Интервью Сергея Кургиняна Общенациональному телевидению Белоруссии от 8 января 2024 года
Сергей Бочков: С праздником Вас! Спасибо, что нашли время. Ну раз уж мы в такой период с Вами встречаемся, когда еще машинально вместо «24» пишем «23», представляя дату, то я позволил себе начать вот так. Чему нас научил 2023-й и на что настраиваться в предстоящие двенадцать месяцев? Сергей Ервандович, как Вы это видите?
Сергей Кургинян: Я считаю, что на протяжении последних, скажем, восемнадцати месяцев, то есть около полутора лет, последовательно рушились два мифа или три. Первый миф, который был — в противном случае мы бы сразу объявили мобилизацию, а не потом, — это миф о великолепии российской армии. Его очень поддерживали многие телеведущие: «Да если мы пальцем шевельнем…», «Да если наши войска только тронут вас, вы сразу рассыпетесь» и тому подобное — миф о полном ничтожестве Украины и невероятном величии российской армии. Он рухнул.
Потом рухнул миф о том, что украинская армия замечательная, блестящая, свободолюбивая, преисполненная высокого огня и наступательной силы, и она как под Харьковом «замочила» москалей и отодвинула их назад — так будет триумфально двигаться дальше, поскольку она такая замечательная. И она не просто замечательная, она поддержана всем Западом.
Тут начался третий миф — миф о неограниченных возможностях Запада, о его беспредельном желании отдать «всё для фронта, всё для победы», как говорилось в годы Великой Отечественной войны: что вот он всё для Украины, для ее победы, что может, сделает, а может он ого-го.
Всё это рухнуло в контрнаступе, потому что оказалось, что армия украинская не ахти, Запад далеко не так идеален, а контрнаступ кончился просто позорным провалом, который по сути был предрешен, особенно потому, что они подробно описывали свой контрнаступ — как они будут идти и что будет в первый день, что во второй… В общем, Зеленский вел блестящее шоу, все ахали, «кричали женщины ура и в воздух чепчики бросали», и в итоге всего этого дела вместо военной операции, которая всегда строится на непредсказуемости игры — что сейчас объективно гораздо труднее, — вместо игры, при которой удары идут не там, где их ждут, они поперли рогом и получили очень сильно в лоб. Потом отползли, ничего не сделав, понеся чудовищные потери не только в людском составе, но и технике, и вынуждены были это признать.
Плюс к этому оказалось, что Запад не ахти себе и что его возможности поставить столько, сколько необходимо, лимитированы тем, что он ленивый, неподвижный, поглощенный своими собственными противоречиями, своими надобами — совсем не такой пылкий рыцарь, который сейчас все силы бросит на поддержку Украины.
Затем, после того, как это всё рухнуло, возник вопрос о том, так ли важна Украина для Запада и не хочет ли Запад вообще «отъехать». И начался миф о том, что Запад будет отъезжать совсем-совсем-совсем, и вот сейчас всё рухнет.
И в итоге, когда все эти мифы осыпались — а их так много, потому что всё это пиаровские конструкции, — обнажилась очень суровая правда позиционной войны, войны на истощение, в которой, конечно, у России — если она примет ее условия — возможностей больше, хотя бы потому, что население больше.
Да, еще был миф, что, конечно, под санкциями всё рухнет, русские растеряются, у них будет голод, и военно-промышленный комплекс перестанет работать, потому что он работает на западных деталях. Ничего не рухнуло. В меру того, насколько способна вот эта экономика, выстроенная под задачу вхождения в мировую цивилизацию (то есть в Запад), под потребительское общество — насколько она способна раскрутиться — она раскрутилась. Это тоже нельзя не признать.
Никакого единства глобального мира с тем, чтобы этот глобальный мир осудил Россию, опять снизил, как это было при Рейгане, цены на нефть до шести долларов за баррель, и так далее, — не произошло.
Возникла совершенно другая, неимоверно более сложная геополитическая ситуация. Она фантастически иная, чем всё, что описывалось! Вы могли бы десять лет назад говорить о такой близости Северной Кореи и Российской Федерации или даже Ирана и Российской Федерации?
Но во всем этом начинают проглядывать контуры чего-то очень-очень сурового. Все эти мифы, рухнувшие на протяжении того времени, которое мы с вами рассматриваем — ничто перед главным мифом. Главным мифом конца XX — первых десятилетий XXI века, который гласит, что мир, наконец, вышел на некоторую «правильную» траекторию. Есть мегатренд, этот мегатренд всех устраивает, он потребительский: «конец истории», разумное устройство мира, все будут плясать под одну дудку…
Тут миф уже какой-то историософский, что люди вот так вот будут существовать: без высоких целей, без стратегических смыслов, но за счет разумности, прагматизма, технократизма и отказа от того, чтобы подчинять свою жизнь каким-то крупным фантазиям и утопиям. Будут существовать в соответствии с внутренней приземленностью.
Когда-то было сказано: «Не хлебом единым жив человек!» — а вот он будет жить, в основном, единым хлебом. И всё будет тихонько-спокойненько:
А на кладбище всё спокойненько,
Ни друзей, ни врагов не видать,
Всё приличненько, всё пристойненько,
Удивительная благодать!
Так вот, эта благодать тоже рухнула. Она рухнула вместе с конфликтом между Израилем и ХАМАС. Возник не только котел на Украине, который наши противники между собой давно называют «русским котлом» и о разогреве которого говорят. Возник и другой котел — ближневосточный. В сущности, мы наблюдали, как постепенно начинает булькать очень многообещающий в будущем закавказский котел. И как события на Дальнем Востоке переходят в фазу разогрева.
Рухнул миф о том, что «на кладбище» будет «удивительная благодать». Оказалось, что в каком-то смысле нет и кладбища, но главное — уж совсем нет этой потребительской благодати, она осыпалась, а вместо нее есть что-то совсем другое.
Если закрыть глаза и посмотреть на всё, что сыпалось, сыпалось, сыпалось, начиная с СВО и дальше со всеми остановками, то выяснится, что мы фактически живем в условиях обрушения почти всех фундаментальных конструкций, сообразно которым мир развивался, начиная с конца 1980-х годов. Всё оказалось внутренне дискредитированным. И это, конечно, очень напоминает эпоху перед Первой мировой войной.
Никто ведь не говорит о том, что пресловутая глобализация, которую не сейчас, а начиная с конца 1980-х — начала 1990-х годов, вовсю воспевали, была уже в истории — в 1910–1911 году. Тогда тоже считалось, что уровень разделения труда и мировой кооперации настолько велик, что война невозможна, что все разумны, что никто никакую мировую бойню устраивать не станет, что всё находится в таком состоянии, которое у нас позже называлось «правильным путем идете, товарищи» — в состоянии правильного пути
к некоему благолепию.
И когда вдруг посреди этого благолепия развернулась конвульсия Первой мировой войны, возникли засеянные трупами поля Европы, возник такой ужас химической войны при Ипре и в других местах, после которого даже нацисты не рискнули снова применить химическое оружие. Возникло ощущение мировой бойни и мирового абсурда. Мир пришел в отчаяние, и тогда отчаяние — надо признать это — было остановлено большевистской революцией 1917 года.
«Солнце правды восходит на востоке», — говорили Бернард Шоу и другие, а вовсе не только большевики. Возникла какая-то надежда. Большая стратегическая надежда на переустройство мира: справедливое, гораздо более правильное, и даже у тех, кто не хотел этого переустройства, а вполне держался за свое, было ощущение, что есть всё же альтернатива, возможность чего-то другого. А это другое воздействовало и на то основное, что именовалось капитализмом. Не было бы Советского Союза — не было бы и тех социальных условий для трудящихся Запада, которые сформировало общество потребления. Короче, возникла тогда вот эта надежда.
Сейчас с этой надеждой хуже. Когда говорится о том, что «вот, на руинах американского господства утвердится некий многополярный мир — и тогда наступит благолепие», то, во-первых, американцы к этим руинам не готовы. И вполне может быть, что если уж им придется признавать, что они «руинизируются», то руины эти будут сильно ядерные, и кончится отнюдь не только американский мир, но и многое другое. Как говорили когда-то нацисты, «уходя, мы так хлопнем дверью, что миру станет тошно». Вполне могут это повторить и американцы.
А во-вторых, никакого благолепия многополярный мир не принесет. Это глубочайшая иллюзия. Глобалистический мир, мир американского господства чудовищен, антигуманистичен и является по существу построением ада на земле. Многополярный мир станет миром таких распрей, таких войн, которые нам и не снились. Ибо каждый полюс начнет нечто диктовать другому, и никаких правил не будет. Это совершенно ясно.
Сергей Бочков: Вот смотрите, 2024 год — это президентские выборы в России, парламентские — в Белоруссии. И мы уже видим, как работают наши противники, какую ставку они делают на предвыборную кампанию. Конкретно в этом плане Вы чего ожидаете?
Сергей Кургинян: Хорошо, хорошо. Начну я буквально пятью фразами издалека, чтобы было понятно, к чему я клоню.
Скажите, пожалуйста, а почему бы Белоруссии — до всех этих безумств западных — было не стать Словакией, или Венгрией, или какой-то такой совсем-совсем хорошей западной страной? Что из того, что Лукашенко сделал, противоречило этому? Отвечаю — ничто! Понимаете? Ничто, кроме одного — это Белоруссия. «Ты виноват уж тем…» что ты Белоруссия. А больше ничем. Славянский христианский мир — первый вопрос.
Второй вопрос. Вы видите, какое негодование происходит по поводу того, что израильтяне превышают некоторые лимиты, правила войны в белых перчатках, по отношению к Газе и ХАМАС. Вы это видите — возмущение огромно. Американцы требуют, чтобы израильтяне сдержались. Их учат жить и им говорят о двух государствах — палестинском и израильском. Я не говорю, что американцы действуют хорошо или израильтяне — тут всё маразм и преступление! Но вы видите, с какой силой? И главное, обратите внимание: «руки прочь от ХАМАС, руки прочь от Газы!» — кем говорится? Фондом Сороса (организация, признанная нежелательной в РФ). Что такое фонд Сороса (организация, признанная нежелательной в РФ)? Это ЦРУ. Значит, игра идет очень закрученная.
Кто-нибудь выразил минимальные соболезнования по поводу Белгорода? Кто-нибудь, когда в 2014 году на мирный Луганск — в Донецке-то было какое-то гражданское военизированное сопротивление, а в Луганске еще ничего не было — когда Киев послал туда тяжелые бомбардировщики, кто-нибудь сказал, что права человека нарушены, что есть правила войны, что мирное население так бомбить нельзя? Кто-нибудь это сказал? Кто-нибудь что-нибудь говорил по поводу Дрездена, который американцы разбомбили, или Гамбурга, или Токио, в котором обычными бомбардировками уничтожили больше, чем в Хиросиме и Нагасаки?
Единственное, по поводу чего никогда не будет выражаться соболезнований, а, наоборот, будет говориться: «Правильно сделали, украинцы!» — это славянский мир. Это не исламский мир. Вы меня слышите? Не исламский, с ним еще будут цирлихи-манирлихи. Это славянский православный мир в виде Белоруссии и России. Это он приговорен. Это он теперь главный враг. Это на нем сосредоточено острие. Именно потому абсолютно прозападную и разумно устроенную Белоруссию никогда бы никуда не приняли, а рвали бы на части. Потому что она Белоруссия. И, договаривая до конца, — потому что это страна яростного сопротивления нацизму.
И потому разорвали Югославию, и потому бомбардировали Сербию. Потому что на самом деле из глубин мировой истории всплывает хорошо знакомая нацистская — теперь уже глобальная — подводная лодка. Она подымается и смотрит на нас, а мирные граждане, верившие в мир потребления, еще не могут до конца этого понять. Как говорил режиссер Кубрик, они пока еще смотрят на мир «широко закрытыми глазами». Так вот, глаза постепенно должны открыться.
А если так, то что означает новая украинская доктрина по отношению к России? Украина будет обороняться. Не думайте, что кто-нибудь в итоге ей не даст денег. Дадут ей все прежде обещанные деньги — раз, и русские деньги экспроприируют и поделят, и они частью поступят на Украину, а частью самим грабителям, вот эти большие деньги замороженные — два. Всё будет, но не сейчас. Украина всё равно перейдет в оборону. А изнутри этой обороны она всё более и более тяжелыми ракетами — даже перечислять не буду, какими, не только «Атакамсами», «Хаймарсами», а другими, хотя не ядерными — будет наносить удары по русской территории. И, несмотря на это — я не хочу это критиковать, но я изумляюсь — несмотря на это, мы всё еще говорим о «специальной операции». Как-то странно проводить специальную операцию на собственной территории.
Значит, в ближайшие месяцы будут попытки Запада дестабилизировать Россию перед выборами с помощью единственного доступного средства — макротеррористических актов, которые будут названы «законной и благородной» борьбой украинского народа против «русского агрессора». И мы уже видим, что в этих операциях, очевидным образом являющимися терактами (Путин всё время говорит, что у него «всё кипит», но он же не может начать бить по мирному населению — он будет бить по военным заводам и так далее) — бьют по катку, по торговому комплексу, по совершенно мирным объектам, и называют это «законной войной благородного украинского народа» с «чудовищным русским агрессором», орком, нечеловеком и бог знает кем.
При этом мы уже видим, что в идущей войне всё более напрямую будут использоваться средства НАТО, прежде всего космические, но и не только. И что операторами, наносящими эти удары, будут уже сами западные специалисты, которые не только доставят это оружие (проблема ли доставить сто ракет по пять миллионов долларов каждая), не только сопроводят процесс из космоса.
Мы войдем в стадию террористических актов, которые будут осуществлять не чеченцы, как это было во время второй чеченской, а совокупная мощь, в общем-то, не маленькой Украины и колоссального Запада. Запад будет не проводить какие-то наступательные операции, для которых у него кишка тонка, а бить избирательно с единственной целью — нанести максимальный ущерб самоощущению русских, нашей психологической стабильности. Террористы из так называемых красных бригад, взрывая какие-нибудь супермаркеты, говорили: «Пусть ужасы Вьетнама испытает западный обыватель», — а тут будет сказано: «Мы обывателя хотим дестабилизировать, чтобы он понял, какую страшную жизнь ему устроил Путин».
Сумеют ли эти люди обеспечить подобную операцию против России? Что будет ответом на нее? Какую именно мощь может сегодня быстро развернуть в ПВО и не только в ходе контртеррористических операций государство, которое рассчитывало, что оно будет жить мирно и станет частью Запада? Я не знаю. Но что противник готовит это по отношению к России — я знаю точно. Это разработанный план. Такой же план есть по отношению к Белоруссии, но он будет осуществляться еще более внутренними подрывными действиями.
Дмитрий Бочков: А какими например, Сергей Ервандович? Что это может быть?
Сергей Кургинян: Ну какая-нибудь «свободомыслящая армия» — вы не будете даже понимать точно, из кого она будет состоять. Она осуществит «великие» рейды и опозорит лукашенковское благополучие. Все всё время хотят подорвать благополучие, на котором в существенной степени основана идеология России и — может быть, в чуть меньшей степени, но тоже в существенной — идеология Белоруссии. Вот будет подрываться это благополучие всеми мыслимыми средствами. Но для этого много не надо в современном мире, для этого сто хороших специалистов могут сделать столько, что мама не горюй! Все это понимают, а будет ли это сделано — зависит от того, насколько Белоруссия готова это видеть и это подавлять. Только от этого.
Дмитрий Бочков: Сергей Ервандович, вот я хотел бы еще одну тему уточнить из тех, которые Вы затронули чуть выше. В декабре мы все следили за попыткой сербского майдана и, общаясь в эфире с политологами, мы слышали от них про старую, совсем недобрую методичку Шарпа. Вот мы из Минска сравнивали, конечно, со своим 2020 годом — очень многие элементы просто как под копирку. Они говорят — и нам было интересно это услышать — что решительность Лукашенко тогда вдохновляет сегодня Вучича. И это, в общем-то, выглядит как страшный сон англосаксов, потому что Лукашенко, которого годами уничтожали санкциями, не только, получается, выжил, но и стал примером для европейцев. Вот как так получилось? Как они докатились до такой жизни?
Сергей Кургинян: Я вспоминаю фразы Гейдриха — нацистского преступника, очень неглупого человека, которого, по-моему, Шелленберг цитировал в мемуарах. Что типа русские и эти все славяне — это в целом-то почти барахло, но у них есть одна способность: они умеют рождать вождей. А когда они их рождают, они потом за ними идут, и вот тогда возникает мощь большая. «Поэтому, — говорил Гейдрих, — надо лишить их способности рождать вождей». Это было сказано в 1941 году, по-моему, если мне не изменяет память, но то, что было сказано, точно. Значит, вот эта способность наших народов рождать вождей неизвестно каким способом и есть самая страшная для Запада.
Откуда вынырнул Сталин? Кто делал ставку на этого кавказца в 1925-м, скажем так, году? Да никто. Было ясно, что будет продолжаться революционный «тяни-толкай».
Откуда вынырнул Лукашенко? Кто такой был Лукашенко? Ну кто? Это был председатель колхоза, единственный проголосовавший против, если мне не изменяет память, расчленения Советского Союза. Кто он был? Откуда он вынырнул? Откуда вынырнул Путин? Кто вообще думал о том, что будет что-нибудь серьезное? И тут я вспоминаю очень непростые строки Александра Сергеевича Пушкина — поэта, сделавшего Россию, нашу общую родину, тем, что она есть — «на реформы Петра Россия ответила гением Пушкина», он начинает с того, что называет Александра I всеми плохими эпитетами, которыми только может:
Властитель слабый и лукавый
Никчемный щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой
Над нами царствовал тогда».
Потом говорит о том, что «орла двуглавого» чужие повара «щипали у Бонапартова шатра». То есть герб России соответствующим образом комментирует. А потом заключает это следующим, очень важным (заметьте, что в этом нет Кутузова):
Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
Так вот, смысл заключается в том, что в эти моменты иррационально вдруг оказывается, что у наших народов, уже загнанных за Можай и приготовленных к уничтожению, — а поражение в холодной войне было началом уничтожения наших народов, — вдруг оказываются лидеры, невесть как вынырнувшие из недр отчаяния и ничтожества (в которые всех погрузили), которые начинают эту работу великую по подъему своих народов куда-то.
И главное же заключалось в том, как Лукашенко со своим сыном и с автоматом шел умирать в момент, когда казалось, что всё уже на грани. Вот эта решимость.
Горбачёв отвернул в Прибалтике, дав приказ выводить оттуда войска через несколько дней. И так действовал везде. А Путин проявляет, как мы видим, диаметрально противоположные качества. Главное, что, почуяв это, народы, у которых есть эти лидеры, начинают вести себя не по законам перестроечно-постперестроечного ничтожества, а как-то чуть-чуть иначе. Ибо если бы они вели себя по этим законам, то в Белоруссии была бы польская власть, а Россия была бы расчленена уже. Но этого нет, и совершенно понятно, что в недрах сербского народа что-то тоже начинает шевелиться — и как ни сомнителен их нынешний лидер, которого хотят свергнуть, но в нем начинают что-то чувствовать органически сербское и понимают, что его отдавать не надо. А он, понимая, что другие чувствуют это, откликается.
Что такое Путин, как он сам себя описывает, 2001 года и 2022-го? Прошло чуть более двадцати лет — мы видим другого человека с другими геополитическими, историософскими и прочими мировоззренческими ориентациями и готового — как мы все опять-таки видим — идти до конца. То же самое с Лукашенко. А против этого у Запада приемов нет. Он должен опаскудить народ и уничтожить актив, включая лидеров, — тогда взять голыми руками. А как только это начинает сопротивляться иначе, да еще вместе, — он оказывается с его Шарпом в полном и абсолютном дерьме, потому что этот Шарп вонючий тоже рассчитывает только на одно — на паскудство обывателя, готового сдать всё что угодно (как пелось в одной песне советского периода «ты меня, папаня, продал за немецкий пятачок»), готового всё продать за любые мелкие подачки.
Как только есть вождь, в народе просыпается что-то — а это взаимный процесс — не знал Путин в 2001 году, кем он будет, не знал Лукашенко в каком-нибудь 2005 году, что он уловит внутри истории, разговаривающей с ним голосом народа, и что народ уловит в нем, и как именно этот народ поймет скверну, поначалу очень соблазнительную (она же обещала, что будет добрая, белая и пушистая). Какая историческая память начинает просыпаться? В каких недрах мозга нации она хранится вопреки любому опаскудеванию? А оно было. В Белоруссии в меньшей степени, кстати, чем в России.
И всё это вместе создает новую реальность. Не Шарпом эту реальность берут, а крупными военными операциями, на которые надо решиться.
Дмитрий Бочков: Я только успеваю помечать и очень надеюсь, что не мешаю своими вставками зрителям внимательно следить за Вашей мыслью. И раз уж Вы переходите от одной темы к другой: выборы в Соединенных Штатах, на которые очень много завязано в этом году, — можно услышать, что это будут важнейшие выборы в Соединенных Штатах со времен Рузвельта — здесь у Вас какие ожидания?
Сергей Кургинян: Ну это вопрос о том, в какой «фарш» превращено американское общество. Понимаете? Ставка идет только на одно — на то, что власть покупается ценой разрушения общества и его превращения в слизь. В действительности ставка только на это.
Как говорил Рокфеллер «если в Истории выигрывают большевики, то давайте уничтожим Историю. Мы же не можем допустить победы большевиков, тогда давайте уничтожим Историю. Если крот истории роет, и в нем побеждают большевики — уничтожим Историю». И этот амбициозный замысел выполняется последовательно. И дело не в каком-то клерке Фукуяме, который что-то проквакал, а в том, как это раскручивали, причем везде.
Психотронное общество, общество конца человека, общество конца гуманизма, общество конца истории и так далее. Это всё — общества ничтожеств.
Когда-то герой Достоевского говорил: «Ко всему-то подлец человек привыкает!» Потом он же говорил: «А коли человек подлец, то всё можно». Если всё довести до этого ничтожества, то тогда можно властвовать, — но тогда на это ничтожество нельзя опереться. Нельзя опереться на ничтожество. Долго считалось, что чем больше русские обыдлятся и так далее, тем легче будет на этой дохлой кляче ехать. Но потом понадобился «Ваня с автоматом», правильно? Оказалось, что так-то всё опаскудить, конечно, можно — да только этим ты рубишь сук, на котором сидишь.
Вот что именно решит ядро американского политического класса? Оно решит, что и дальше будет превращать американский народ в абсолютное ничтожество? И, в конце концов, — что решит сам народ? Ведь разговор, что «мы-то все есть, а их нет» — это же тоже нечестный разговор. Есть этот народ, есть у него и какое-то представление о себе. У Эптона Синклера было произведение, там пелось «я была пьяна-пьяна, но трезвой буду завтра» — это было по поводу безумия Америки в 1920-е годы, перед Великой депрессией. Так эта «пьяная» Америка будет пьяной вечно и будет опаскудеваться и опаскудеваться? Или нет?
Конечно, существует огромное желание демократов удержать всё в том состоянии, в котором оно сейчас. Но это состояние нестабильно. В этом смысле готовы ли они, ну грубо говоря, готов ли правящий класс, его политическое ядро, купить Трампа и сказать: «Хорошо, будешь ты, но ты будешь делать то, что надо нам»? Трамп ведь на эту покупку готов. Будут ли они покупать его или они и дальше будут всё это растлевать? Доколе? Что, в сущности, будет происходить по ту сторону этого процесса?
Если всех сажать на наркотики, на sex & drug & rock, если постоянно развращать молодежь, если замешивать это всё в котле маргинализации, если диктовать всяческие извращения и называть их нормой жизни, то можно какое-то время сохраниться у власти, потому что на тебя не возбухнут — но тогда само это ничтожество станет угрозой. Тогда тебя затянет в болото этого ничтожества.
Я не верю, что в Америке никто этого не понимает, поэтому я думаю, что сейчас идут очень серьезные операции по покупке Трампа и новым договоренностям о том, что же делать со страной и миром. А вот это есть супервопрос, потому что, помимо всего прочего, рухнуло небрежное отношение к проблеме гуманизма. Оно длилось очень долго. Говорили: «Да какая гуманизация, да мы вас умоляем! Гуманизм — расхожее слово, оно уже настолько заезжено, что его и использовать нельзя!» Знаете, как писала когда-то советская поэтесса Новелла Матвеева:
Когда потеряют значенье
слова и предметы,
На землю для их обновленья
приходят поэты.
Так вот, в этом смысле слово «гуманизм» начинает теперь обновляться, потому что ясно, что правящий класс Америки настроен на тотальную дегуманизацию обществ. Вопрос, в каком виде это будет происходить? Политологи — не конспирологи, а политологи, — занимающиеся стратегией (в том числе мои коллеги на Западе) говорят о том, что борются два проекта.
Проект «Счастливое дитя», который иначе называется «проект „Великий инквизитор“ (по притче Достоевского): будут сотни тысяч страдальцев, взявших на себя познание добра и зла, и миллиарды счастливых младенцев. Этот проект иезуиты опробовали в Парагвае и предписали человечеству. И его конкурент, в основном военный — проект „Омега“, достаточно консервативный и беспощадный.
Эти два проекта раскалывают ядро элиты. И сейчас наступает время, когда элите надо лихорадочно выходить вместе на какие-то параметры, договоренности между собой. Длить дальше раскол, ну скажем так, национальной ложи и ложи «Великий Восток» (либо в другой терминологии — консервативных и демократических сил) невозможно. Надо находить какой-то консенсус снова. И сумеют ли они его найти при удивительно острых противоречиях, при колоссальном желании дегуманизировать у одних — и желании «железной пяты» у других. Вот сумеют они это сделать или нет — я не знаю, но я бы не стал списывать со счета сценарий, при котором Трамп будет, а всё, что надо элите, он сделает.
Заметьте, что есть статьи очень крупных американских экспертов, которые говорят, что когда Трамп придет, он Украине еще больше поможет, чем помогал Байден. Такие статьи тоже есть. Заметьте, что если Трамп действительно выведет США из НАТО, то НАТО рассыплется, но тогда будут развязаны руки у всех, кто сейчас связан консенсусом НАТО.
Мир ждет еще многое. О нуклеаризации Японии говорят очень крупные эксперты — гораздо более крупные люди, чем Байден и Блинкен вместе взятые. Они уже говорят об этом.
Так что впереди очень серьезные испытания. Частью их будет решение по Трампу. Пока решение не принято, но оно может быть принято.
Дмитрий Бочков: А вот еще одни выборы, за которыми не без тревоги и не без напряжения следим, уже в ближайшее время увидим, как развернутся, — это президентские выборы на Тайване. Вот здесь чего ждать? Потому что в прошлом году звучали настоящие страшилки по этому поводу. Потом случился Ближний Восток — и всё отвлеклось от этой темы. Вот сейчас выборы заставляют обратить на себя внимание.
Сергей Кургинян: Сегодняшняя Америка не может сразу диктовать волю и создать вооруженные силы, которые в пяти-шести точках будут американскими руками разгребать хаос. Сегодняшняя Америка этого сделать не может. Она уже захлебывается в двух конфликтах. Ей развязывать третий совсем не с руки. Поэтому она многое может допустить, включая победу Гоминьдана.
Говорится следующее: «А чем, собственно, Гоминьдан отличается так сильно от Коммунистической партии Китая?» Кстати, все забыли слова Сталина, совсем непростые, что: «Я не знаю ни одного человека, способного объединить Китай, кроме генералиссимуса Чан Кайши». Поэтому, в сущности, Коммунистическая партия Китая давно встала на путь Гоминьдана. Если снять чуть-чуть риторики, то понятно, что это так. И поэтому даже нет двух систем — есть один народ и одна система фактически.
Но есть Америка, есть интересы элит, есть внутренние, уже укоренившиеся корыстные и прочие интересы, которые не дадут простым путем соединить Тайвань с Китаем. То, что Си Цзиньпин при жизни намерен это соединение осуществить, у меня не вызывает никаких сомнений. В этом смысле он очень крупная фигура, совсем особая — к вопросу о том, выдвигаются ли лидеры народами. Это ведь касается не только Белоруссии или России — это касается всех. И совершенно ясно, что он исповедует примерно то же, что одному из моих близких знакомых перед смертью говорил Ясир Арафат — палестинский лидер. Арафат говорил: «Я не хочу умереть лидером маленького ближневосточного государства, я хочу умереть новым Салах ад-Дином». Салах-ад-Дином, то есть победителем крестоносцев.
И Си Цзиньпин не хочет умереть очередным в ряду. Он хочет создать нечто, делающее его человеком масштаба Мао Цзэдуна. И это нечто — воссоединение. К нему китайцы будут идти с их специфическим стилем: мелкими-мелкими шагами, с бесконечными оглядками, осторожно-осторожно, настойчиво-настойчиво, беспощадно-беспощадно — так, как это диктует трех-, а может быть и пяти-, семитысячелетняя китайская культура. Вот как она это диктует, так они и будут к этому идти: без рывков, без соскакиваний. Любой рывок американцев — ответ, своих рывков — никогда: и еще один корабль, и еще сто шахт, и еще, и еще, и еще.
Американцы не могут остаться с Украиной, неизбежно участвуя в разогреве ближневосточного котла. А он будет разогреваться: с хуситами ничего сделать не могут. Кто десять лет назад знал, кто такие хуситы, какой-то там Йемен? Теперь Суэц парализован, и не только Суэц. Раз Суэц парализован, и пираты понимают, что они могут парализовать всё, то почему нельзя парализовать пути, огибающие Африку? Тоже можно. Всё можно парализовать, если так. Значит, в этом смысле ближневосточный котел будет разогреваться. Опыт вхождения в Ирак говорит, что войти — пара пустяков: взяли — вошли, продемонстрировали свои «Абрамсы» в песках, поскольку армия сдалась иракская. А что потом сделали? А потом бежали. Войти в Газу можно — выйти из нее трудно.
И это нельзя сделать с обычными потерями, ибо это партизанская война, в которой потери один к пяти. А там уже сидит тысяч 35–40 боевиков, и приедут гости со всего мира — «туристы» приедут поучаствовать в этом «замечательном» мероприятии. Поэтому это всерьез и надолго, как когда-то Ленин говорил про НЭП: «Это всерьез и надолго». Слишком много котлов.
Американцы будут «покупать» Тайвань, и они это сделают еще разок, но с большими издержками для себя и, возможно, в последний раз — а потом придется либо сдаваться, либо воевать. Но для этого нужна будет новая Америка, а новой Америки при Байдене не будет. Что будет при Трампе — вопрос открытый, а при Байдене — ясно, что будет просто нарастание дерьма и больше ничего. Поэтому если американский правящий класс хочет этого, то это значит, что он по ту сторону захлестывания намеревается создать нечто совсем жесткое, с опорой на какое-нибудь «Северное командование» — ну совсем белое, без вариантов, и с очень сильной опорой на армию. Северное командование, проект «Омега».
В противном случае надо сдаваться, а я не верю, что правящий класс США будет сдаваться.
Дмитрий Бочков: Есть еще одна тема, которая, может быть, после всех вышеперечисленных выглядит чем-то инородным, возможно, неуместным — но мне так не кажется. Вот почему: любой военной схватке предшествует культурная подготовка — это та самая мягкая сила, которая только при поверхностном взгляде кажется органичным набором ценностей или психологических удобств. А на самом деле мягкая сила ведь как финка, как бандитское перо, которое в умелых руках неприметно решает вопросы, если, используя их лексику, «добазариться» не получилось. Я, простите, хочу спросить про «голую вечеринку».
Опять же, налицо чистая политтехнология — назвали этот шабаш вечеринкой явно не просто так. Этот термин бросили в народ — «голая вечеринка». На самом деле это было совсем нечто иное. В этой ситуации больше всего удивило не это само по себе событие. Возможно, оно осталось бы незамеченным, если бы не абсолютно решительная реакция властей на нее. Что такое принципиально изменилось, что событие, которое раньше считалось уже практически нормой, сейчас вызвало такую принципиальную, категоричную реакцию? Не только со стороны властей, может быть, в первую очередь со стороны людей, которые сказали: «Стоп, хватит». По крайней мере, у нас отсюда это выглядело так.
Сергей Кургинян: Всё, что было с Лукашенко, когда его власть зашаталась, все эти либеральные восстания, поддержанные средним обывателем, опомнившимся, когда почувствовал решительность Лукашенко, — они ведь держались на том, что обыватель пойдет за либералами. А обыватель — это тем не менее опора власти и Путина, и Лукашенко.
Создавалось общество благополучия. Внутри него возникал обыватель — в Белоруссии более консервативный, более внутренне собранный, трудоспособный, в каком-то смысле — хотя бы в рамках своей обыденной жизни — ответственный обыватель. В России это был более разболтанный обыватель, уже лишенный трудовых потенциалов и внутренней консервативной правильности, всегда присущей белорусскому народу. И отличающей его от других славянских народов — в большей степени от украинского и в меньшей от русского.
Но смысл заключался в том, что у вас в итоге — в Белоруссии сейчас — этот обыватель просто пошел за Лукашенко, убедившись, что либералы — совсем антинациональное дерьмо и за ними идти нельзя, убедившись в том, что Лукашенко куда-то ведет, что за ним стоит какая-то правда, а также оглянувшись на бандеровскую Украину.
В России философия компромисса элит — тех, которые вели на Запад, и тех, которые сейчас как бы повернули в сторону СВО. Этот компромисс элит означал, что война, которую называют скромно «специальная военная операция», будет идти сама по себе, а жизнь российского обывателя — сама по себе: мухи и котлеты отдельно. Тут воюют, да, но обыватель чувствует, что эта война его не очень сильно коснется: мобилизация не объявляется (по крайней мере, до сих пор один раз объявили — и всё). И поэтому он живет той жизнью, которой жил. Консенсус пытались выстроить на этом. И я много раз говорил: «Люди, вам придется строить отношения с воюющими, их родственниками и вообще теми, кто задет войной. А это уже минимум десять миллионов, а на самом деле и больше, причем вполне разогретых». Нельзя, чтобы связи между зоной войны и зоной мира не было вообще — тогда ее будет строить враг.
Значит, в чем задача врага? Задача врага — как-нибудь всё дестабилизировать. Дестабилизация может быть слева и справа, а может быть так, что слева качнут, а справа ответят.
Так вот, эта «вечеринка», которая кажется невинной, потому что «гуляли еще не так» и потому что власть ответила — пусть скромно, но ответила, многого не засветив из того, что там было — эта «вечеринка» нужна была, чтобы качнуть воюющих. Понимаете? Потому что дестабилизировать можно с расчетом на них.
И в этом был феномен Пригожина. Пригожин нужен был, чтобы дестабилизировать воюющих. Он человек одаренный был, живой, способный разговаривать, хороший организатор — хотя некрупный человек, достаточно мелкий. Но главное: он нужен был, чтобы дестабилизировать — там! — рассерженных воюющих граждан.
Он свернулся — хотят нового. Чешут репу: кто же это? Но для того, чтобы качнуть воюющих, нужно им показать какое-то исключительное дерьмо, несовместимое с ними, и тогда они качнутся против власти.
Надо сказать перед выборами: «Власть — это вот этот шабаш, это они! Вы будете воевать, а они будут трахаться с догами публично». А уже эта воюющая группа разогрета, она чуть-чуть качнулась и сказала: «В натуре, ну так нельзя», — и власть тут же это учла. Потому что она понимает: ее — в отличие от Белоруссии, которая не воюет, — будут качать со стороны войны. И это является замыслом, это ищут.
«Номером один» такой раскачки был Стрелков, который хотел уже бежать и из Донецка и который хотел занять Ростов так, как потом занял Пригожин.
«Номером два» стал сам Пригожин. Дальше ищется что-то, но пока ты этим людям не покажешь какого-то уникального распутства и дерьма в тылу — они не станут шевелиться против. Они понимают, как это опасно, им этого не хочется. Поэтому делается всё, чтобы раскачать их. И шабаш, как Вы справедливо говорите, под названием «вечеринка», нужен был для полной компрометации власти, которая его должна была благословить — а она не благословила.
Наступают политтехнологические месяцы, такое спускать уже не будут. Кроме того, нервы тоже на пределе, власть понимает, что она-то смертник, в отличие от остальных. И что она зависит от людей с автоматами, которые умирают и ее спасают этим. Поэтому она постепенно переходит из состояния, когда война отдельно, а обыватель отдельно, в состояние необходимости выстраивать какую-то связь.
Ее будет мучительно трудно выстроить, но ее придется выстраивать, и именно это выстраивание породит в 2024–25 году новую Россию.
Дмитрий Бочков: Сергей Ервандович, спасибо большое за этот разговор! Пользуясь случаем, благополучия Вам лично и Вашим друзьям!
Сергей Кургинян: Всего самого лучшего вашей замечательной стране!