Политико-фантастический рассказ
После серии биологических войн человечество оказалось совсем изможденным. Планета превратилась в огромный госпиталь, в котором одинаково дошли до истощения врачи и те, кого они лечили. Человечество ползало от усталости.
Назревала очередная биологическая война, которая снова должна была изменить конфигурацию в мире. На нее ни у кого уже не было сил, даже у тех, кто больше всех кичился своей беспощадностью.
В Нью-Йорке на базе Организации Объединенных Наций была созвана конференция с участием военных биологов, вирусологов и врачей с целью ввести происходящее хоть в какие-то берега.
Американский специалист Эндрю Райт представлял экспертизу примененных за несколько десятилетий боевых штаммов. От России выступал освобожденный после 20-летнего заключения Виктор Солодов. Его выпустили из тюрьмы в момент, когда старые обиды политического руководства уже потеряли значение.
Солодов и Райт познакомились в ООНовской столовой. И каждый почувствовал в другом некую загадку.
После заседания Райт провожал Солодова до гостиницы по улицам Нью-Йорка, сильно изменившегося за несколько десятилетий. Теперь по ним ходили уже не полные рвения сотрудники финансового сектора, но сильно нездоровые и даже отчаявшиеся люди.
— Вы знаете, Эндрю, я сейчас понимаю, если бы не мечта, преследовавшая меня с самого детства, я бы точно не дожил до нашей встречи, — начал российский ученый. Он впервые был в Нью-Йорке.
— В чем же она? — спросил американец.
— Победить разрушение в живом. Биооружие лишь один из разрушителей.
— То, что материя обречена, — это так же верно, как то, что мы сейчас дойдем до конца улицы, — сказал американец. Не понимаю только, зачем бороться с неизбежным.
— А Христос? Ведь он же смог победить тление? Почему наука не может быть Христом?
Понимаете, какая штука. Запад навязывает свое. Вы, американцы, навязываете — притча во языцех. Европейцы — навязывают. А наша, восточная христианская, вера — в общем-то нет. Она требует от человека чего-то СВОЕГО, созвучного высшей воле. Может, поэтому мы так легко отпустили людей из храмов в библиотеки и консерватории.
— Мы с вами военные, Солодов. Странный разговор.
— А воюют все тоже по-разному. Мы не бомбили Хиросиму и вирусы не выпускали.
— Ути-пути, какие мы добрые. Помните Ницше: «Говорят, что злые люди не поют песен. Отчего же они есть у русских»?
— Да даже если и злые.
— Вы мне симпатичны, Солодов, но честно скажу вам: «Сколько ни пытался убедить себя, все время приходил к тому, что в добре нет истины. Как ни бейся».
— То же самое, только наоборот: «Во зле ее нет». Все кругом творили зло: предавали, обманывали, продавали. И мне хотелось поступать также, чтобы «не отставать».
— Мы с вами учились и учили других массово убивать. Что, кроме зла, Солодов?
— Я учился и учил защищать. Это мы укрыли у себя японцев, чтобы те «отдуплились» по полной с биооружием?
— Страна должна быть сильной.
— Вот и мы так рассуждали. Кстати, помните, как двадцать лет назад обсуждали этот… коронавирус. Сейчас все это кажется детской забавой. Я тогда оценил элегантность работы: так изящно, заметно только для мастера, вставлены последовательности из группы СПИДа…
Райт остановился.
— Это сделал я, — спокойно и даже с наслаждением сказал он.
У Солодова дернулось сердце. Истощавший ученый сжал кулак, и сам, не успев внутренне переключиться с дружелюбного тона беседы, ударил коллегу. Солодов заставил себя это сделать, и, конечно, мысль его в этот момент повела за собой сердце. Райт отлетел на проезжую часть. Виктор бил человека второй раз в жизни. Райт медленно поднялся и спокойно пошел на противника так же, как много раз ходил в далеком детстве — на баскетбольной площадке.
Цепкими руками, которые, однако, много лет держали только пробирки и лабораторные инструменты, он взял Виктора за пальто и бросил на мусорный бак. Российский ученый еще раз ударил коллегу — в голову, после чего американец упал и только пошевеливался на асфальте. В их сторону ковылял одетый в рваную форму полицейский. Виктор не стал его дожидаться и пошел прочь.
На следующий день Райт пришел в здание ООН с заклеенной пластырем частью лица. По-американски, как ни в чем ни бывало, он поздоровался со всеми, включая недавнего собеседника. Солодов тогда что-то буркнул в ответ.
За обедом к ним присоединился еще один участник российской делегации — крупный московский реаниматолог, сделавший доклад об истории болезни пораженных биооружием.
— Люди совсем перестали жить «здесь и сейчас». Все настоящее перестало для них существовать, оттого и произошла катастрофа, — говорил он.
— Райт, вы как себя чувствуете? — с усмешкой, забытой лет двадцать назад, сказал Солодов.
— Я специалист, и у меня не бывает проблем в области, тесно связанной с моей профессией, — проскрежетал американец.
Солодов почему-то не держал на него зла, хотя коллега принес человечеству немыслимое горе. К нему пришла мысль, которая была у него, начиная со студенчества: «Не убежать от зла. Но оно отдельно, а человек — отдельно».
Солодов и реаниматолог переглянулись, и это означало примерно следующее: «Ждешь чего-то долго, порой, кажется, что не выдержишь. Надежды почти не видно. Но вот что-то вдруг происходит, казалось бы, незначительное, и ты понимаешь, что мир уже не тот. Что не зря ты стискивал зубы и ждал. Что, пусть не всё, но что-то сбылось. Сбывается».
Их пригласили на конференцию, потому что не могли не пригласить, потому что Россия, на которую уже махнули рукой и которая, казалось, так и будет слепо брести вслед за «лидерами прогресса» (а он оказался вовсе не прогрессом, а самоубийством человечества) — очнулась и проявила силу, начав подробно и во всеуслышание говорить о том, кто и как уничтожает мир биооружием.
Закончив обед, они пошли в конференц-зал, и Солодов подумал, что сегодня он впервые будет говорить не по бумажке, а скажет то, что накипело, что нельзя не сказать. И говорить он будет зло и весело, и будет бить наотмашь, но не для того, чтобы уязвить, а чтобы дать понять этим усталым и отчаявшимся делегатам хоть какую-то надежду. Не на выход из катастрофы, нет, до этого еще далеко. Но хотя бы на то, что есть кто-то, кто сопротивляется. И будет сопротивляться этому безумию.