В цикле статей «О коммунизме и марксизме» (№ № 128–129) Сергей Кургинян пишет об ответственности и глубочайшем безволии сословия, на которое в конце XIX века возлагались все надежды о спасении России. Казалось бы, где XIX век, а где XXI. Ну была когда-то актуальна проблема безволия дворянства, интеллигенции и прочих высших сословий, но сейчас-то совсем другое время, нет ни тех сословий, ни тех проблем. Ой ли?
Так уж довелось, что я кандидат технических наук и поэтому много общаюсь с подобными себе, т. е. с интеллигенцией, пусть и технической, но интеллигенцией. И я давно отметил характерную черту моих коллег: они всё обсуждают в третьем лице. Все проблемы, социальные ли, экономические, политические, ювенальную юстицию, пенсионную реформу — это всё кто-то сделал, какой-то народ не отстоял, кто-то должен исправить и т. д. Самого рассуждающего в этих процессах нет, он на все смотрит отстраненно. Возможно, это профессиональная деформация ученого-технаря, привыкшего исследовать объекты и абстрагироваться от них, занимать позицию стороннего наблюдателя. Но все равно меня каждый раз это поражает.
Да и не только у своих коллег я отмечал такое. Вот человек с жаром, чуть ли не с яростью, рассказывает, как он ненавидит власть, как он не принимает пенсионную реформу, как наш народ не способен на отстаивание своих интересов, а спрашиваешь его, где был он, и что сделал он — и сразу недоумение в глазах: «Я-то здесь при чем?» А если удастся поговорить и подвести собеседника к осознанию, что он очень даже при чем, то удивление в глазах меняется на страх, а порой и ужас. Ну очень страшно самому что-то сделать, принять какое-то волевое решение, отказаться от своего покоя. Гораздо привычнее убежать от проблемы, забиться в нору своих абстрактных возмущений и любоваться на свою маску пламенного «коммуниста и революционера».
Однажды такая маска со всей откровенностью была мне продемонстрирована одним молодым ученым лет 30, позиционирующим себя как коммунист. После долгого и серьезного разговора, когда мы как раз подошли к осознанию личной ответственности и необходимости самому предпринимать какие-то действия, он с надрывом практически прокричал: «Это вы со своим Кургиняном говорите о вечной борьбе, а я хочу просто жить и заниматься любимым делом». То есть коммунистичность восклицающего оказалась лишь маской, а под маской — потребительство, пусть и не в отвратительной форме желания «хлеба и зрелищ», а, казалось бы, в достойной форме желания делать свое дело и при этом хорошо жить. Но ни несправедливости по отношению к другим, ни страдания от этого, ни желания исправлять эту всеобщую несправедливость в подобной схеме достойной жизни нет. Так что же тогда это за коммунизм? Это именно то самое безволие, страх действия, принятия решения, о котором писали еще в XIX веке. Значит, все те проблемы актуальны и сегодня.
Здесь я задаю вопрос самому себе: а не занимаюсь ли я тем же самым, что описал выше — с упоением расписываю, какое общество неподходящие, что интеллигенция не та, что никто не хочет бороться, — а сам просто спокойно живу, играясь с маской борца? Не представитель ли я той безвольной интеллигенции, которая бежит от вызова, не желая на него отвечать? Честно говоря, это страшный вопрос. И следует признать, что риск игры в борьбу есть всегда. Но всё же, когда понимаешь эту проблематику, то и за собой замечаешь желание порой отдохнуть, пожить спокойно. А раз замечаешь, то можешь вовремя наступить на горло песне своего безволия. Вполне возможно, когда-то я и был такой безвольной интеллигенцией, но это было давно и неправда.
Да и вспоминая себя лет 10–15 назад, отмечаю, что меня не удовлетворяло простое обсуждение проблем. Тогда я, например, читал книги Сергея Кара-Музры о манипуляции сознанием и советской цивилизации, которые произвели на меня большое впечатление, и точно помню ту тоску, которая охватывала после прочтения красочного описания того, как все плохо. И торчащий в голове вопрос: «А делать-то ЧТО?» И когда я познакомился со статьями Сергея Кургиняна «Медведев и развитие» и «Кризис и другие» и вычитал там, что делать можно единственное — строить КТО, строить субъект, который уже сможет делать что-то — то это было как озарение. Можно сказать, физически дышать стало легче.
Позже было первое собрание «Сути времени», соцопросы, пикеты, дискуссии. Отчетливо помню, как приходило осознание того, что всё, о чем говорит Кургинян, что необходимо создавать новую интеллигенцию, новый субъект — это не про какого-то дядю, это про меня. Признаюсь, изначально это как-то не доходило. Мне казалось, что Кургинян призывает настоящую интеллигенцию, а моя задача на первом этапе оказать посильную помощь. Мол, потом вот эти настоящие люди подтянутся и спасут страну. Оказалось, что никто не подтягивается, что этот КТО — не кто-то другой, а именно я. Что именно я должен становиться настоящим человеком, который вместе с другими такими же может делать чудеса, и, самое главное, что это возможно.
Не знаю, как это понимание происходило у товарищей. Возможно, кто-то до сих пор не понял. Но мне кажется, что до меня это точно дошло. Поэтому, может быть, когда-то я и был бессильной интеллигенцией, привыкшей на все смотреть со стороны, но теперь таким не буду никогда.
Уход от проблем, проявление безволия — на самом деле это не только отказ от высоких целей: спасения России, исправления ее весьма несовершенного существования, построения светлого будущего. Привыкнув абстрагироваться от реальности, не построишь и свою личную «достойную жизнь». Как ты будешь защищать свой уголок спокойствия, когда то и дело надо отвечать на вызовы, а у тебя рефлекс от них убегать? Кроме этого, невозможно спокойно жить и заниматься любимым делом, когда вокруг всё рушится. Уютную мастерскую не может не придавить крыша развалившегося дома.
Если уж нам выпала судьба оставить свой след в истории, то от нас зависит, какой он будет. Либо мы так же, как те безвольные высшие сословия XIX века, не сможем спасти страну от катастрофы. Но про нас даже книг не напишут, как про них. Либо мы примем вызов истории и сделаем всё возможное, чтобы на него ответить. Ну так и займемся этим, товарищи!