Отклик на статью Татьяны З. «Космос. Пессимизм» в № 582 газеты

Интересно, что в XIX веке в России не было ни одного крупного писателя, который по-настоящему пел бы осанну дворянству. Более того, в этой литературе содержалась мощная критика дворянства. Ни «Евгений Онегин», ни «Война и мир», ни, собственно, «Дворянское гнездо» Тургенева не являются апологетикой этого сословия. Это при том, что высокие качества, подлинный аристократизм дворянской элиты отнюдь не являются выдумкой. Это показал не кто иной, как Некрасов в поэме «Русские женщины» о женах декабристов.

Специфически воспевать дворянскую жизнь начали, когда она стала стремительно уходить. Когда Чехов фактически выносил приговор сословию, Бунин стал умиляться дворянской жизни. А дальше пошли явления уже слабее Бунина. Наверное, ностальгия по «своему мирку», которая так раздражает уважаемую Татьяну З. (и ее в полной мере можно понять), — плод этого упадка.

Конечно, то, что кто-то в фильмах Тарковского назовет умилением «дворянским мирком», сам режиссер ни ностальгией, ни декадансом не считает. Он собирает по крупицам драгоценное и всматривается в него, полагая (и это тоже можно понять), что делает единственное, что может делать человек, чтобы спастись в эпоху большого экзистенциального кризиса.

И раз уж мы движемся по карте русской литературы, вспомним: Пушкин предлагал судить автора по законам, им самим над собой поставленным. Думаю, в случае с Тарковским это вполне уместно.

Можно и нужно обсуждать расхождения между книгой Станислава Лема и фильмом «Солярис», глубину и специфику актерской игры в фильме, еще что-то, но представляется несомненным, что в центре внимания Тарковского, как в этом, так и в других фильмах, находится экзистенциальный кризис человека и человечества. Лучше или хуже, но режиссер ставит и осмысляет этот вопрос. И это нужно и понять, и почувствовать.

Вопрос о границах познания — центральный в фильме «Солярис» — вопрос о том, кому и зачем нужно познавать мир. Кто и почему задает границы, в которые не входит, скажем прямо, духовная проблематика? Почему сокровенное, которое открывает Солярис, — досадная помеха, от которой хотят поскорее и понадежнее избавиться? Мало ли, наконец, говорит о современном мире в духовном плане Питер Брейгель, с картинами которого в фильме переплетаются кадры футуристической космической станции? Способна ли любовь вочеловечить?

Сама постановка этих вопросов настолько важна (и настолько трудно в принципе ее представить в наши дни), что делает фильм Тарковского особенно актуальным. Режиссер стал свидетелем того, как начинался большой кризис, который в наше время пускает страшные «метастазы».

Уважаемая Татьяна З. говорит о буржуазности Тарковского и антибуржуазности Бергмана и фон Триера. Что ж, пускай будет это мнение. Самое важное для меня здесь то, что буржуазность в наши дни совсем уж исчерпала себя и требует себе замены. А главная замена «прет» с нацистской стороны. Эту буржуазность, пусть паршивую постсоветскую, украинцы разменяли на нацизм, сохранив какие-то ее остатки.

Конечно, Бергман и фон Триер отвечают на запрос замены иссохшей буржуазности. Причем первый проблематизировал эту буржуазность в то время, когда в Европе это было совсем не комильфо. Конечно, в «последние времена» за Бергмана нужно хвататься как за редкого режиссера, открывающего духовное измерение. С фон Триером сложнее, для меня это — тема отдельного исследования. Вспомним цикл Ильи Рослякова «Страшная дорога свободной личности». Но самое главное, на мой взгляд, для поклонников и Бергмана, и Тарковского — жить вопросами, которые мы здесь обозначили и не дать «ветру регресса» сбить себя с дороги.

Постоянный зритель Московского театра «На досках», который сформировался во многом благодаря просмотрам сложного кино в нижегородском клубе в 1980-е годы, сказал однажды: «Для того чтобы смотреть Бергмана, с тобой должно что-то произойти». Может, одни те люди, с которыми что-то произошло, и могут беречь огонь культуры?