150-летие со дня рождения Владимира Ильича Ленина мы празднуем в очень специфической ситуации. Сводить ее к глобальному шоку от коронавируса — значит существенно упрощать суть дела.

Но и игнорировать данный шок тоже было бы странно. Потому что все большее число людей начинает понимать несоответствие между масштабом коронавирусного бедствия и глобальной реакцией, этим бедствием вызванной. Такое несоответствие обычно называется «ножницами». Применительно к коронавирусу можно говорить о «ножницах-2020».

И далеко не бессмысленно сопоставление этих ножниц с другими. Потому что всегда наличие подобных «ножниц», они же — вопиющая избыточность реакции на те или иные, пусть и весьма печальные события, указывает на искусственный характер как самих этих реакций, так и, возможно, тех событий, на которые так избыточно реагируют.

Степень избыточности реакции иногда называют широтой раскрытия ножниц. Коронавирусный шок продемонстрировал всем нам, что «ножницы» могут раскрыться намного более впечатляюще, чем это представлялось людям, оправданно завороженным тем течением глобальной потребительской жизни, которое, казалось бы, не сулило нам ничего экстравагантного. Восхваляя сложившийся порядок вещей, обывателя убеждали в том, что жизнь сегодня — это восхитительность потребительского существования, в рамках которого все обеспокоены маркой покупаемых машин и удобством стоянок, которые должны быть предоставлены их обладателям. А жизнь завтра — это… Это еще большая восхитительность того же типа существования.

И вот теперь по непонятной причине эту восхваляемую жизнь свернули в одночасье! Ее свернули, даже не сказав ничего по поводу того, чем вызвано такое яростное сворачивание, а также о том, когда оно закончится. А также — что будет обретено по ту сторону некоего неясного и неубедительного завершения случившегося. И тут впору говорить о широко раскрытых «ножницах». То есть, о какой-то теневой многоуровневой непонятности. И обсуждать каждый из ее уровней.

Уровень № 1 — непонятность самой природы произошедшего.

То ли мы имеем дело с биологической войной, неизвестно кем затеянной… Китаем? США? Кем-то еще?

То ли мы имеем дело с невиданным стихийным бедствием. Но тогда в чем его невиданность, что оно собой знаменует, почему оно стало возможным именно сейчас? Сколь долго оно продлится? Насколько оно уникально? Как на него надо реагировать?

То ли мы имеем дело с происками каких-то масштабных внегосударственных или надгосударственных сил… Каких? Глубинного государства? Крупнейших транснациональных фармакологических компаний? Выползающих из глубинного подполья переустроителей мира?

Уровень № 2 — непонятность реакции на непонятное бедствие.

Если бедствие угрожает существованию всего человечества и отдельных народов, то почему статистика свидетельствует о другом? Где та убийственная несомненность бедствия, которая способна в чем-то даже сплотить людей? Или как минимум не допустить закипания глобального и регионального недоумения по поводу того, что именно творится?

Уровень № 3 — непонятность глубины и содержания так называемой «реактивной паузы». Ну произошло определенное бедствие. Ну породило оно паралич общественной жизни. Что дальше? Это навсегда? Это на пару месяцев? Это продлится какой-то недолгий срок с тем, чтобы через недолгий срок снова возникнуть? Или этого никогда не повторится, и мы вернемся к тому, что было? Если мы к этому не вернемся, то к чему и когда мы вернемся?

Уровень № 4 — это непонятность смысла происходящего. Является ли эта беда наказанием за некие грехи? Какие именно? Мы посягнули на природу, и она мстит? Что нам в этом случае следует делать? Поклониться ее всемогуществу и принести жертву на алтарь матери-природы? Какую жертву?

Является ли произошедшее свидетельством неодолимого всесилия природы, и что из этого всесилия следует? Тут ведь и впрямь все по-гамлетовски:

Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье…

О каком сопротивлении может идти речь?

Как может выглядеть это сопротивление?

Человек перестанет быть частью природы?

Человечество отделится от природы непреодолимыми барьерами, противопоставив благую искусственность злой естественности, перестав есть не только летучих мышей, но и любую органическую пищу и начав потреблять пищу синтетическую? А также собирать в искусственных пластмассовых лесах искусственные пластмассовые ягоды и грибы, имеющие гарантированную стерильность?

Во что превратятся люди после того, как они начнут покоряться природе, соглашаясь на соответствующие жертвы («пусть умрет столько-то, но остальные продолжат жить так же»), или сопротивляться невесть откуда взявшемуся природному неистовству («наденем скафандры, изобретем лекарства и так далее»)?

Возможен ли ответ на случившееся в виде совокупности далеко идущих проектов? Таких, которые я описал, или иных?

Каково будет содержание этих проектов?

Какие последствия они породят для разных народов и разных социальных групп в пределах одного народа?

Рискну провести тут две исторические аналогии, для меня достаточно очевидные, но вряд ли очевидные для других. Притом, что обе аналогии имеют прямое отношение и к фигуре Ленина, и к тому юбилею, который мы сейчас странным образом празднуем.

Одна из этих аналогий — с началом Первой мировой войны. Тогда тоже имели место странные «ножницы». Какой-то террорист Гаврила Принцип зачем-то и с чьей-то подначки убил австрийского эрцгерцога Фердинанда. Казалось бы, ну и что? Да, трагическое событие, требующее каких-то реакций. Но никому ведь не могло прийти в голову, что смерть достаточно блеклой фигуры может повлечь за собой мировое бедствие неслыханного масштаба. Притом, что декларируемая разумность буржуазного устройства, созданного по рецептам Просвещения, исключала подобное безумие.

И все начали задаваться вопросом о том, что знаменуют собой «ножницы-1914», они же — колоссальный разрыв между масштабом бедствия (убийство одного лица, не являвшегося даже главой государства) и масштабом реакции (мировая война)? «Англичанка гадит»? Масоны занялись переустройством мира? Евреи решили протолкнуть создание государства Израиль? Немецкие оккультисты устраивают глобальный шабаш на Лысой горе? Оружейник Базиль Захарофф и фирма «Виккерс» хотят продать побольше оружия? Кого-то не устраивает железная дорога Берлин — Багдад?

А, главное, раз безумие началось, то в чем выход из него? Не может же все происходить по принципу «поубивали, успокоились, зажили по-прежнему».

«Ножницы-1914» будоражили умы современников, гадавших и о причине произошедшего, и о его последствиях. При этом внутри этих гаданий, иногда достаточно глубоких, а иногда поверхностных и истерически тупых, была одна и та же червоточина. Гадатели могли что-то угадывать. Но они ничего не могли изменить.

Единственным, кто соединил угадывание и действие, был Ленин.

Ленин в своей блестящей работе «Империализм, как высшая стадия развития капитализма» объяснил, в чем именно природа тех «ножниц» между убийством какого-то эрцгерцога и мировой катастрофой.

Ленин настаивал на том, что причиной является неравномерность развития ведущих государств в эпоху империализма.

Ленин очертил контуры этой эпохи, противопоставил ее зловещую новизну тому, что было ею унаследовано от классического капитализма.

Ленин описал, что происходит в рамках этой природы нового капитализма, именуемого империализмом.

Ленин впервые раскрыл то накопление новых противоречий, которое порождает природа нового капитализма, он же — империализм. И доказал, что накопление этих новых противоречий закономерным образом может порождать только мировые войны.

И, наконец, Ленин раскрыл роль России как слабого звена в цепи новых — уже не просто капиталистических, а империалистических — государств.

Осуществив все это, Ленин проявил со всей несомненностью свою гениальность в качестве политического аналитика, политического философа, политического футуролога и так далее. Назвать Ленина по этой причине гениальным ученым, конечно, можно. Но это так же неверно, как и утверждение, согласно которому таким ученым был Маркс.

Ни Маркс, ни Ленин не были учеными в строгом понимании этого слова. Они были пророками, предсказателями и открывателями путей. Другое дело, что в течение долгого времени Ленин оправданно считал таким открывателем путей, предсказателем, пророком и мудрецом одного лишь Маркса.

И только в ситуации «ножниц» Ленин взял на себя ту роль открывателя природы происходящего, которую Маркс играл в предшествующий период. При этом Ленин не стал ни умалять роль Маркса, ни тем более выпячивать свою роль.

Чем дальше Ленин уходил от Маркса по существу, а этого не могло не происходить в условиях ошеломляющей новизны, явленной человечеству XX веком, тем более настойчиво Ленин говорил о непревзойденности Маркса и о своем ученичестве.

В этом была и органическая скромность Ленина, и его прагматичность. Ленин понимал, что как только он скажет о себе как о новом пророке, начнется брожение умов, и многим его современникам захочется выступить в той же роли. Брожение умов обернется еще и брожением политическим, а значит, воспрепятствует решению основной задачи — задачи ответа на вызов, содержащийся в «ножницах-1914».

Ленину было важно не только раскрыть природу этих «ножниц», но и дать ответ на тот вызов, который следовал из раскрытой им природы «ножниц». Мне трудно указать на наличие в мировой истории чего-нибудь аналогичного такой двойной ленинской гениальности: гениальности понимания и гениальности преодоления понимаемого.

Между тем, внимательное знакомство с периодом от начала Первой мировой войны до Великой Октябрьской социалистической революции не оставляет сомнения в том, что именно Ленин лично, поняв природу мировых «ножниц», преодолел, если не навсегда, то на очень долгие годы то, что эта природа, она же — империализм, сулила ошеломленному человечеству.

Конечно, Ленин делал это, опираясь на определенный (кстати, не очень широкий) круг верных и талантливых соратников.

Конечно же, он понимал правоту слов, сказанных Александром Блоком по поводу несвободы современного героя: «Герой уж не разит свободно — Его рука — в руке народной». Ленин очень остро осознавал эту несвободу разящей руки, она же — теснейшая зависимость от народной поддержки и народной готовности приносить жертвы на алтарь обещанной большевиками новой справедливой государственной и общественной жизни.

Столь же остро Ленин осознавал и свою зависимость от той самой «партии нового типа», созданию которой Ленин посвятил себя целиком, без остатка. Эта партия на начальном этапе своего исторического пути совершала великие деяния. А в конце своего исторического пути потерпела неслыханное по своей унизительности фиаско.

Можно ли рассматривать начало вне зависимости от конца или конец вне зависимости от начала? Конечно же, нет. Партия, взращенная Лениным и пришедшая к власти под его руководством, вплоть до своего конца называла себя партией ленинцев. Но была ли она таковой хоть когда-нибудь? Ленин был еще жив в момент, когда партия предала его, отказавшись рассматривать предложения вождя, чья скорая кончина была слишком очевидна.

Кстати, Сталин никогда не был антиподом Ленина. Миф о Сталине как скрытом белогвардейце, исправлявшем большевистские антирусские выверты, никогда по-настоящему не убеждал никого, включая сочинителей мифа. Слишком ясно было, что Сталин реально почитал Ленина и считал себя продолжателем его дела. Но оскорбительный отказ партии хотя бы принять к сведению мысли умирающего вождя, притом что мысли Ленина по поводу реорганизации Рабкрина никак нельзя отнести к химерическим порождениям больного мозга, Сталин пережил крайне тяжело. И сделал из этого соответствующие выводы, согласно которым партию можно восхвалять и «душить в объятьях», но доверять ей по-настоящему и опираться на нее — нельзя.

Итак, Ленин постоянно заботился и о связи партии с народом, и о состоянии партии как органа административного и политического управления страной.

Ленин понимал значение народной поддержки и партийного единства. Он тяжело переживал партийные расколы и еще тяжелее переживал партийное перерождение, очевидным образом происходившее в эпоху НЭПа и чреватое отрывом партии от народа.

Но при этом и в предреволюционный период, и в ходе Гражданской войны, и в период НЭПа Ленин действовал, сообразуясь в основном со своими личными ощущениями, мыслями и волевыми импульсами. Парадоксальность принимаемых им лично решений — она и только она позволила сторонникам Ленина завоевать власть, победить белогвардейцев, отразить атаки Антанты, выйти из международной изоляции и удержаться у власти в период НЭПа.

Февральская революция вызвала глубокую оторопь в большевистском руководстве. Легко убедиться в том, что единственно верную оценку происходящему давал Ленин, недавно возвратившийся из многолетней эмиграции. А все те, кто в большей степени были связаны с российской реальностью, демонстрировали такую политическую неадекватность, которая в отсутствие ленинских оценок и указаний обернулась бы фантастическим фиаско большевиков.

То же самое касается Брест-Литовского мира, основных решений эпохи Гражданской войны, перехода к НЭПу и недопущения превращения этого рискованного мероприятия в реставрацию капитализма.

Но еще в большей степени это касается ленинской оценки «ножниц-1914».

Есть разные точки зрения на то, была ли пресловутая Циммервальдская конференция, она же — международная социалистическая конференция, проходившая в швейцарской деревне Циммервальд с 5 по 8 сентября 1915 года, провозгласившая анафему мировой войне и признавшая, что эта война является кануном социалистической революции, демонстрацией большевистской политической трезвости.

Да, Маяковский дал Циммервальдской конференции именно такую оценку. Сказав вначале о беспрецедентном отчаянии, порожденном разгромом революции 1905 года, и о том, что Ленин, преодолевая это отчаяние, «снова в своем изгнании готовит нас перед новой битвой», Маяковский далее скупо рисует перспективы этого процесса воскрешения Лениным разгромленной партии («Он учит и сам вбирает знание, он партию вновь собирает разбитую»). И после этого быстро переходит к той предсказанной Лениным безумной конвульсии, именуемой Первой мировой войной, без закономерного возникновения которой не было бы ни победы большевиков, ни Советского государства, ни знамени над рейхстагом в 1945 году. Очень много чего не было бы без этой безумной конвульсии с ее «ножницами-1914». Но в том-то и дело, что эта конвульсия была Лениным предсказана.

Конечно, речь не шла о математически безупречном предсказании, которое вообще невозможно в истории. Точность исторического предсказания всегда имеет ограничения, определяемые и случайными обстоятельствами, и самим неотменяемым фактором свободы человеческой воли.

Но историческая воля, вбирая в себя волю человеческую, обретает существенно, хотя и не окончательно детерминистский характер. В том-то и дело, что нельзя считать подобный характер окончательно детерминистским, полностью детерминистским, абсолютно детерминистским. Вот почему Ленин не до конца доверял самому себе и своим детерминистским подходам. Но при этом сумел использовать эти подходы для того, чтобы разобраться в природе «ножниц-1914». И разобравшись, оказаться во всеоружии перед лицом новых вызовов.

Напоминаю читателю, что экономическая работа Ленина «Империализм, как высшая стадия развития капитализма» была написана в Цюрихе весной 1916 и опубликована в Петрограде лишь в апреле 1917. Так что ни о каких скороспелых выводах Ленина — мол, запахло гарью, и сразу вождь мирового пролетариата пришел к необходимому пониманию исторического процесса — говорить не приходится. Повторяю, Ленин мучительно продирался к истине, сомневался в своих интуитивных прозрениях, колебался, порой даже отчаивался, говоря о том, что его поколение не доживет до революции в России. И тем не менее Ленин сумел нащупать внутри тогдашнего безумия то, что позволило ему действовать безошибочно в сложнейшей постфевральской катастрофической ситуации.

Переходя от описания отчаяния, вызванного крахом первой русской революции и мучительного преодоления этого отчаяния в период перед 1914 годом, к самим событиям 1914 года, Маяковский так характеризует в своих стихах то, что я называю «ножницами-1914»:

Но вот
из лет
    подымается
          страшный четырнадцатый,
Так пишут —
    солдат-де
        раскурит трубку,
балакать пойдет
    о походах древних,
но эту
    всемирнейшую мясорубку
к какой приравнять
    к Полтаве,
        к Плевне?!
Империализм
    во всём оголении —
живот наружу,
    с вставными зубами,
и море крови
    ему по колени —
сжирает страны,
    вздымая штыками.
Вокруг него
    его подхалимы —
патриоты —
    приспособились Вовы —
пишут,
    руки предавшие вымыв:
— Рабочий,
    дерись
       до последней крови! —
Земля —
    горой
        железного лома,
а в ней
    человечья
        рвань и рваль,
Среди
    всего сумасшедшего дома
трезвый
    встал
        один Циммервальд.

Наши леваки очень любят апеллировать к антипатриотической позиции Циммервальда, превращая точность тогдашнего ленинского поведения, порожденного неслыханным сумасшествием эпохи, в общую рекомендацию, согласно которой коммунисты всегда должны стремиться к превращению межнациональных войн в войны гражданские. А «праваки», некритически воспринимая блеф леваков, осуждают выдуманный леваками антипатриотизм Ленина.

На самом деле никогда ни Ленин, ни большевики в целом, ни Маркс не занимали антипатриотической классовой позиции в ее пораженческом варианте. К примеру, Ленин и большевики не призывали к поражению царской России в войне с Японией. Они отреагировали на это поражение, и только.

И никакие революционеры, считающиеся предтечами большевиков, не призывали к победе Турции над Россией в Балканских войнах. Все по большей части происходило диаметрально противоположным образом. Но по большей части не значит всегда.

Один раз в истории, угадав все сразу: и существо ситуации, и последствия, порожденные «ножницами-1914», Ленин принял мучительное, трагическое решение. Которое, повторяю еще раз, никоим образом не было антипатриотическим. Ибо речь шла не о необходимости победы Германии над Россией, а о необходимости одновременного сброса всех элит, развязавших мировое безумие, оно же — «ножницы-1914». Подчеркиваю: всех элит сразу — и российской, и немецкой, и английской, и французской. Ну, и так далее.

Большевики никогда не исповедовали приписываемый им клеветниками предательский подход, согласно которому победа над страной, в которой они хотят осуществить революцию, облегчает для них возможность осуществления желанных революционных перемен. Помимо прочего большевики восхищались патриотизмом французских якобинцев, а также с горечью обсуждали опыт Парижской коммуны, убедительно демонстрировавший то, каким именно образом победа чужой страны над твоей собственной (для Парижской коммуны — Пруссии над Францией) оборачивается не успехом революции, а ее подавлением.

Зная об этом, многократно обсуждая это под разными углами зрения, большевики в принципе не могли говорить того, о чем вопят нынешние леваки: «Пусть наше буржуазное государство будет разгромлено другим буржуазным государством, а мы за счет такой победы чужого буржуазного государства получим большие возможности на выборах в своей стране. Ибо народ разуверится в проигравшей власти».

Большевики понимали, что если их буржуазное государство будет разгромлено, то победившее чужое буржуазное государство расправится прежде всего с революционными силами в побежденном государстве и ровным счетом ничего это побежденным силам не даст.

Не профит от поражения собственной страны, а нечто совсем другое уловил Ленин. И, уловив (а также теоретически описав), положил в основу своего понимания и перспектив февральской революции, и возможности победы социалистической революции в России, и особого пути социалистической России. Ленин ощутил исчерпанность всего существовавшего миропорядка. Он понял, что либо возникнет принципиально новый миропорядок, либо эта исчерпанность обернется полноценной глобальной цивилизационной катастрофой, в пучине которой погибнут и буржуазная Россия, и буржуазная Германия, и буржуазная Франция, и буржуазная Англия. Причем погибнут не только буржуазии — как не только патриции погибли при крахе древнеримской цивилизации.

В этом — величие Ленина как настоящего русского патриота. В этом — всегдашнее величие настоящих революционеров, ориентированных одновременно на построение новой жизни в своей стране и на величие страны. Ленин был таким патриотом. Но и не только им.

Обладая ясностью и глубиной мысли, невероятной для своего времени и почти беспрецедентной в историческом плане, Ленин одновременно был человеком дела и человеком мечты. Иначе говоря, он был человеком, жадно желавшим осуществления своей мечты, а не бесплодным мечтателем.

Видя суть происходящего, Ленин в высшей степени не собирался ограничиваться подобным видением: он хотел использовать это видение для осуществления собственной мечты о новой России. Об этой самой новой и великой в своей неслыханной новизне России Ленин мечтал с исступленной страстностью, умея претворять свое яростное мечтание в жизнь. И я не знаю других великих мыслителей («осмыслителей», «пророков», «политических ясновидцев»), которые были бы наделены сходной с ленинской политической эффективностью. Притом, что эффективность эта была порождена именно невиданной страстностью мечты о каком-то новом пути, который Россия укажет миру.

Скажут: ну и чем все это обернулось?

Отвечаю. Это обернулось и величайшими свершениями в начале того, что справедливо именуется новейшей историей человечества, и величайшим позором в конце этой самой новейшей истории, превращающейся у нас на глазах то ли во вторую редакцию «ножниц-1914», то ли в нечто похуже — в начало оформления постисторического диктата враждебных человечеству сил, имеющих теперь уже не только империалистическо-посткапиталистический характер, но и характер полноценно постимпериалистический. Но от этого еще более зловещий.

Я ведь говорил в начале, что по отношению к нынешним «ножницам-2020» напрашиваются сразу две аналогии, имеющие отношение к Ленину. Одна из них мной уже описана. А другая — позорная перестройка с ее антиленинизмом, сочиненным в недрах правящей партии, клявшейся именем Ленина вплоть до позорной самоликвидации в 1991 году.

Теперь какая-то непрозрачная — уже не внутрисоветская, а мировая — номенклатура, недовольная своим проектом (глобалистическим, потребительским, информационно-потребительским и так далее) так же, как советская номенклатура была недовольна советским проектом, организует демонтаж собственного проекта. Она раздувает при этом коронавирусный миф так же, как наша номенклатура раздувала миф об ужасах советизма, коммунизма, ленинизма, сталинизма и так далее.

«Ножницы-2020» поразительно напоминают не только «ножницы-1914», но и «ножницы-1985», они же — «ножницы-1991». Тогда в глаза бросалось несоответствие между реальными проблемами разрушаемого общества и тем пузырем, который надувался в виде смакования бесконечной тупиковости советской ситуации и бесконечных преступлений советизма.

Теперь бросается в глаза несоответствие между пузырем, который надувается вокруг коронавируса, и самим этим коронавирусом.

Начиная обсуждать суть времени в одноименном проекте, состоявшем из серии видеолекций, я предупреждал, что потребительская глобальная пакость продлится недолго. Что она слишком неустойчива для того, чтобы длиться долго. И что нет никакой необходимости для того, чтобы ее так длить. Ибо сама она выдумана только для сокрушения Советского Союза и советского коммунизма. Только ради этого господствующий класс временно стал подкармливать и даже перекармливать собственное население. Конечно же, не в той степени, в какой это описывалось пропагандистами Запада, но все же.

Теперь такой необходимости нет. А подкормка продолжается, потому что ее трудно отменить. К ней привыкли. Но и длить ее в рамках существующего элитарного социального уклада, основанного на вопиющем разрыве между возможностями современных патрициев и возможностями современных плебеев, алчущих современного аналога хлеба и зрелищ, тоже нельзя.

Закон конкуренции пока что никто не отменил. И как его отменить без мировой войны — непонятно. А в рамках этого закона так много платить плебеям на Западе, разлагая их при этом, потакая их прихотям, изнеживая их в лоне специфического комфорта, порожденного необходимостью противопоставить этот комфорт советскому образу жизни, тоже нельзя. Свернуть же этот комфорт можно только вместе с миропорядком. Ну чем не прямая аналогия с нашей перестройкой?

Со дня рождения Владимира Ильича Ленина прошло 150 лет. Он до сих пор лежит в Мавзолее. Но дело его растоптано и поругано. А опыт политического ленинизма — обнаружения «ножниц», выявления их природы, соответствующего прогноза, волевой мечты о новом русском мессианстве — отброшен за ненадобностью.

Такое отбрасывание сути ленинизма одновременно с условным и капризным поощрением нашими ретрокоммунистами и леваками каких-то пародий на ленинизм сулит всем нам очень мрачные перспективы. Нам пора возвращаться к забытой и поруганной сути ленинизма.

Но вернуться к ней нельзя, не искупив содеянное партией, которая на исходе своего существования продолжала ныть по поводу ленинизма («Что тебе снится, крейсер „Аврора“?»), и народом, купившимся на потребительские коврижки, которые теперь начнут отнимать в глобальном масштабе.

Потеряв в результате перестройки и постперестроечного регресса все то, что было завоевано предками, наш народ до сих пор не сформулировал своего отношения, во-первых, к тому, что именно он потерял, во-вторых, к тому, что без его решающего участия все завоеванное не могло быть потеряно.

Соответственно, чем более масштабна потеря, чем более значимо то, что потеряно, тем выше ответственность народа за эту потерю. Конечно, хотелось бы оторвать одно от другого, чем не первое десятилетие занимается зюгановская компартия, утверждающая, что народ не виновен в потере советского государства и советского образа жизни. Что не народ это отбросил за ненадобностью, наплевав на великие жертвы, принесенные на алтарь обретения данных благ, и променяв тем самым коммунистическое первородство на чечевичную похлебку в виде…

В виде чего?

С каждым годом народ все меньше понимает, о какой, собственно, чечевичной похлебке идет речь? В обмен на что отданы завоевания советского социализма? Зачем нужно было отбросить коммунистическую перспективу?

Растерянность народа нарастает вопреки тому, что ситуация требует обратного. Либо это требование будет услышано, и растерянность удастся преодолеть, либо эта растерянность бросит народ в пучину окончательной исторической исчерпанности.

Вот о чем, как мне представляется, надо думать, справляя странный юбилей Ленина.