В предыдущей статье я обратил внимание читателя на тот фрагмент из «Коммунистического манифеста», в котором сформулирована позиция Маркса и Энгельса по национальному вопросу.
В этом фрагменте классики утверждали, что коммунист должен защищать прежде всего «общие, не зависящие от национальности интересы всего пролетариата». Что «национальная обособленность и противоположности народов все более исчезают со свободной торговлей, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни». И что «в той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, будет уничтожена и эксплуатация одной нации другой. Вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой».
Уничтожение таких отношений между нациями, которые приводят к эксплуатации одних наций другими… Уничтожение таких отношений между нациями, которые приводят к вражде наций между собой... Воистину это благороднейшая цель!
Но почему достижение этой цели должно породить уничтожение наций как таковых? Откуда это следует? Почему не может возникнуть братской семьи народов — такой, которая реально возникла в Советском Союзе? Ведь в Советском Союзе один народ (или одна нация — я пока не провожу тут разграничения между «народом» и «нацией», хотя оно крайне необходимо) не эксплуатировал другие народы.
Конечно, враги внушали объединившимся в Советский Союз народам, что их эксплуатирует русский народ, а русскому народу — что его эксплуатируют народы окраин. Но это была несомненная и провокационная клевета. Это было очевидно, когда СССР жил. И это стало вдвойне очевидно после того, как СССР развалили.
В СССР не было эксплуатации одного народа другим. И не было вражды между народами. Но народы — были. И советские коммунисты крайне активно заботились о том, чтобы все народы страны могли себя реализовать как коллективные личности. Развивались языки и культуры, традиции и идентификации. Никто не пытался стирать различия между народами, освободившимися от эксплуатации и вошедшими в братский союз.
Напротив, считалось, что каждый из таких народов, развивая братскую общность с другими народами, будет развивать и свою национальную идентичность. Считалось, что не только свободное развитие каждого человека является условием свободного развития всех людей, но и свободное развитие каждого народа является условием свободного развития братства народов, каковым в итоге и является коммунистическое человечество.
Это глубоко созвучно русскому представлению о братстве народов. Согласно этому представлению, народы, объединившись, образуют симфонию. Которая придает каждому народу особую уникальную ценность, вводя его в этот самый симфонизм, он же «цветущая сложность», о которой мечтал, например, Константин Леонтьев.
Но оставим в стороне русское понимание симфонизма (а также полифонизма и так далее). И зададимся общим вопросом: «А как при коммунизме будут существовать народы? Не так, как в СССР, а как-нибудь иначе? А какой другой принцип существования может быть положен в основу братства народов? Каждый народ перестает говорить на своем языке и начинает говорить на каком-то другом языке? Каком? Общем для всех?»
Эксперименты эсперантистов (были такие изобретатели универсального единого языка) не лишены, разумеется, этакого «космополитического романтизма»… Но жить по прописям эсперанто никто, по большому счету, не хочет и не может.
Не может потому, что язык — это штука невероятно глубокая. Язык — это своеобразный генератор, непрерывно посылающий импульсы в бесконечные глубины внутреннего мира, в глубины сознания и подсознания. Язык теснейшим образом связан с культурой, искусством, традициями, с неповторимым, богатейшим опытом мышления и чувствования... Зачем все это разрушать коммунистам?
Да, капиталисты это разрушают. И их свободная торговля, их единообразие промышленного производства и условий жизни, и всемирный рынок осуществляют чудовищную унификацию. То бишь ту самую глобализацию, от которой сейчас стонет весь мир. И уже совершенно ясно, к чему ведет эта глобализация. Ведет она явно к тому, что все должны оказаться под пятой у американцев и говорить по-английски. Конечно, гораздо раньше, чем это произойдет, планета сгорит в новой мировой (например, американо-китайской) войне. Потому что китайцы точно не захотят говорить по-английски и жить по законам и нормам, которые им предпишет «самая свободная и прогрессивная» американская нация.
Но даже если предположить, что все на это согласятся, — станет ли от этого богаче мир? Окажутся ли за счет этого раскрепощены и пробуждены в каждом человеке его высшие творческие способности, о чем мечтали Маркс и его последователи? Ведь эти способности «упакованы» в личность. Которая потому и является личностью, что выстраивает и оберегает «нити коммуникаций» не только с другими современниками, но и между собой и своими умершими предшественниками.
И конечно же, личность делает это, сообразуясь со своим «историческим началом». Которое народно и национально по своей сути. У истории нет бытия, нет смысла по ту сторону национального как такового. Не может быть личностью человек без укорененности в истории своего народа, человек «без роду без племени».
Не коммунизм отменяет историю! Коммунизм, напротив, переводит ее, историю, в новое качество. Отменяет историю капитализм. Именно он является убийцей истории! Рекомендую тем, кто интересуется деталями данного капиталистического проекта, еще раз внимательно перечитать статью Фукуямы «Конец истории?», а также его же другие работы, в которых обсуждается, как именно с концом истории будет исчезать человек.
Процитированный мною фрагмент «Коммунистического манифеста» говорит об отмене эксплуататорских отношений между народами, об отмене антагонизмов между народами — но не об отмене народов! Враги коммунистов постоянно говорили о том, что коммунисты хотят отменить народы как таковые. Что же касается самих коммунистов... Да, в «Коммунистическом манифесте» говорится о том, что капитализм стирает национальные особенности, приводит людей «к общему знаменателю» духовного производства и потребления. Но никакого ликования по этому поводу в «Манифесте» нет. Как нет в нем и ликования по поводу того, что капитализм, отчуждая труд, освобождает людей от всех связей между собой во имя триумфа одной-единственной связи — денежной.
Коммунисты рассуждали так: «Капитализм, развивая производительные силы, ломает все связи, которые существовали в предыдущих укладах! А потом придем мы! И мы не будем завершать это разрушительное дело капитализма! Мы, напротив, восстановим существовавшие ранее связи в их позитивности, освободив людей от всего эксплуататорского, всего порабощающего, что несли в себе эти связи, но не от связей как таковых».
То же самое, конечно же, касается и тех связей, наличие которых превращает народ в коллективную личность, в творца истории. То есть, связей государственных.
Конечно, можно свести существование государства к господству эксплуататоров над эксплуатируемыми, заявив: «Государство — это аппарат насилия, и точка». Но это очевидным образом не так. Государство — это средство, с помощью которого народ длит и развивает свое историческое предназначение.
Сравним эти два определения государства. Если государство — это только аппарат насилия эксплуататоров над эксплуатируемыми, то после прекращения эксплуатации государство должно отмереть. Но если государство — это средство, с помощью которого народ длит и развивает свое историческое предназначение, то все иначе. Зачем народу, освободившемуся от эксплуатации, надо разрушать государство как средство развития своего исторического предназначения? Народ, освободившись от эксплуатации, хочет не прекратить длить и развивать свое историческое предназначение, — он, напротив, хочет полностью освободиться от других препятствий этому развитию.
Если история — это только борьба эксплуататоров и эксплуатируемых, то прекращение эксплуатации автоматически обнуляет историю.
Но если история — это восхождение человека, осуществляемое вопреки эксплуатации... Или с использованием эксплуатации как зла, призванного творить благо под названием история… Тогда все иначе.
Освободить историю от зла, мобилизовав тем самым иначе ее благие возможности, — или убить историю?
Освободить государство от зла — или разрушить государство?
Вот вопросы, которые встали перед марксистским коллективизмом фактически в тот же момент, когда этот коллективизм оформился. И здесь я вынужден вновь обратить внимание читателя на самое принципиальное — на отношение коммунистов к капитализму.
Для того чтобы до предела заострить возможные альтернативы, я предлагаю читателю два сценария.
Сценарий №1. Капитализм осуществляет работу по разрушению связей между людьми, по убийству всего, что составляет идеальную человеческую сущность, по убийству культуры, идентичности и так далее… Коммунисты меланхолично смотрят на то, как капитализм это делает. А когда он это сделает до конца, они ему скажут: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». И создадут социальный строй, внутри которого все результаты работы капитализма по разрушению идеальности, культуры, идентичности, истории будут сохранены, но не будет эксплуатации.
Сценарий №2. Коммунисты мучительно переживают то, как их злейший враг, капитализм, уродует человека и общество. Они, в отличие от романтиков, не ахают и не охают по этому поводу. И не зовут назад, в «счастливый» премодерн, феодализм и т. п. Они понимают, что звать назад бессмысленно. Понимают они и другое. Что капитализм, наряду с осуществлением невероятного зла, осуществляет и определенное историческое благо. Но коммунисты постоянно противостоят капиталистическому злу, капиталистической дегуманизации. И при первой возможности коммунисты, приходя к власти, начинают исправлять чудовищные разрушения, которые капитализм произвел в человеке и обществе.
Они делают это на новой основе, а никак не способом воскрешения феодальных и иных — условно гуманистических — традиций. Но они делают именно это.
Коммунистов не интересует капиталистический дом, в котором они заживут без эксплуатации. Коммунистов интересует свой, коммунистический, дом. Коммунисты — беспощадные враги капиталистической антигуманности. Коммунисты — гуманисты в высшем смысле этого слова.
К сожалению, нельзя сказать, что все исторические течения коммунизма сразу заявили, что принимают только второй сценарий. А поскольку и ныне — как только мы в «Сути времени» заговорили о соединении коммунистического и национально-исторического начала — начались кондовые псевдокоммунистические апелляции к первому сценарию, то стоит проанализировать, как именно одно переплеталось с другим в реальном, историческом, развитии идей коммунизма.
Ведь советская традиция изучения коммунизма, увы, сразу ставила крест на всем, что уклонялось от определенной — весьма условной — «марксистско-ленинской прописи». Такая — я убежден, что губительная, — советская традиция понимания истории коммунистических идей превратила в карикатуры Бернштейна, Каутского и многих других.
Напротив, антисоветская традиция превратила в карикатуры Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. И возвела Бернштейна с Каутским в ранг мудрецов, преодолевших косность марксизма.
Что же имело место на самом деле?
В предыдущей статье я уже обратил внимание читателя на то, как взорвала марксизм недоопределенность этого учения в вопросе о нации, идентичности, истории, культуре. На то, как уже Франко-прусская война продемонстрировала марксистам, чем именно чревата такая неопределенность. А также на то, что во многом именно в результате этой неопределенности оказался распущен Первый Интернационал.
Но на этом хождения марксизма «по мукам» национального, культурного, исторического, гуманистического и иных вопросов только начались. Теперь, когда мы обсудили, каковы фундаментальные альтернативы, предлагаемые не коммунизмом, а разными «коммунизмами», — можно идти дальше. Освобождая историю коммунистических идей прежде всего от антисоветских штампов. Но в каком-то смысле и от советских тоже. Иначе невозможны ни коммунизм 2.0, ни СССР 2.0, ни четкое представление о различных вариантах решения проблемы будущего человечества.