Уверенный и радостный голос советского летчика-испытателя Гагарина прозвучал утром 12 апреля 1961 года в Центре управления полетами, пробившись через радиопомехи и грубую (для человеческого слуха) симфонию, которую едва начали исполнять двигатели ракеты «Восток». Произнесенное с детским энтузиазмом и нетерпением безмятежное «Поехали!» возвестило собравшимся в ЦУПе о начале нового путешествия, в которое отправилось человечество…

…Самое первое свое путешествие человек совершает, когда появляется на свет. Спустя месяцы развития и роста малыш уже сам покидает свою люльку и отправляется навстречу удивительным приключениям и открытиям, поджидающим его за каждым углом необъятного родительского дома. Проходит еще некоторое время — и любопытный карапуз выбирается из дома на детскую площадку, где открывает для себя удивительные миры песочниц, качелей, горок. Повзрослев, человек покидает родной очаг — …«и происходит встреча безмерности мечты с предельностью морей».

Пока он растет и развивается, такие встречи неизбежны. Как и выход человека за прежние границы.

Могли ли думать родители маленького Юры Гагарина, что именно ему доведется первым из людей выйти за пределы колыбели человечества в ледяной, смертельно опасный, но прекрасный мир?

Мог ли помыслить об этом сам первоклассник Юра в далеком 1941-м году, когда его родную деревню оккупировали фашисты? Семье Гагариных пришлось жить тогда в вырытой на огороде тесной землянке: из родного дома захватчики их выгнали, а одного из братьев Юры и его сестру угнали в рабство.

Какой вообще был смысл тянуть руки к звездам и мечтать о чем-то вроде полета в космос мальчишке, который живет буквально в холодной яме размером от силы метр на метр, а его дом занят оккупантами?

С точки зрения того, что в современном обществе именуется «здравым смыслом», в такой ситуации разумнее отложить «мечты о высоком» хотя бы до победы над захватчиком и восстановления довоенного уровня жизни. С этой же точки зрения нанесенный гитлеровцами ущерб был таким, что советский народ должен был восстанавливаться до довоенного уровня не одно десятилетие после окончания войны.

Но факты и цифры — упрямейшая вещь, с которой не может спорить даже современный «здравый смысл». И состоят они в том, что менее чем через шестнадцать лет после окончания самой страшной войны в истории человечества гражданин наиболее пострадавшей в этой войне страны, повзрослевший Юрий Гагарин, сидел не в тесной и сырой землянке, а в кабине космического корабля, напоминавшей землянку разве что своими габаритами.

…Гравитационная хватка, которой планета пыталась удержать советского космонавта, поначалу стремительно нарастала по мере ускорения ракеты. Будто сама Земля, разгневавшись на своего не в меру самостоятельного сына, тянула его обратно к себе, в отведенный всякой твари предел.

Но сил целой планеты оказалось недостаточно. С каждой секундой космонавт удалялся от прежнего, привычного до боли мира, а мир незримо и необратимо менялся.

Притяжение с каждым отвоеванным у поверхности планеты метром слабело, пока, в конце концов, не стало почти неощутимым. Темно-синяя небесная бездна утратила свои цвета, будто кто-то огромный, невидимый и всемогущий, прожег дыру в голубом экране, обнажив скрывавшуюся за ним россыпь звезд — и человечество стало старше на целую эпоху. Разумная жизнь сделала первый, пока еще робкий, шаг за порог родительского дома. Крохотный, неизбежно необходимый, бесконечно недостаточный шаг на пути к звездам.

Той памятной весной взрослые по всему миру радовались, как дети, и едва могли поверить в реальность Русского Чуда. Да и многие ли современники могут внятно объяснить это Чудо сейчас?

Сперва эти ненормальные, чокнутые Russians со своим Communism и Stalin сломали об колено считавшуюся непобедимой фашистскую военную машину. Спустя всего дюжину лет после самой страшной войны в истории человечества они не только отстроили тысячи разрушенных населенных пунктов и восстановили свою странную, не вписывающуюся в общепринятые стандарты экономику. Они еще и запустили на орбиту планеты этот свой Sputnik летать прямо над головами обеспокоенной мировой общественности!

А еще через три с половиной года улыбка советского летчика-испытателя возвестила изумленному человечеству, что оно стало чуточку взрослее, самостоятельнее, и, в конце концов, прекраснее. Что тысячелетия войн, склок, грязи и подлости, нищеты и одиночества, «наглости и праздности сильных, невежества и скотоподобия слабых», мещанского лицемерия и равнодушия, мракобесного фанатизма — это не приговор роду людскому. Это не роковая предопределенность.

«Это ли не чудо?», — вопрошал восхищенный и зачарованный мир.

«Смотря для кого», — хмуро бурчали в ответ Soviet Russians.

Можно ли назвать чудом первые шаги ребенка? Для неповрежденного еще, здорового, растущего, развивающегося организма это не чудо, а неизбежность. Это так же естественно, как мечты юности.

Для попавшего в нацистскую оккупацию мальчика тянуться к звездам было так же естественно и необходимо, как дышать. Для преобразившейся и помолодевшей после Красного Октября страны стремление выйти за предустановленные якобы объективной данностью пределы было так же естественно, как для ребенка — мечтать. Здоровый дух дышит там, где хочет.

«Для отрока, в ночи глядящего эстампы
За каждым валом — даль, за каждой далью — вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах — как бесконечно мал»!

— писал со скепсисом гениальный европеец Шарль Бодлер. Его «Плаванье» — прекрасное стихотворение о путешествии в поисках утоления жажды человеческой.

«В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль — и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей».

Тоска — удел взрослых и стариков. И совершенно никудышный стимул для первооткрывателей.

«… — О, детские мозги!..
Но чтобы не забыть итога наших странствий:
От пальмовой лозы до ледяного мха,
Везде — везде — везде — на всём земном пространстве
Мы видели всё ту ж комедию греха…
<…>
Бесплодна и горька наука дальних странствий:
Сегодня, как вчера, до гробовой доски —
Всё наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски».

Но написанная поэтом картина не полна. Не вписывается в нее история, произошедшая когда-то давно с одним грешником на пути в Дамаск. В древний город отправился тогда воинствующий гонитель христиан Савл — а добрался до назначенного рубежа уже будущий апостол Павел.

Те, кто путают между собой путь и туристическое путешествие, обязательно рано или поздно запутаются. И во всем земном и космическом пространстве, даже в древнем городе Дамаске, «путешественники» будут находить лишь «оазис ужаса в песчаности тоски». Беспощадную роковую заданность, и ничего иного.

Вставший же на дорогу путник обязательно преобразится. Так, как преображается ребенок, впервые вставший с четверенек на обе ноги. Так, как преобразился первобытный человек, впервые взяв в руки простой инструмент. Каждый пройденный дорожный столб будет изменять путника, пока от заданности, кажущейся роковой, не останется и следа.

Что общего между кроманьонцем и современным человеком? Какова разница между седым профессором или гениальным поэтом — и полугодовалым младенцем?

Кто заявил, что иного не дано?

Сколько умников надменно утверждали тысячу лет назад, что земля — плоская, а рожденный ползать — летать не может?

Иное — рядом. Всего в нескольких тысячах световых лет. Нужно лишь протянуть руку…