Рассказ

Зам. директора отдела рекламы, хорошенькая девушка Лера Наумова, сосредоточенно покусывала губы и временами что-то записывала в разлинованный бланк. Раннее солнце ласкало серебряную сережку в каштановых волосах. Непослушная прядь выпала из прически и нежно покачивалась у лица. Я невольно залюбовался.

— Потапов, ты спишь? — голос главного редактора прогудел неожиданно громко. — Включайся в работу. Ты сегодня мне нужен — поедешь на похороны.

Я вопросительно уставился на главреда, но он уже обсуждал что-то с «новостниками». Утренняя планерка была в разгаре. Редактор одаривал журналистов новыми темами, расспрашивал о свежих идеях, согласовывал рекламные блоки. Так продолжалось около часа. Потом он пожелал всем удачного дня и посоветовал немедленно приступать к делам.

Слегка сбитый с толку, я уселся на свое рабочее место. Тут же за спиной образовался главред. Это был огромный, грузный человек с добрым лицом. Для каждого сотрудника редакции это лицо находило подходящую степень доброты и улыбчивости. Лицо не выдавало значительности своего хозяина и, кажется, создано было только для того, чтобы располагать к себе собеседника. Редактор был опытным журналистом.

— Тебе важное поручение, Степан! Оставил на потом специально — лично хочу обговорить кое-какие моменты. Несколько дней назад умерла девочка, восемнадцать лет — порезала вены… Вся история, кажется, из-за парня. Это ты выясни! Сегодня на ее родине — в деревне — похороны. Отправляйся туда!

— Предлагаете подготовить некролог или исполнить там гимн несчастной любви? — сумрачно поинтересовался я.

— Степан, у нас читают такие истории, ты пойми! Конечно, тема деликатная, будь настороже — у людей трагедия все-таки… М-мда. Лучше, знаешь, вообще поначалу не говори, что ты журналист, не раздражай людей. Стань там своим. Мы узнали, что девчонка была беременная. Понимаешь? Узнай — на каком сроке, делала ли аборт… Да, и еще. С матерью поговори. Обязательно. Подобьешь потом статистику по самоубийствам подростков — пустишь бэком. Ну как?

— Почему бы не отдать тему монстрам пера — дамам из отдела сплетен?

— Не смешно, Стёп, не смешно! Девчата зашиваются, ты же знаешь. У нас этот материал запланирован на пятницу — отличная тема для таблоидного выпуска. Ты же универсал — черкани про смерть и возвращайся к расследованиям. Зато потом у тебя будет полная свобода действий — это я обещаю!

Редактор указал на измятый листок бумаги.

Я покосился на черновик с набросками тем, где в карандаше были выведены готовящиеся закричать с первых полос заголовки: там городская интеллигенция сражалась за историческое наследие, сельские доктора отстаивали акушерские пункты, матери-одиночки добивались мест в детских садах…

Дослушав наставления редактора, я записал название деревни и, перекинув через плечо сумку с блокнотами и планшетом, поплелся к выходу из редакции. Лифт спускался утомительно долго. Стоял и вспоминал начало своей работы два года назад, когда никто не воспринимал новичка, пришедшего неизвестно откуда, всерьез — на журфаке я никогда не учился. Теперь темы сыпались одна за другой. Даже вот подвернулась вдруг «деликатная».

Постепенно я полюбил профессию и усвоил свод нехитрых правил, придерживаясь которых, репортер вправе называть себя профи: какой бы сложной ни казалась ситуация — говори с людьми, ибо тебе до всего есть дело. Бросил дело, остановил разговор — это провал!

«Ну, посмотрим, кого ты сможешь разговорить сегодня», — ухмыльнулся я сам себе. А внутри уже разгорался не дающий покоя зуд перед необычным заданием. Зуд был делом привычным и в каком-то смысле наработанным. Он стал почти что рутиной.

Редакционный ярко-красный «Ниссан» поджидал у выхода из стеклянного небоскреба, в котором на восемнадцатом этаже раскинулись конференц-залы городской газеты. Водитель Миша Карпов вальяжно раскинулся на переднем сиденье и мечтательно жмурился на яркое солнце. Я показал ему блокнот с названием деревни и вкратце описал цель поездки.

— Они там с ума посходили. Еще и коллективно, — резюмировал Миша. — Какие, етить-воротить, похороны, больше тем нет?

Я молча пожал плечами. До меня еле-еле стали доходить слова главреда о сути моего «расследования». Водитель тоже пожал плечами, выкрутил руль и вдавил акселератор:

— Ну смотри, не мне туда идти, я в машине останусь.

Когда полученные сведения не складываются в целое, лучше на время ситуацию отпустить. В практику это пришло недавно. Решения приходили сами собой, каким-то интуитивным, иррациональным путем. До сих пор я имел точное представление, что у всякого рода мелких и средних чиновников, с которыми чаще всего приходилось беседовать, есть все основания до последнего скрывать скелет в своем служебном шкафу. Я как бы всегда находился в позиции выше, ибо убедил себя в том, что род моего занятия — исполнение профессионального долга, святое служение обществу. Но вот что делать с полученным заданием теперь, я не имел ни малейшего представления. Задание от главного, намекавшее на расширение возможностей, завело меня в непроходимый ступор.

Путь до деревни вился по пригородным магистралям неблизкий, поэтому я вытянул ноги под торпедо «Ниссана», закрыл глаза и довольно быстро забылся некрепким сном.

Разбудил затренькавший телефон.

— Алло, Степан Андреевич, алло, алло, добрый день, — волнительно зашелестел высокий женский голос. — Я не сильно вас отвлекаю? Хочу сказать вам большое спасибо. Мне с вечера звонят друзья — они прочитали вашу заметку. Друзья верят, что с вашей помощью мы сможем привлечь общественность к этому делу и отстоим наш дом. Спасибо вам большое за ваше участие!

— Это… моя работа, — растерянно пробормотал я.

Было приятно и немного неловко. Женщина еще раз очень интеллигентно поблагодарила за публикацию и попрощалась.

По крыше сыпал крупой мелкий дождик. Синхронно поскрипывая, дворники ласкали лобовое стекло. Солнце растворилось в седой дымке, превратившись в неуверенное желтое облако. Я поежился, вспомнив о предстоящем задании.

Рядом спокойно тонкими длинными пальцами держал руль водитель. Мы были знакомы чуть больше года, и я однажды заходил к нему в гости. Жил он за городом, в собственном доме, имел несколько иномарок и был женат на красивой женщине. Для меня по-прежнему оставалась загадкой причина, по которой этот человек с бледным лицом и чуть заостренными чертами, с интеллигентными движениями и манерами устроился водителем к нам в редакцию. Но расспрашивать не хотелось — я часто развлекал себя в поездках фантазиями, что путешествую рядом с каким-нибудь тайным аристократом, желающим зачем-то смотреть на жизнь «обычных людей». Иногда он напоминал мне Эдмона Дантеса, тайно разыскивающего своих обидчиков среди чиновников, коммунальщиков, деревенских жителей и похоронных процессий…

— Выспался? — Миша прибавил громкость приемника. — Поливает будь здоров…

Выхваченный среди радиоволн голос диктора подтвердил: «По юго-востоку края продолжаются обильные ливни, в ближайшие трое суток ожидается выпадение месячной нормы осадков, сильный ветер и грозы».

Настроение было паршивое. Затянутое моросью небо оказалось под стать. Я даже поймал себя, что радуюсь этому нечаянному созвучию с небесами.

— Ну и зачем я согласился на эту тему, Миш?

— Ежели дорогу в деревне развезло, поворотим вороных вспять, барин, — меланхолично произнес Миша.

— Придется пешком по грязи идти, — попытался пошутить я.

— Ты лучше думай, что родственникам этой девочки говорить будешь.

Что делать, я по-прежнему не представлял и стал рассуждать вслух:

— Для начала представлюсь другом покойной. Хотя лучше не другом, а так — знакомым… Нет, не то! Скажу, что подруга просила, а они, мол, с подругой знали друг друга, где-то вместе отдыхали… или учились… Стоп! Какое к черту «просила заехать»?! Кто поверит, что специально поехал за четыреста километров на похороны… Нужно не так. Надо сказать, что в этих краях проездом, случайно узнал от подруги о похоронах… Тьфу! Ну и муть! А как потом им признаться, что я журналист?

— Кто ж все это читает у вас, Степан? Про суициды, убийства? — хмуро поинтересовался водитель.

Я пожал плечами:

— Такие материалы только и читают, на них самый спрос. Как говорит главный, «трафик потолок пробивает». Всем почему-то интересна чужая смерть.

Миша крякнул:

— Может, и не всем?

— Н-да. А редакторы из кожи вон лезут, чтобы найти что-нибудь эдакое, да на первую полосу…

— А ведь те, к которым едем сейчас, сами небось за милую душу такое вот читают и по «тиви» смотрят. А попробуй сейчас сказать, что про них точно так же вот, да в газету — зарежут!

Вокруг стелились намоченные как губка поля. Временами к дороге подступали пышно цветущие оазисы одуванчиков. Кое-где их топили огромные лужи, напоминавшие протяженные озерца. Одуванчики спасались на растянутых тут и там островках. Вдалеке, на холмах, лежали миниатюрные деревушки. Некоторые огороды круто убегали в низины и тоже утопали в озерцах. Заметно было, что дождик в эти края заглядывал бессовестно часто.

Ехали часа четыре или чуть дольше. Дорогу не развезло: как только свернули с трассы по направлению деревни, по днищу гулко застучала щебенка. Дождик почти стих и хаотично накрапывал временами. Деревушка была небольшая; с растянувшимися редкими огородами, с путаными кривыми проулками.

Искали людей. Возле местного магазина заметили компанию мужиков. Все в основном пожилые. У ног их весело крутился серый, в репейниках пес.

Глуховатый старик просунул голову в салон через опущенное стекло и после повторного вопроса шепеляво растолковал направление.

Забегая с разных сторон, пес ни на секунду не отставал от старика, на мгновенье приподымался на задних лапах, будто желая заглянуть в глаза человеку, тыкался мордой о ногу и весело отбегал.

«Ну, будет-будет, пшел отседа, шалавый», — старик с ребячьей строгостью в голосе неуклюже отмахнулся от пса и вернулся к приятелям.

Через десять минут поисков снова остановились. На этот раз молодой парень указал за деревню — на мелкий лесочек. Оказалось, старик обманул или забыл. Выехали за деревню и двигались в сторону леса еще километр. Щебень на дороге сменила вязкая глина. Когда проехали лесок, Миша резко затормозил:

— Конечная.

За жидкими рябинами были видны кресты и оградки. Кладбище показалось маленьким, таким же, как рябины, жидким — с редко разбросанными могилами. Миша заглушил мотор и искренне произнес:

— Ну, удачи тебе!

Я молча вышел из машины и открыл зонт. Мысленно отметил, что за исключением белой полоски на кроссовках был целиком в черном.

«Ничего, скоро и ее затонирую местной грязью», — подумал отчего-то весело. Привычный азартный зуд перед чем-то новым и неизвестным вновь проснулся и начинал что-то щекотать внутри.

Машин у кладбища не было, мы были здесь первыми. Я прогулялся вдоль дороги и уверенно свернул к могилам. Через несколько метров среди крестов и памятников заметил дымок и трех мужиков, стоящих в пластиковых дождевиках. Тут же один из них направился в мою сторону. Я прошел несколько шагов навстречу и громко спросил, хоронят ли здесь девушку по имени Ирина.

— Да, — подтвердили мне. — Не привезли еще, правда. А могила готова, свежая.

Я кивнул:

— Ну тогда подожду.

— А ты кто будешь? — продолжал, приближаясь, собеседник.

Это был небольшого роста мужичок, сутуловатый и худой. Лицо было ничем не приметное: простое, мужицкое. Но взгляд был цепкий и пристальный, хоть и казался приветливым. Мужичок внимательно меня изучал.

— Да мы тут проездом, — безотчетно принялся я врать. — Подруга позвонила, говорит где-то в ваших краях хоронят ее хорошую знакомую, попросила вот заехать, узнать, что случилось.

Мужичок посмотрел в сторону «Ниссана» и спросил:

— А откуда едете-то?

— Из Субботников, — назвал я небольшой городок неподалеку от этих мест.

— А-а… — протянул мужичок.

— Подруга моя только сейчас узнала, что случилась эта… трагедия, — попытался я навести его на нужную тему. — Сама не успела собраться, вот меня и попросила заехать… А что с Ириной случилось?

— С Иришкой? Да руки на себя наложила. Я-то мало че знаю, освободился недавно, тебе лучше у Пашки спросить — это брат ееный.

Я напрягся: освободился? Из тюрьмы? Выходит, так. Откуда ж еще? Ну… конечная так конечная. Сейчас узнает, кто я, да так и закопает в местных лесах. Ищи потом Степана Андреевича, поминай как звали.

Мужичок спокойно достал папиросу и закурил.

Я отрешенно прикинул: один, может, и не справится. А если тех двоих позовет — вместе точно закопают.

Мужичок снова заговорил:

— А как, говоришь, подругу-то зовут?

— Валя, — выдавил я из себя первое, что пришло на ум.

— Валька? Сторожева, что ли, из Субботников?

— Да, нет… Гончарова, из города.

— А-а, — снова протянул мужичок. — А Иришку откуда знаешь?

— Не знал я ее. Подруга вот знала.

— А, ну ясно-ясно. А Иришку-то… Снасильничали ее. Говорят, неделю таилась. Исть перестала, ходила бледнющая. Потом-то созналась, а на другое утро ее и нашли на полу… Отец-то давай в скорую звонить, а мать как пала на пол у ее и воет белугой, поняла, что не откачают уж…

Он затянулся и больше на меня не смотрел. Смотрел на дорогу, курил.

— Привезти скоро должны… Она мне как дочка. У меня тоже дочка, они вместе и росли — Иришка и моя. Тока Иришка немного младше моей. Я уж щас сам дед дважды стал, пока срок мотал. Все мимо меня и прошло…

Я молчал.

— Тебя как звать-то? — снова спросил мужичок.

— Витя.

— М-м… Ты, Витя, с остальными лучше поговори, они тебе больше расскажут. Они скоро уж приедут.

Я кивнул и медленно направился к машине.

— Давай я тебе дорогу покажу, ты сам до них доедешь — быстрее.

— Не нужно, спасибо, я подожду.

— Ну как знаешь.

Миша зачем-то открыл капот и рассматривал двигатель.

— Ну что там? — спросил.

— Ничего. Нет еще никого. Рано мы.

Он захлопнул капот и вернулся в машину.

Со стороны кладбища деревня лежала как на ладони. Домики блестели коньками на крышах. Кое-где из труб вился дымок, тут же ныряя книзу и прижимаясь к земле.

«К дождю дым стелется», — вспомнил я деревенские приметы. Слышно было, как где-то в деревне не на шутку разошлись и заливались лаем собаки. Вспомнился серый игривый пес, которого мы видели с компанией стариков у магазина. Что-то в нем показалось особенным, но что именно — не понимал. Забравшись в машину, спросил:

— Миш, а что это за порода была? Дворняга?

— У кого? — не понял Миша.

— У пса серого, у магазина.

— Дворняжка. Бедняге хвост где-то оттяпало.

А ведь и в самом деле — пес был бесхвостый. Суетился между стариками чем-то очень довольный, «улыбался» во всю собачью морду, словно с его хвостом все было в полном порядке. И тут я понял, что привлекло меня в этой собаке: пес то и дело подпрыгивал на передних лапах и на секунду так замирал, пытаясь удержаться только на задних. И перед глазами вдруг вырос другой пес.

Он был того же пепельного оттенка, с белым пятном на груди. Теплым комочком принесли его к нам в дом от соседей. Мы назвали его Мухтаром. Первое время, по осени, он ночевал на крылечке: свернувшись в клубок, ютился на венике, чтоб не замерзнуть. Потом облюбовал отстроенную дедушкой конуру. Рядом с ней с удовольствием разрывал глубокие ямы в глинистой почве. К зиме на него накинули цепь. Он всегда ревностно следил, как протекала жизнь за забором. Истошно облаивал всех проходящих мимо собак и людей. Со временем в привычном лае обозначились нотки остервененья. Пес сильно озлобился. Однажды он искусал деда, кормившего его утром теплой похлебкой с костями.

Так с каждым днем Мухтар становился опаснее: все меньше играл и еще несколько раз пытался схватить кого-то из нас за руку или за ногу. После каждой попытки он смотрел прямым и злым взглядом и скалил клыки. Затем он вновь изловчился и прокусил руку у мамы. Руку зашили и стали думать, что делать с Мухтаром.

В конце концов мы решились. Как-то вечером с длинным мешком за плечами к нам в дом пришел местный охотник. Когда мы подошли к конуре, Мухтар вдруг приветливо вышел нас встретить. Принес откуда-то палку и бросил к моим ногам. Призывно виляя хвостом и переводя дурашливый взгляд с дедушки на меня и обратно. Мухтар явно был не прочь поиграть. Охотник медленно раскрыл свой мешок. Достал оттуда двустволку. Проверил. Зарядил и прицелился…

Услышав выстрел, за доли секунды пес инстинктивно прижал уши к макушке, повел растерянным взглядом, как бы оценивая обстановку, но тут же исторг неестественный, холодящий кожу вопль. В один миг на белой груди появилось несколько черных отверстий. Пес с усилием поднялся на задние лапы, пытаясь прижать передние к пробитой груди, и быстро «пошел» прятаться от людей. За несколько секунд он донес так свое сильное тело до конуры. Но земля подвела — она вынырнула из-под лап и опрокинулась в небо. Мухтар издал дикий, отчаянный стон и мешком ухнул о землю. Он лежал так еще какое-то время, неудобно раскидав лапы и сипло скулил, преданный землей и людьми… Я как будто ничего не чувствовал: в горле стоял неприятный комок, в глаза накатила влага, в груди что-то душило, а потом бесшумно сорвалось и улетело куда-то вниз, в пустоту…

Сзади медленно приближалась колонна машин и автобус. Они объезжали нас и аккуратно вставали к обочине. Отовсюду шли люди: молодые и в возрасте, женщины и мужчины. Люди безмолвной рекой проходили мимо, будто не замечая стоящий тут же наш ярко-красный «Ниссан». Прошла женщина в черной накидке с бледным лицом и сосредоточенным взглядом — ее кто-то поддерживал под руки. Подъехала пара машин с молодыми парнями в синих спортивных костюмах. Они вышли и так же безмолвно прошли мимо нас. Медленно проплыла группа из мужиков в наскоро накинутых телогрейках.

— Убитые горем люди, — угрюмо пробормотал Миша.

— А ты бы поверил мне, в эту мою легенду? — спросил я.

— …я бы тебе в лоб дал, — искренне произнес тот.

Помолчали. Я безучастно разглядывал пятнистую фарфоровую собачку, установленную над приборной панелью. Ее голова призывно подрагивала. Я дотронулся до нее, качнул, и голова весело заходила в разные стороны.

— Что тебе в редакции сказали? — поинтересовался напарник.

— С матерью поговорить…

Миша вздохнул. Я сидел и молчал, смотрел на людей. В голове металось одно — «зачем?». Это «зачем» уже покромсало другое. Другое лежало искромсанное: г р е б, а н ы й «п р о ф и». Я вдруг облился холодным потом. Стало невыносимо жарко и тесно. Но еще какое-то время я продолжал сидеть и молчать.

Казалось, я почти не думал тогда. Я просто сидел и молчал, а потом наконец выдавил:

— Поехали отсюда, Миш.

Миша с готовностью повернул ключ, выкрутил руль и дал по газам. Машина взревела мотором, широко развернулась на глинистой почве и юзом пошла вдоль обочины.

Вдруг заднюю часть стало утягивать за пределы дороги — куда-то в бесцветный и жидкий сорняк. Миша поддал газу, но только обрызгал все стекла ошметками густой глины. Корма повисла на днище в кювете.

Миша смачно выругался и вышел из машины. Я тоже открыл дверцу и вдруг увидел того мужичка:

— Че, мужики, застряли? Эй, молодежь, айда сюда! — он замахал руками молодым парням, сгрудившимся возле автобуса. — Помочь надо землякам.

Ребята подошли к машине, оценивающе рассматривая скинутый за обочину задок «Ниссана». Миша сразу засуетился и быстро забрался в салон:

— Ну, ребят, на р-раз-два! — скомандовал мужичок.

Мы разом навалились на мокрый карбоновый кузов. Колеса выбросили фонтан грязи, и машина легко вынырнула на дорогу.

Миша снова вышел на улицу и принялся жать руки парням.

— А ты че, не будешь с родней-то говорить? — спросил мужичок, сообразив, что мы уезжаем.

— Потом, — махнул я рукой. — Удачи вам!

Мужичок пробормотал что-то, но я не расслышал. Он стоял, засунув руки в карманы, курил и смотрел нам вслед.