Судьба гуманизма в XXI столетии

Еще раз попытаемся дать по возможности полный ответ на вопрос о том, что вытекает из установленного нами особого положения рода Клавдиев в сабинском этносе, сабинском социокультурном коде, сабинском компоненте того сплава, который стал именоваться «народом Рима».

Для нас не так важно то, как именно на самом деле формировался этот самый римский народ. Говоря о том, что это не так важно, я вовсе не хочу утверждать, что это вообще не важно. Лично я дорого бы дал за то, чтобы твердо знать, как именно всё происходило на самом деле. Но совершенно очевидно, что знать этого мы не можем. Мы можем прислушиваться к мнению тех или иных ученых, выдающих свои интерпретации скудных данных, имеющихся в распоряжении человечества, за истину в последней инстанции.

Как по причине бесконечных расхождений этих научных интерпретаций, так и по причине специфики проводимого нами исследования, нам гораздо важнее авторитетное предание по поводу тех или иных событий, чем суждение ученого мужа, живущего через тысячелетия после этих событий и опирающегося на всегда небезусловные данные. Моя первая профессия — геофизика, и мне ли не знать, насколько небезусловными на самом деле являются геохронологические данные, полученные на основе радиоуглеродного метода, считающегося единственным по-настоящему достоверным.

Итак, нам важны, прежде всего, авторитетные предания, формировавшие идентичность, и сама эта идентичность. Нам не нужно при этом верить, что отец Энея Анхиз сожительствовал с той или иной богиней — то ли Афродитой/Венерой, то ли самой Реей/Кибелой. Нам не нужно верить в существование этих богинь. Нам нужно понимать, что определенная идентичность сформирована на основе этой веры — как в существование богинь, так и в их сожительство со смертными. На основе этой веры определенный род (в данном случае — Юлиев) объявляется особо продвинутым («у такого-то гражданина Рима как представителя этого рода в жилах течет не человеческая, а высшая божественная кровь, и потому он имеет особые права»). А если представитель этого рода еще и создал Рим, то он вдвойне имеет особые права на власть. Это и называется легитимацией власти согласно представлениям эпохи.

Но сама по себе легитимация власти не существует. Она существует только в единстве с принципами, согласно которым гражданин Рима выстраивает свою идентичность. Связь между легитимацией власти в определенную эпоху (в нашем случае — эпоху Октавиана Августа) и римской идентичностью в эту же эпоху носит наипрочнейший характер. А дальше начинает срабатывать принцип священного наследия.

Древний Рим — священное наследие западной цивилизации в целом. Она выстраивает свою идентичность, апеллируя к Древнему Риму и соответствующим источникам — «Энеиде» в том числе. Западная идентичность, выстроенная на основе такого наследства, прочнейшим образом связана с западным принципом легитимации власти. Это касается уже не древнейших времен, а современности.

А раз так, то налицо не только древний принцип построения идентичности, связанный с древним же принципом легитимации власти. Налицо еще и наследование всего сразу: и древнего принципа построения идентичности, и древнего принципа легитимации власти, и соотношения принципа построения идентичности с принципом легитимации власти.

При этом вполне возможно, что кто-то из вершителей судеб современной западной цивилизации не отдает себе отчета в том, насколько он зависим от древнего принципа идентичности и древнего принципа легитимации власти, а также от связи между этими двумя принципами. Но мало ли что из того, что на самом деле формирует определенный подход, определенное целеполагание, не осознается человеком до конца? Человек может руководствоваться неявными религиозными представлениями и считать себя абсолютным атеистом, а может считать себя последователем определенной религии и руководствоваться так называемой атеистической верой.

Кроме того, кто-то может ничего не знать по поводу своей зависимости от древних принципов и их наследования, но элита западной цивилизации это знает. Это передается и через систему гуманитарного образования, и через сопричастность тем или иным параполитическим структурам, которые конспирологи огульно именуют масонскими и которые на самом деле могут быть очень разными. Мальтийский орден или Орден иезуитов имеют не только не масонский, но откровенно антимасонский характер и при этом вполне себе формируют у своих членов отчетливое представление о наследовании ими неких древних принципов на современном этапе.

Президент США Дональд Трамп, может быть, и не отдает себе отчет в том, что именно наследует современный Запад по части формирования идентичности и легитимации власти. Но президент США Буш-старший прекрасно отдавал себе в этом отчет. Да и предыдущие президенты США — тоже. А если Трамп не отдает себе отчета в том, о чем я говорю, то элита его поправит или доразъяснит ему что-то. К тому же, говоря о том, что Трамп, может быть, чего-то недопонимает, я не утверждаю, что он недопонимает, и уж тем более — что он не понимает вообще. Ничего не понимая, он не стал бы президентом США. Я просто говорю, что Трамп не вполне типичен и что полученное им частное образование могло быть не настолько проникнуто определенными представлениями о наследовании принципов, как образование стопроцентного американского или европейского элитария. Говоря о том, что Трамп не вполне типичен, я не говорю, что он совсем нетипичен.

Окончил Трамп не церковно-приходскую школу, а привилегированную Нью-Йоркскую военную академию (частная военная школа-интернат). Учащимся таких школ вбивали в голову всё, что касается рассматриваемых мной принципов идентичности. Да, после этой школы Трамп не поступил в суперпривилегированную военную академию Вест-Пойнт. Но интересовался ли читатель всерьез тем, куда Трамп, проявив особые способности к военной службе, завоевав все возможные поощрения, позволяющие ему делать военную карьеру, поступил вместо этого самого Вест-Пойнта?

Открываем книгу самого Трампа, а не какого-нибудь антитрамповского клеветника. Книга эта называется «Искусство заключать сделки» (The Art of the Deal). В книге о студенчестве Трампа сказано следующее: «После окончания Нью-Йоркской военной академии в 1964 году (еще раз напоминаю читателю, что это не академия в полном смысле слова, а частная школа-интернат для тех, кто хочет делать военную карьеру — С.К.) я думал о поступлении в киношколу... но в итоге решил, что недвижимость — это более прибыльный бизнес. Я начал учиться в Фордемском университете... но по прошествии двух лет решил, что учеба в колледже для меня — то же, как если бы я и не учился вовсе».

То, что Трамп разочаровался в Фордемском университете, позволяет мне говорить о том, что он не до конца типичный элитарий. Но он ведь разочаровался после двух лет обучения в этом университете. Два года он там, что называется, оттрубил. А отлынивать в Фордемском университете не позволялось никому. Так что Трамп впитал всё, что можно было впитать за эти два года.

А что такое Фордемский университет?

Этот университет был основан Нью-Йоркской епархией Римско-католической церкви в 1841 году.

Основателем этого учебного заведения был уроженец Ирландии, нью-йоркский епископ Джон Хагис. Этот Хагис был крупным деятелем католической церкви. Сначала, на момент основания интересующего нас учебного заведения, Хагис был епископом-коадъютором, то есть надзирателем за обычным «епископальным епископом». Потом он стал аж архиепископом Нью-Йоркской епархии католической церкви.

В 1845 году, через четыре года после основания обсуждаемого нами учебного заведения, Хагис убедил иезуитов взять новое начинание под свою опеку. Иезуиты задали привычное для них направление образовательному процессу. Это направление можно называть классическо-гуманитарным. В его основе — глубокое изучение древних языков — латинского и греческого, а также литературы, истории, географии, математики и религиоведения. Именно эти предметы доминируют на первых годах обучения. Потом к ним добавляются высокие гуманитарные науки, а также риторика и философия.

К концу XIX века Фордем был существенно военизирован.

Обсуждаемое нами учебное заведение всегда выстраивало прочные отношения с деятелями культуры, ориентированными на христианскую мистику (ярчайший пример — Эдгар Алан По).

Светский состав попечителей Фордема — дань новым веяниям. Такой ход был сделан сравнительно недавно — в 1969 году. Это позволило Фордему продемонстрировать свою большую независимость. Но это не помешало попечителям раз и навсегда установить, что колледж основывает образование именно на иезуитских традициях. Да и утверждать, что управление Фордемом ушло от иезуитов к мирянам, было бы неверным. Например, на настоящий момент ректором этого учебного заведения является иезуитский священник Джозеф М. Макшейни.

Все специалисты по американской истории вообще и американской системе образования в особенности прекрасно понимают, что Фордем находится под самой плотной опекой иезуитов, что это самое иезуитское учебное заведение США, что речь идет об иезуитской традиции, которой уже более пятисот лет, что эта традиция включает в себя принцип семи свободных искусств, что в Фордеме располагается очень богатый музей древнегреческого, этрусского и римского искусства.

Само существование Фордема, а также его влияние на разных представителей американской элиты (включая семейство Даллесов) опровергает стереотип, согласно которому настоящий элитный американец — это обязательно протестант.

Но я здесь не имею права подробнее описывать Фордем, краткое обсуждение которого мне понадобилось только для того, чтобы выразить сомнение по поводу невовлеченности в наследуемые древние принципы идентичности и легитимации власти даже таких не вполне стандартных представителей американской элиты, как Дональд Трамп.

За два года обучения в Фордеме Трампу просто не могли не вбить в голову определенные принципы такого наследования. Это касается не только Трампа, но и подавляющего большинства представителей элиты Запада, влиявших в последние столетия на судьбы этого самого Запада. Тут что элита XIX века, что элита XXI. Разница, конечно, есть, но никакого решительного разрыва с прежней элитной традицией в этом вопросе не произошло, не могло произойти и не произойдет в обозримом будущем.

А значит, изучая древние принципы идентификации и легитимации власти, а также наследование этих принципов западной элитой, а также то, как эти принципы соединяются в единое целое, мы не перемещаемся из реальности, окружающей Библиотеку, в эту самую Библиотеку, которая декларирует свою оторванность от реальности.

Мы обсуждаем неочевидные аспекты реальности. То есть судьбу человечества, которая продолжает оставаться очень прочно связанной с судьбой западной цивилизации.

Вопрос о роли сабинского начала в формировании древнеримского народа вообще и ядра этого народа в особенности — это не страшно далекий от актуальности академический вопрос, это вопрос сугубо политический. И ориентироваться в его обсуждении следует на авторитетное предание. Ибо именно оно значимо с точки зрения идентификации, а значит, и легитимации власти.

Мы уже установили, что, согласно этим преданиям, они же — рассказы римских историков, Рим изначально был заселен только мужчинами. Но что это за рассказы? И какова тут последовательность преданий, породившая в итоге интересующую нас идентификацию?

Для того чтобы ответить на этот, казалось бы, совсем несложный вопрос, нам придется осуществить отдельное изыскание.

В качестве его отправной точки возьмем «Сравнительные жизнеописания» великого Плутарха. Напоминаю читателю, что этот историк жил на стыке I и II веков нашей эры. А значит, он, являясь автором в каком-то смысле древних и, безусловно, очень авторитетных преданий, обязан был опираться на более древние предания. На какие же именно?

Оговорив, что предания Плутарха уже очень близки к тому, что можно назвать историческими сведениями в полном смысле этого слова, сосредоточусь на той плутарховской отсылке к более древним преданиям о похищении сабинянок, которую великий древний автор делает в своем «Сравнительном жизнеописании», сопоставляя Тесея с Ромулом.

Подробно описывая деяния Ромула, Плутарх не может не остановиться на похищении сабинянок, осуществленном по приказу Ромула. И не может не указать на то, какой его авторитетный предшественник упоминает об этом похищении.

Плутарх говорит по этому поводу: «Похищение женщин состоялось, согласно Фабию, на четвертом месяце после основания города. По некоторым сведениям, Ромул, воинственный от природы и, к тому же, повинуясь каким-то прорицаниям оракулов, гласившим, что Риму суждено подняться, вырасти и достигнуть величия благодаря войнам, умышленно оскорбил сабинян. Он взял-де всего-навсего тридцать девушек, ища не столько брачных союзов, сколько войны. Но это маловероятно. Скорее, видя, что город быстро заполняется пришельцами, из которых лишь немногие были женаты, а большинство представляло собою сброд из неимущих и подозрительных людей, не внушавших никому ни малейшего уважения, ни малейшей уверенности, что они пробудут вместе длительный срок, Ромул надеялся, что если захватить в заложники женщин, это насилие некоторым образом положит начало связям и общению с сабинянами, и вот как он приступил к делу».

Сообщив далее о том, что Ромул обнаружил в римской земле то ли алтарь бога благих советов Конса (отсюда — римские консулы, то есть советники), то ли алтарь Посейдона-Конника (читатель, я надеюсь, не забыл о том, что наряду с образом Посейдона как правителя морей был еще и образ такого конника и что эти два образа переплетались друг с другом), Плутарх далее сообщает о сигнале, который Ромул поднял для того, чтобы похищать сабинянок, о том, что авторы разных древних преданий сообщают о разном числе похищенных сабинянок (одни — о тридцати, другие — Валерий Антиат и Юба — о пятистах двадцати семи и шестистах восьмидесяти трех). Он сообщает, что все похищенные кроме некоей Герсилии были девушками и лишь Герсилия была замужней женщиной, с нею связано отдельное предание.

Плутарх сообщает также, что «сабиняне были многочисленным и воинственным народом, но жили по деревням, не укрепленным стенами, полагая, что им, переселенцам из Лакедемона, подобает гордость и бесстрашие».

Все приведенные мною здесь данные Плутарха крайне важны. А данные по поводу того, что сабиняне — это переселенцы из Спарты, этого главного противника Трои, особо важны.

Напоминаю читателю, что Елена, из-за которой, согласно преданию, началась Троянская война, была законной женой Менелая. А Менелай и Агамемнон были изгнаны из Микен Фиестом, захватившим микенский трон, выкравшим золотое руно у своего брата и законного царя Микен Атрея. Позже Фиест был изгнан Атреем. Мифы о вражде Атрея и Фиеста относятся к числу наиболее зловещих и изобилуют людоедством. Фиест выкрал сына Атрея Плисфена, воспитал Плисфена как своего родного сына и убеждал Плисфена убить своего настоящего отца. Не добившись желанного, Фиест убил Плисфена, а Атрей в ответ убил сыновей Фиеста и угостил Фиеста мясом его детей.

Подробное изложение всех этих зловещих деталей сейчас не так важно. Для нас тут важно, что Менелай, бежавший от Фиеста, не коренной спартанец, а сын царя Микен. Но сбежав из Микен в Спарту к ее царю Тиндарею, Менелай женился на дочери царя Елене и унаследовал престол тестя, став спартанским царем. В качестве такового он стал главным врагом Трои и инициатором похода на Трою. Его ближайшим соратником был родной брат Менелая, царь Микен Агамемнон. Агамемнон бежал вместе с Менелаем от Фиеста и тоже женился на дочери царя Тиндарея. Эту дочь звали Клитемнестра. Трагическая история Агамемнона и Клитемнестры опять же увела бы нас далеко от того маршрута, по которому мы сейчас движемся.

Вкратце эта история состоит в том, что Агамемнон убил первого мужа Клитемнестры Тантала и насильно взял Клитемнестру в жены. Агамемнон убил не только Тантала, но и грудного младенца, которого Клитемнестра родила от Тантала. В ответ Клитемнестра убила Агамемнона, возвратившегося с победой из Трои. Но здесь для нас важнее всего то, что Менелай и Агамемнон — братья, одинаково претендующие на микенский трон. Что они женились на сестрах (Елене и Клитемнестре), которые в одинаковой степени давали им возможность претендовать на микенский трон. И что, для того чтобы оставить за собой спартанское наследство, Менелай помог своему брату Агамемнону вернуться из изгнания и стать царем Микен.

Это означало, что у Агамемнона были обязательства перед Менелаем, и что два главных организатора антитроянского похода — Менелай и Агамемнон — были а) братьями, б) наследниками микенского престола, в) мужьями наследниц спартанского престола.

Уточнив механизм Троянской войны и обратив внимание читателя на то, что, по Плутарху, сабиняне — это переселенцы из Спарты, то есть греческие антитроянцы, я вынужден вернуться к тому, что позволяет нам двинуться по следу сабинского предания от Плутарха к более древним авторам.

Плутарх говорит о том, что он черпает сведения по поводу похищения сабинянок у некоего Фабия. Кто это такой?

Фабий, упоминаемый Плутархом, — это Квинт Фабий Пиктор (254 до н. э. — 201 до н. э.), один из старших анналистов, то есть римских историков, описывавших события в хронологической последовательности.

Трудами Фабия пользовался не только Плутарх. Этими трудами пользовались также известные нам Полибий, Тит Ливий, Дионисий Галикарнасский.

Квинт Фабий Пиктор — представитель очень знатного римского рода. Он был участником нескольких войн, в том числе и уже обсужденной нами войны против галлов. Участвовал он и во второй Пунической войне.

Известно, что после знаменитой победы Ганнибала при Каннах, где римляне были разгромлены самым сокрушительным образом (это произошло 2 августа 216 года до н. э.), Квинт Фабий Пиктор был по поручению сената отправлен в Дельфы для консультаций с Дельфийским оракулом по поводу так называемого pax deorum, то есть благоволения богов. А значит, именно ему Дельфийский оракул посоветовал привести в Рим Идейскую мать, она же — Кибела. Мы сложным образом возвращаемся к той теме, которая на данный момент для нас является основной. И дело не только в том, что Квинт Фабий Пиктор был послан со столь важной миссией в Дельфы — притом что недостаточно для этого быть только храбрым военачальником. Всё намного серьезнее.

Именно Квинта Фабия Пиктора считают одним из основных создателей концепции, согласно которой Рим был основан именно Энеем как беглецом из Трои.

Вопрос о том, кто именно создал эту концепцию, очень непрост. По этому важнейшему для нас поводу шли очень сложные споры. Они начались в XIX веке. В 1870 году была опубликована работа Германа Вильгельма Готтлиба Петера (1837–1914), в которой этот немецкий исследователь рассматривает сочинения древних римских историков, в том числе и «Греческие анналы» Фабия Пиктора. Петер не включается в дискуссию по поводу творчества Пиктора. Он просто знакомит читателя с этим творчеством. Причем на долгое время все интерпретаторы творчества Пиктора опираются на сведения Петера.

Классическая интерпретация творчества Пиктора была дана немецким историком, лауреатом Нобелевской премии по литературе за 1902 год, почетным гражданином Рима Теодором Моммзеном. Авторитет Моммзена был огромен. Поэтому очень долго исследователи шли по следу Моммзена.

Моммзен утверждал, что Пиктор впервые, достаточно грубо, по мнению Моммзена, соединил два предания. Первое — собственно греческое, автором которого является древнегреческий историк, предшественник Пиктора, Тимей Сицилийский (около 356 до н. э. — около 260 до н. э.). В этом предании сказано о том, что троянец Эней является основателем Рима. Второе — национальное римское, об Альба-Лонга — древнем латинском городе к юго-востоку от Рима, основанном в 1152 году до н. э. Этот город был основан сыном Энея Асканием, принявшим впоследствии имя Юл и ставшим родоначальником рода Юлиев. Альба-Лонга была построена через 30 лет после Лавиниума. Лавиниум построил, по преданию, сам Эней, назвав этот прото-Рим Лавиниумом в честь своей жены, дочери Латина Лавинии. Альба-Лонга является легендарной родиной Ромула и Рема, легендарных основателей не таких прото-Римов, как Альба-Лонга и Лавиниум, а Рима как такового. Моммзен осуждает Пиктора за неискусный синтез этих двух преданий.

Далее начинается дискуссия, в которой участвуют многие ученые, как отечественные, так и зарубежные (Ф. Мюнцер, В. Пирогов, Д. Нагуевский, Ф. Петровский и другие). Обсуждается смысл конструкции, созданной Пиктором, степень ее случайности, степень ее обусловленности событиями, участником которых был Пиктор. При этом ни разу не обсуждается то, что Пиктор — и есть посланец Рима в Дельфы, то есть инициатор перевоза Идейской матери, она же — Рея/Кибела, из Пессинунта в Рим.

Если один и тот же автор является создателем концепции троянского генезиса Рима и организатором миссии по перевозу Реи/Кибелы из Пессинунта в Рим, то этот автор неслучайным образом сопрягает энейство и кибелизм. И он не может при этом не быть лицом, обладающим не только военным и аристократическим, но и жреческим статусом.

В 1933 году выходит статья немецкого антиковеда Маттиаса Гельцера «Римская политика у Фабия Пиктора». Автор настаивает на том, что все построения Фабия Пиктора порождены второй Пунической войной и что греческий язык был выбран Пиктором потому, что Пиктор опасался одновременной войны Рима с Грецией и Карфагеном. И потому определенным образом соединял два принципа: идентичности (в данном случае троянской) и легитимации власти.

(Продолжение следует.)