История наша длится уже довольно давно, полтора года. Многие уже об этом и читали, и слышали, и видео видели. Сначала я немного расскажу о том, как это происходило у нас. О том, что в итоге мы имеем на данный момент и для ячейки, и в плане восстановления Краснознаменной группы. А потом коснусь темы, почему, собственно, мы за всё это взялись.
Памятник, который вы видите на фотографии, — это Краснознаменная группа. Он был установлен в Екатеринбурге (в то время — Свердловске) в 1974 году. На нем закреплен орден Ленина, которым наградили город за вклад в разгром фашизма, за трудовые и научные заслуги. И памятник такой вот, авангардный, в принципе, ни на что не похожий из тех, которые стоят в других городах. Это — четырехсторонняя стела.
Указом Президиума Верховного Совета СССР 16 ноября 1973 года город Свердловск награжден орденом Ленина. Собственно, эта награда и увековечена в стеле такой вот интересной конструкции, которую делал Институт технической эстетики, много авторов, инженеры завода имени Калинина (ЗИКа). Это коллективная работа, которая велась целый год на ветеранские деньги. Кстати, всю историю — как памятник создавался, как памятник проектировался, что это вообще такое — раскопали мы. Потому что сначала был огромный шум в СМИ: «Как — сломали? Зачем? Почему?». Но никто даже не знал, за что награжден город, что за памятник, кто его проектировал. Вообще никакой информации нигде не было.
И мы стали искать информацию сами. Нашли авторов — они живы. Поговорили с ЗИКовцами. Выяснили, из какого материала был сделан памятник, и прочие параметры. И вот пока мы всё это выясняли, памятник постепенно становился чем-то нашим, чем-то дорогим нам, потому что он как бы из небытия вырастал в наших умах и сердцах. Мы начали понимать, что это такое, с каким трудом это было связано, что это — не красная железяка, это — памятник, который имеет очень глубокий и интересный смысл.
Он стоял в самом центре города, на плотине городского пруда. Самый центр, самое сердце, место, с которого начинался город. Уральские города все начинались с заводов. Заводы в то время, в ХVIII веке, начинались с плотин. Плотина — сердце города. И вот на этом месте встал такой вот красный цветок, костер, который привлекал внимание и был достаточно гармоничным. И так он простоял без изменений до 2009 года.
А в 2009 году сняли орден Ленина — вроде как для реставрации. Был большой скандал, но «Сути времени» тогда еще не существовало. Итак, в 2009 году орден сняли для реставрации, всё это затянулось, и орден был якобы утерян. На самом деле он лежит на складах до сих пор, и его копию установили на вокзале, почему-то на шпиле Свердлова. Есть барельеф Свердлова, он сейчас похож на надгробный памятник, и непонятно, что там делает орден Ленина, причем тут Свердлов? Он ведь не имеет отношения к конкретно данному ордену.
И вот в таком виде памятник простоял до 2013 года, когда в ночь с 25 на 26 января 2013 года снесли уже саму Краснознаменную группу. И тут же на ее месте стали устанавливать олимпийские часы (по многим городам нашей страны устанавливали такие таймеры с обратным отсчетом, больше похожие на какие-то рекламные баннеры с логотипом «Омеги», что-то такое пластмассовое и странное). Шпили сначала выкинули на свалку. Это вызвало волну общественного негодования. Причем начали, естественно, ветераны, пенсионеры, организация «Дети войны». А дальше произошло нечто достаточно удивительное. Потому что все — и люди либеральных взглядов, и православные, и те, кого никогда не заподозришь в симпатиях к Советскому Союзу, — как-то вот все высказались в пользу того, что, во-первых, это свинство. Так делать нельзя. Ночью, как воры, взяли и разрушили памятник. И, во-вторых, это действительно орден, заслуженный городом, памятник, заслуженный городом.
И началась борьба за его восстановление. Когда эта первая волна схлынула (в ней мы не успели поучаствовать), мы начали разбираться в ситуации, и первым нашим действием стал опрос общественного мнения. Мы хотели выяснить, как реально граждане относятся к тому, что произошло. Опрос проводили два месяца, выходили на пикеты в снег и в дождь (дело было весной). В итоге выяснили, что действительно большинство жителей города не одобряют демонтаж памятника и более 70 % выступают за его возвращение.
Вот тогда мы, собственно, и начали уже политически бороться за памятник. Мы знали среду, с которой имеем дело. Мы знали, что граждане нас поддерживают. Нужно было придумать, что конкретно сделать. Думали-думали, думали-думали, и вот как раз получилось, что после приезда с прошлой школы, как раз под выборы мэра города, мы начали наши действия. Начали раскручивать результаты социологического опроса: сначала — пресс-конференция, потом общественные слушания. То есть несколько раз зарядили такие вот информационные снаряды. Расчет был на то, что информационный взрыв будет достаточно мощным. Он и был мощным, однако нам не удалось привлечь на общественные слушания ни одного из кандидатов в мэры города. Если бы кто-то туда пришел и высказался, а потом стал мэром, — это был бы совсем другой результат. Возможно, это была бы быстрая победа. Но кандидаты в мэры на слушания не пришли. И мы оказались перед ситуацией, когда моментального выигрыша нет.
Всё было задумано (и сделано) следующим образом: мы быстро выдаем во все СМИ материал, резко бомбим статьями, упирая на историческое и культурное значение памятника, выступаем на пресс-конференции, собираем людей на общественные слушания, даем интервью, всё это вот так вот гремит, СМИ возбуждаются (а всем СМИ нужен скандал — выборы идут, это может повлиять на результаты выборов, то есть пойти на пользу какому-то кандидату или, наоборот, против какого-то)... И вот на этой разогретой почве мы хотели добиться результата — возвращения памятника.
Сразу не получилось. Но, собственно говоря, мы не стали отчаиваться. Стало понятно, что теперь придется биться долго, и мы начали проводить наши пикеты. Пикеты, пикеты, пикеты, пикеты — причем с заточкой на то, что из этого выйдет большой митинг. Но пикеты проводить каждый раз одинаковые — это, во-первых, самим неинтересно. Во-вторых, это неинтересно СМИ. Ну и для горожан это неинтересно. У нас в городе в течение наверное уже двух десятков лет каждую субботу к памятнику Ленину выходит РКРП, несколько стариков, и начинают говорить про проклятых капиталистов, про то, как всё ужасно, хаять мэрию, хаять губернатора, но при этом ничего не меняется. Это как элемент пейзажа. А каждое воскресенье у того же памятника Ленину уже на протяжении, по-моему, трех лет выходит с молебном группа православных граждан, которые хотят на этом месте восстановить храм. И они тоже уже рассматриваются как некий элемент пейзажа. Одни кричат про капиталистов, другие — молятся, и никакое это не политическое явление, это просто «городские сумасшедшие». Чтобы не превратиться в «элемент пейзажа» или «городских сумасшедших», мы, проводя еженедельные мероприятия, каждую неделю вводили что-то новое.
Что такое, в принципе, пикет? Пикет — это организация пространства улицы. Вы приходите и не просто стоите где-то в углу (а к вам подходят или не подходят, издалека на вас смотрят, опасливо). Вы захватываете улицу. Идет улица, нужно выставить несколько эшелонов людей с листовками на подходе, с листовками и с газетами. Как идет обычный человек? Он заткнул уши плеером, он идет с работы, ему абсолютно ничего уже не нужно. Он хочет быстрее добраться домой. Он быстро-быстро-быстро перебегает, лишь бы ни с кем ни столкнуться, добраться до дивана или там до компьютера, до семьи — вот так вот он пробегает. Тут ему дают в руку листовку. Дальше следующий кто-то с ним заговаривает — он достает наушники из уха. К ним подходит еще один человек и говорит: «А вы знаете, вот здесь стоял памятник». И человек впервые за много месяцев поднимает голову: «Блин, здесь стоял памятник... Я всю жизнь мимо проходил... С детства его помню... А когда его снесли?»
Это реальная история. Люди каждый день проходят мимо этого места, глядя в землю. А мы, выстроив несколько эшелонов как бы «будильников» с листовками, газетами, — мы их выхватываем. И получалось в общем-то замечательно — многие давали интервью, многие оставляли свои подписи. Где-то порядка двух тысяч человек оставили свои контактные данные, чтобы мы приглашали их на свои акции и митинги.
Мы соединили сбор подписей со сбором контактных данных. Подписи ведь должны передаваться, а передавать-то — кому? Администрации города это не интересно. Мы решили сделать так: люди оставляет свои контактные данные, свою подпись, и каждому мы говорим, что обязательно ему позвоним или напишем письмо — приходите, давайте вместе участвовать в наших акциях. И очень многие действительно откликались. Во время акций было собрано очень много интервью, в которых люди выражали свое отношение к сносу памятника. Мы из этих интервью сделали ролик.
Таким образом, у нас появился визуальный контент. А еще мы стали писать статьи в большом количестве. Об этом говорил, освещая работу пермской ячейки, Павел Гурьянов, у нас произошло то же самое. Оказалось, что люди умеют писать, оказалось, что люди могут научиться вести видеосъемку и монтировать ролики, фотографировать. Хотя и не было достигнуто быстрой победы, такая вот длительная, длительная, длительная борьба дала нам многое. Мне наш ролик очень нравится. Может, он немного сентиментальный, но в общем-то отражает и наше отношение к памятнику, и отношение большинства жителей города. Действительно, простые люди, которых ты остановил на улице, начинают говорить такие слова, от которых в душе теплеет. Понимаешь, что ты не зря бьешься. И после этого бьешься с удвоенной силой.
Этот ролик фактически был призывом на митинг. А до этого была еще сделана газета, и статьи в интернете, и пресс-конференция опять-таки, где мы заранее и задолго всем сказали: ждите — будет митинг. Собственно говоря, мы таким образом обращались и к мэрии: не хотите разговаривать с нами, отпинываете наши решения — ждите, чтобы свое негодование выразил народ. Демонстрировали, опять же, результаты опроса... Работать с журналистами, работать на пресс-конференциях — это вообще отдельное дело. Мы эту деятельность тоже почти с нуля осваивали. Это сейчас «Суть времени» в Екатеринбурге стала известной.
Анонс митинга удалось разместить в главной городской бесплатной газете. Вышла большая статья по результатам пресс-конференции. Тираж — 320 тысяч экземпляров. 4,5 тысячи листовок было роздано адресно рабочим Завода имени Калинина. Огромная работа была проделана в интернете. Мы собрали там две тысячи контактов и до каждого дозвонились. Однако в результате на митинг пришло только 350 человек. То есть охват аудитории был очень большим, а процент пришедших — маленьким. Но всё равно он сыграл свою роль. И мы продолжаем работу.
Можно, я немного похвастаюсь? В Екатеринбурге за прошедшие два года было только две медийные кампании, которые длились так долго и с таким накалом. Первая — это наша кампания по восстановлению Краснознаменной группы, и там действительно временами накал был очень яростным, по двадцать публикаций в СМИ. Вторая — это всё, что связано с Ройзманом: сначала скандалы с Пановой, потом — Ройзман, потом — выборы, потом Ройзман опять оскандалился... Так вот, Ройзман сдулся, а мы продолжаем работать.
Сергей Кургинян:
Вы говорите, что охват аудитории был большим, а процент пришедших на митинг — маленьким? А почему так происходит? Потому что вы, в некотором смысле, работаете над отчуждением человека. Любая ваша агитация — отчуждена. Есть листовка, но на ней нет вас. На ней нет «шума и ярости» вашего личного присутствия, понимаете? Человек не придет, если вы, грубо говоря, не пробудите его, если он от вас не «заведется». Он не придет на знак, он придет на содействие. Известно, что кино и театр работают по-разному: театр — это когда я прямо вот здесь говорю, и зритель со мной рядом. А кино — это актер на экране, и зритель не может, образно говоря, дотронуться до него рукой. Это совершенно разные вещи.
Человек никуда не хочет идти, он подавлен, он спит. Вы должны пробудить его лично. Он должен понимать, что некое послание адресовано лично ему. Это не то же самое, когда человек читает в листовке: «Товарищ, приходи!» Когда ситуация совсем горячая, процент откликающихся на листовки — выше. А чем ситуация холоднее, тем процент ниже. Это закономерность.
Вопрос в том, сколько людей вы реально электрически зарядили и надолго ли остался этот заряд. Всё остальное (а вы мне поверьте, я не последний человек в этой профессии) — не работает. Вот человек читает вашу газету. Всё больше читает и что-то с себя стряхивает, стряхивает. И постепенно выходит из состояния, которое называется «сон на бегу». Это когда ты вроде бежишь, но ты во сне, ты всё время недовключен, жизнь проходит мимо, каждая минута ее — она не наполнена настоящим временем. В теории это называется хронос и кайрос. Время сна — хронос — это обычное время, которое уничтожает человека: человек стареет. А есть другое время — кайрос. Это время, которое оживляет, молодит, создает новые энергетические возможности.
Но вы не можете до конца через газету человека включить. Потому что, когда человек читает газету, — вы (те, кто эту газету создал) работаете с ним в режиме эмпатии, разума, рефлекса, но не содействия. А вы должны-то работать именно с человеком! И окончательная работа — только работа с человеком. А человек — он что делает? Он вас «считает», он смотрит — уверены вы в себе, не уверены...
У меня была собака — волкодав среднеазиатский. Его принесли к нам в дом маленьким щенком, и он оказался таким альфа-самцом. И пытался сначала всех грызть — руки кусать и так далее. Мне тогда кинолог очень кстати сказала одну важную фразу: «Запомните: собака улавливает молекулу вашего страха. Молекулу!».
Запомните: люди, с которыми вы разговариваете, улавливают молекулу вашей неуверенности, неубежденности, — так же, как собаки улавливают молекулу вашего страха. И если вы для людей неубедительны — они не придут. Прийти — это невероятный подвиг, понимаете? Это надо встать, одеться, куда-то потащиться... Страшно — снимают на фотоаапараты и видеокамеры... Мало ли куда попадет твое фото? Прийти на митинг — это гигантский подвиг. Это не листовку взять.
Почему Вы считаете, что 350 человек, которых вам удалось собрать, — это мало? Это очень много. Но для того, чтобы пришли не 350, а 3500, десять человек должны привести по 35. Но они же не могут их просто так привести. Они должны где-то выступать, они должны кого-то затягивать, чем-то заражать, они должны что-то объяснять, иначе ничего не будет.
Большевики не просто печатали газету «Искра» и распространяли ее для прочтения. Они через газету «Искра» всё время работали с активом. Актив газету читал, и у него от этого чтения «кипел разум возмущенный» («кипит наш разум возмущенный»). Когда деникинцы или врангелевцы подходили к городу, то партийная ячейка собиралась, читала лекцию о международном положении, все спрашивали, что с Карлом Либкнехтом, когда Германия восстанет, после чего говорили: «Значит, так. Ты идешь на этот завод, ты — на этот, ты — в военную часть». И они шли и подымали людей. Казалось бы — ну и подымали. Ну приходили туда, и всё. Но ведь на этих заводах всё не так было — или ты поведешь их за собой, или тебя порвут на части.
И это и есть не бояться людей. Сначала не бояться, а потом иметь способность их вести. Это главное свойство политика. Всё остальное — не политика: политология, пропаганда и что-нибудь еще. А в живой политике самое интересное — это люди. Работа с людьми. Понимаете? Сначала — с отдельными людьми, и только потом уже с массами. Выступление на митинге на сто пятьдесят тысяч человек — это определенное жизненное испытание.
Вы замечательно работаете. Памятник, который вы отстаиваете, мне очень нравится, он очень хороший. Вы сделали главное — вы создали войну. Организовали ее системно. И создали резонанс — у вас индекс узнаваемости формируется. Если вы будете сидеть тихо и не будет никакой активности, кто о вас узнает?
То, что вы боретесь, то, что вы осваиваете системную деятельность, — это одна половина деятельности ячейки. Люди растут. Они начинают системно действовать. Замечательно.
Но есть вторая половина — смыслы. Не будет смыслов — люди через какое-то время выгорят. Произойдет это выгорание.
Нужны обе половины, обе компоненты. Первичная организация, которая сумеет обе эти компоненты удерживать, есть боевой отряд партии и ее краеугольный камень. Не будет первичных организаций — не будет ничего.