыми сетями и поставщиками продукции — принципиально неравноправные: торговая сеть в этих отношениях делает что хочет, так как она монополист. И это, с точки зрения исследователя, — ничего, нормально. Сети заставляют поставщиков платить за право поставки? — и это тоже нормально, потому что так дело обстоит не только в России.

Далее автор обнаруживает, что большая часть контактов (60–63 %) между сетями и поставщиками носит долговременный характер. «Получены эмпирические доказательства тому, что отношениям российских закупщиков торговых сетей и их поставщиков свойственна ориентация на продолжительность и устойчивость. Это подтверждают, в том числе, следующие результаты:

– преобладают партнеры, отношения с которыми продолжаются более пяти лет (в 2010 г. их средняя доля у закупщиков торговых сетей составляет 60 %, а у поставщиков — 63 %);

– как правило, участники рыночного обмена стремятся возобновить контракты в следующем периоде (в 2010 г. закупщики торговых сетей собираются пролонгировать их в среднем с 89 % партнеров, а поставщики — с 92 % партнеров);

– средняя доля новых партнеров у участников рыночного обмена относительно невелика, составляя у закупщиков торговых сетей 9 %, а у поставщиков — 11 % в 2010 г.»

То есть, монополия (которая приводит к неконтролируемому снаружи росту цен) в данном случае организуется путем поддержания долговременных отношений с одними поставщиками и высокой «входной платой» для других. Но это — наш вывод. Автора исследования такие пустяки не интересуют. Его интересует «наука»! — он упоенно изучает устойчивость торговых связей (моментами кажется, что семейные отношения изучаются). Вы только вчитайтесь: «Ключевым результатом является то, что поставщики более склонны к выстраиванию продолжительных отношений рыночного обмена по сравнению с закупщиками торговых сетей при прочих равных условиях. Кроме того, именно механизмы формирования институционального скрепления помогают поставщикам справляться с проблемой властной асимметрии в цепях поставок. Виды отношений обмена, практикуемые закупщиками торговых сетей в отличие от поставщиков, в значимой мере варьируются от одного региона к другому, демонстрируя их зависимость от локальных институтов».

«Институциональное скрепление»! «Проблема властной асимметрии в цепях поставок»! «Виды отношений обмена, практикуемые закупщиками»! Поэма, чистая наука, будто про папуасов или полинезийцев читаешь, Миклухо-Маклая или Малиновского! Романтика! А ведь речь идет всего лишь о таких будничных вещах как воровство, откаты, вымогательство, о ценовых сговорах и обманутых потребителях. Так красиво об обыденном не каждый Быков поэт напишет.

А вот, к примеру, диссертация о «трансформации (то есть коммерциализации) профессии врача в результате реформы (то есть разрушения) здравоохранения». Исследуется определенная группа врачей — врачи муниципальных поликлиник. В результате разнообразных исследований (!), которые длинно и путано описываются, выясняется, что в России некоторые отдельные врачи разбогатели, а большинство — обнищало, пообносилось. (Скажите, уважаемые читатели, смогли бы вы установить этот медицинский факт без специальных методик? Смогли бы? Вот поэтому вы и не сможете защитить диссертацию в ВШЭ! Потому что там кандидатами и докторами наук становятся только те, кто умеет выявлять такие факты путем многолетних исследований).

Но это еще не всё. Оказывается, за разные результаты этой «трансформации» врачей ответственность несут совершенно разные «агенты». Когда врачи некоторых специальностей богатеют — это результат правильных «либеральных реформ» здравоохранения, в результате которых наша медицина приближается к «лучшим европейским образцам».

А вот в том, что большинство врачей обеднело, виновато, как и положено, государство (а не те же «реформы», как кто-то мог подумать), которое своим ужасным патернализмом не дает невидимой руке рынка установить справедливые цены на медицинские услуги и приблизить, наконец, нашу медицину к настоящей, «как у людей». Что остается врачам и медсестрам, которые попали в это обедневшее большинство медработников? Правильно! — у них есть только один «научно обоснованный» выход — брать дополнительную плату с пациентов. Ну не оставаться же бедными, но честными? Такого в природе не бывает!

И вот что поразительно — в результате всех этих «процессов» престиж профессии врача в целом упал. Этот факт устанавливается, но никак не комментируется — очевидно, автор не имеет научных доказательств связи «реформ» с падение престижа медицинских профессий. Поэтому что делать дальше для «трансформации» профессии врача, непонятно. Но это ничего — ценность исследования от этого не уменьшается.

Есть примеры диссертаций и еще более удивительной научной и практической значимости. Например, в кандидатской диссертации, посвященной проблеме ксенофобии в России и США, приведены данные по динамике негативного отношения к мусульманам. При этом в США речь идет именно об исламофобии, а в России — о негативном отношении, прежде всего, к народам Кавказа. За 10 лет после 11 сентября 2001 г. уровень негативного отношения к мусульманам вырос в США с 17 до 38 %, а негативизм к кавказским народам среди россиян увеличился с 23 до 29 % (тогда как к народам Средней Азии — с 4 до 6 %).

Из этих данных автор делает вывод о том, «что современная наука не располагает данными о возможности политически влиять на различные аспекты ксенофобии и ее динамику», а ниже пишет: «Конструктивизм рассматривает этносы как идеальные модели, конструкции, создаваемые политической элитой для достижения каких-либо целей… Конструктивистский подход представляет этническое чувство как интеллектуальный конструкт. Такой конструкт — результат целенаправленно созданных объективированных представлений о социальном мире, транслируемых при помощи СМИ». Ну, какой вывод напрашивается, читатель? Если в США уровень исламофобии вырос более чем в два раза, а в России за тот же период — на четверть, а сама исламофобия — это «конструкт, созданный политической элитой» для каких-то своих целей, то... что? Вроде бы в США этим конструктом пользуются примерно в 9 раз эффективнее, чем в России. Так ведь? Ну, или США заинтересованы в росте антиисламских настроений в 9 раз больше.

Но автор далек от таких выводов. Его задача в другом — он должен каким-то образом «вписать» стремительный рост исламофобии в США в пейзаж «сложившегося гражданского общества», «развитых демократических институтов»... И автор пишет: «Сам факт сходства тенденций роста ксенофобии в столь разных странах, как США и Россия, (а в чем сходство тенденций?) наводит на мысль о недостаточной обоснованности представлений (чьих?), согласно которым страны с развитыми демократическими институтами, сложившимся гражданским обществом и укоренившимся правосознанием населения менее подвержены ксенофобии, чем страны с недостаточно модернизированной политической системой». А откуда взялись эти «недостаточно обоснованные» представления? Похоже, из головы (а может, из сердца) автора, из его веры в мощь «укоренившегося правосознания». Видимо автор искренне уверен, что если бы не гражданское общество, демократия и политкорректность, то уровень исламофобии среди американцев был бы под 100 %.

Вот еще интересный пример передовой науки ВШЭ — диссертация о нормативно-ролевых требования в организациях, но не в смысле требований, а как элементе организационной культуры, в чем собственно новизна диссертации и состоит. Автор диссертации нормативные требования рассматривает как ценности, присущие сотрудникам различного уровня 80 московских организаций: рядовым сотрудникам, специалистам и начальникам.

Нужно сказать, что большинство авторефератов диссертаций написано так, что понять, что конкретно делалось автором, невозможно. Описание методик в автореферате, как правило, отсутствуют. Наш случай не исключение: ясно только одно — что проводился опрос сотрудников организаций по непонятной анкете, по неизвестным вопросам. В тексте нет ни итоговых таблиц, ни графиков. Поэтому перейдем сразу к новаторским (креативным — каша из топора) выводам диссертации.

«1. В структуре наиболее разделяемых норм организационных культур российских компаний центральное место занимает соблюдение формальных требований на рабочем месте — дисциплины, добросовестности и правил безопасности труда. (Перевод — для тех, кто не владеет языком диссертантов ВШЭ: главное в частных конторах — не высовываться и досконально выполнять любые требования начальства).

2. Организационные культуры большинства российских компаний внутренне неоднородны. Лишь на 40 % исследованных предприятий выявлено совпадение типов организационных культур рядовых работников и специалистов. (К сожалению, перевод невозможен — это непереводимый набор слов).

3. Субкультура руководителей оказывает существенное влияние как на содержание субкультур, так и на поведение рядовых сотрудников. (Удивительно! Не может быть!) Связи поведения рядовых сотрудников с нормативно-ролевыми требованиями субкультуры руководителей оказались более сильными, чем с субкультурой рядовых сотрудников... (Сотрудники в частных конторах никогда не солидаризуются друг с другом — это опасно, а действуют строго по указке начальства). Это позволяет говорить о том, что культура в организации формируется «сверху» и может быть, согласно функционалистской парадигме, объектом целенаправленного управленческого воздействия. (Тех, кто действует в соответствии со своими нормами и принципами, входящими в противоречие с начальственными, немедленно увольняют).

4. Наиболее сильная связь нормативных типов субкультур зафиксирована с индивидуальным восприятием и оценочными суждениями работников. (На уровне болтовни у всех есть нормы и принципы). Значительно слабее связь нормативных типов с установками в сфере труда и индивидуальным трудовым поведением… (На деле никаких принципов нет — в частных конторах можно только тупо выполнять все пожелания руководства). Связей нормативных субкультур с экономическими показателями выявлено не было. (Поскольку все ведут себя одинаково сервильно, за покорность специально не доплачивают).

Вывод: Таким образом, культурные нормы могут в лучшем случае опосредованно влиять лишь на социальную среду компании, что доказывает необоснованность широко распространенных среди менеджеров-практиков убеждений об определяющем воздействии организационной культуры на экономическую эффективность организаций».

А в разделе «Научная значимость» читаем: «Полученные результаты вносят вклад в понимание механизмов воздействия реально существующей (а не декларируемой) организационной культуры на итоговые результаты компании».

В выводах не воздействует, а в «научной значимости» — воздействует! Здорово? А все потому, что должно воздействовать — так в учебнике сказано. А Козьму Пруткова выпускники ВШЭ не читали. Хорошо, если вообще знают, кто это.

Все, не будем больше мучить читателя выдержками из этих «научных» трудов — слишком уж они мутные, запутанные, завуалированные. Подчеркиваем — мы совсем не хотим сказать, что эта муть и путанность — произвольные, специально делающаяся дымовая завеса. Совсем нет. Просто реальная задача, стоящая перед диссертантами ВШЭ, для них непосильна. Ну не могут они ее решить, кишка тонка.

Задача эта может быть сформулирована следующим образом: взять любую тему, любой материал, любые методики, и с помощью всего этого доказать, что черное — это белое.

Конкретнее — так: что все либеральное лучше всего патриотического, все американское лучше всего российского, все рыночное лучше любого государственного. Либеральный монополизм лучше государственной конкуренции, американская ксенофобия — намного лучше российской, новые «пореформенные» врачи — лучше во всех отношениях тех, кто застрял в остатках «совкового» здравоохранения, «культура» частных предприятий намного культурнее, чем в государственных.

То есть эти «ученые» из ВШЭ все вместе решают исключительной важности задачу — научного обоснования благости нынешнего российского правления проамериканских либералов и царящего в стране бандитского капитализма.

И пусть никого не вводит в заблуждение очевидная научная слабость подавляющего большинства этих диссертаций — это неважно! Важно, что их много, что все вместе они составляют некий мутный наукообразный поток, общий смысл которого таков: «Наука доказала, что либеральный фашизм и криминальный капитализм — это современно, хорошо, правильно, законно. А все остальное — устарело, преступно, неправильно, неприлично». И еще — очень важное: «Наука доказала, что тот, кто думает, как мы, будет богатым и знаменитым дельфином, а тот, кто с нами не согласен, будет нищим, никому не нужным анчоусом. Выбирайте!».

Изучая многогранную деятельность «Высшей школы экономики», мы обнаружили, к своему удивлению, что эта задача — научного обоснования и доказательства того, что черное это белое, прямо декларированы ВШЭ в ее Программе развития. Не верите? А вот читайте:

«В начале 1990-х гг. Российская Федерация, приступив к строительству основ рыночной экономики, столкнулась с серьезным дефицитом кадров экономистов, социологов, политологов, менеджеров, способных работать в новой социально-экономической среде. (То есть все эти специалисты были, но они по каким-то причинам работать в «новой» среде не могли. Интересно, почему? Может, считали ее нечестной, несправедливой, криминальной, вражеской?) В этих условиях Постановлением Правительства Российской Федерации от 27 ноября 1992 г. № 736 был создан Государственный университет — Высшая школа экономики (ГУ–ВШЭ) для решения задачи формирования нового корпуса высококвалифицированных профессионалов в области экономики и социальных наук, создания кадровой базы строительства эффективной рыночной экономики. (То есть не просто «профессионалов», а таких, которые будут назначены кадровой базой «рыночной» экономики, которая заранее объявлена эффективной).

Ограниченность ресурсов диктует необходимость формирования в России передового отряда, состоящего из небольшого числа (2–3) (тут ясно — много избранных быть не может) научно-образовательных учреждений социально-экономического профиля с адекватным финансовым и материальным обеспечением (то есть которых будут усиленно кормить, чтобы они не разочаровались в своем выборе), с тем, чтобы затем на их базе приступить к широкому распространению современных подходов (то есть именно для пропаганды)…

В середине 1990-х гг. выполнение этой роли потребовало от Высшей школы экономики перехода в новое качество. ... В этих обстоятельствах в 1995 г. Правительство Российской Федерации приняло решение о преобразовании Высшей школы экономики в университет широкого социально-экономического профиля и поставило вторую задачу — научного и экспертного сопровождения социально-экономических реформ... (Вот оно! «Сопровождение»! Это именно то самое и есть — объяснение, что «реформы» — это благо).

ВШЭ, как сейчас принято говорить, позиционируется как главный вуз страны в области экономики, социологии, управления и менеджмента. Форпост, так сказать. Как написано в Программе развития «стране необходим передовой социально-экономический университет федерального значения, который за счет эффективных образовательных технологий и качества исследований и разработок реально соревновался бы с лучшими мировыми научно-образовательными центрами в области управления, экономики и социальных наук, способствуя глобальной конкурентоспособности России в инновационной экономике».

Мы не знаем, что такое «глобальная конкурентоспособность России в инновационной экономике» ни в целом, ни по частям (за исключением слова «Россия», все остальные слова как-то не находят в нас отклика — никакого). Однако после проведенного анализа диссертаций ВШЭ очень интересно, почему же в качестве «передового» университета «федерального значения» не подошел МГУ? Или СПбГУ? Что же такого передового именно в ВШЭ?

В Программе ВШЭ читаем: «Масштабные проекты развития страны, ориентированные на высокое качество жизни и экономики, порождают потребность в университетах мирового класса». Ну, «университет мирового класса» — это, понятно, ВШЭ. Потому как МГУ, вероятно, потребность вышеназванную не удовлетворяет. И, в общем, слава богу, если так — потому как неясно, где именно ВШЭ видела «масштабные проекты развития страны»? И что она называет масштабностью? Неужели ориентацию на «высокое качество жизни»? А чьей конкретно жизни? А что такое «высокое качество экономики»? (Читатели понимают уже, конечно, что эти вопросы риторические. Потому что целью ВШЭ как раз и является доказательство того, что «высокое качество жизни» — самая грандиозная задача, которая может быть поставлена). Наконец, совершенно непонятно, зачем для «высокого качества жизни» нужны «университеты мирового класса»? Неужели для освоения «высокого качества жизни» недостаточно, например, среднего образования?

Итак, «Высшая школа экономики» — действительно форпост либерализма и криминального капитализма в России. Более того, ВШЭ доверена важнейшая функция — легитимации и «научного» обоснования благости и «единственноверности» людоедских либероидных догматов, а также практик.

Но это — еще не все. ВШЭ действительно растит дельфинов «новую элиту». Во-первых, просто потому, что учащиеся в ВШЭ имеют лучшие условия для обучения (материальные!), и могут позволить себе больше, чем другие студенты и аспиранты. Во-вторых, потому, что выпускники ВШЭ будут иметь лучшие возможности для продвижения, чем выпускники других вузов — потому что ВШЭ — самый правильный вуз и потому что руководство ВШЭ близко к реальному руководству страной и крупного бизнеса. В-третьих, потому, что в процессе учебы студенты и аспиранты ВШЭ волей-неволей становятся дельфинами — иначе не может быть. Потому как вся их «учеба» и «научная деятельность» состоит в оправдании актуальной либероидной политики. Соответственно, они самозомбируются и превращаются и идеальных солдат либерализма — убежденных, уверенных в своем превосходстве, дисциплинированных...

Один из создателей социологии знания, выдающийся немецкий философ Карл Манхейм, писал, что ученый «связан с определенным политическим течением, с одной из борющихся сил не только в своих оценках и волевых импульсах; характер постановки вопроса, весь тип его мышления вплоть до используемого им понятийного аппарата — все это с такой очевидностью свидетельствует о влиянии определенной политической и социальной основы, что в области политического и исторического мышления следует, по моему мнению, говорить о различии стилей мышления, различии, которое простирается даже на логику». Вдумайтесь, даже на логику!

Соответственно, можно констатировать, что за бюджетные (то есть частично наши с вами) деньги и по решению российской (то есть частично нами выбранной) власти посреди Москвы сооружен институт, нацеленный на уничтожение России и россиян методом либероидного удавления, который в непрерывном режиме производит убежденных вредителей и врагов народа.

Хорошо ли это?