(При написании статьи использованы воспоминания участников сражения из книги Артема Чунихина «Забытый Сталинград»)

Продолжать серию статей о Сталинградской битве приходится в условиях, сильно отличающихся от тех, в которых она была задумана и начата. Вдумайтесь — Россия вступила в самый крупный для себя вооруженный конфликт со времен Второй мировой войны. Столкновения со столь развитым противником, к тому же подключенным к разнообразным ресурсным возможностям Запада (вооружение, логистика, топливо, разведка и т. д.), не происходило почти 80 лет. За это время успела смениться историческая эпоха, произошли кардинальные изменения как во всем мире, так и в нашей стране. Перед нами новая технологическая, геополитическая, культурная, даже антропологическая реальность. И в ней России впервые приходится по-крупному воевать.

Довольно очевидно, что при любом окончании конфликта (кроме разве что катастрофического поражения России) он является лишь прологом к новой, уже очевидной донельзя холодной войне, которая будет проявлять себя во всех сферах жизни. И новые вооруженные конфликты, в том числе более масштабные, не исключены.

Россия, если хочет выжить и развиваться в таких условиях, неизбежно придет к необходимости наращивания своих Вооруженных сил, более мощного, чем сейчас, развития военной инженерии, милитаризации общественного сознания. Война в каком-то смысле должна стать новым стилем и образом жизни, не отменив при этом ценности мира и созидания.

Одной из составляющих такого большого общественного процесса является реконструкция (в противоположность постмодернистской деконструкции) русского героического мифа. Нам нужно его обновление, его «реставрация» — ведь что уж скрывать, за минувшую немалую эпоху «вхождения в Запад» он в значительной степени обветшал.

Сталинград, как многомерное событие, как феномен, этой истории вовсе не чужд. Наравне с Куликовым полем, Бородино и другими сражениями, он является одним из столпов русского героизма.

Как я уже писал в первой статье, Сталинградской битве в деле «реставрации» повезло, историками и архивистами подготовлена для нее солидная база. Дело осталось за теми, кто облечет новое углубленное содержание в публицистические и художественные формы, переведет его на язык масс.

Этим мы и займемся в нашей серии статей, тем более что Сталинградской эпопее в наступившем судьбоносном году исполняется 80 лет.

Итак, давайте вернемся в жаркий июль 1942 года. Фронт прорван, потрепанные советские армии откатываются к Кавказу и Дону. Две мощнейшие немецкие группировки устремляются в юго-восточные пространства Союза. Одна из них, группа армий «Б», имеет изначально косвенные относительного общего плана задачи:

• выстроить прочную оборону по Дону и Волго-Донскому междуречью, обезопасив тыл наступающих на Кавказ войск;

• занять город Сталинград и нейтрализовать его как транспортный и военно-промышленный центр противника (в нем расположен один из крупнейших в СССР орудийных и танковых кластеров на базе заводов СТЗ, «Красный Октябрь» и «Баррикады»);

• пресечь ресурсное снабжение центральных и северных регионов Союза по Волге.

Ядром группы армий «Б» являлась мощнейшая 6-я полевая армия вермахта, созданная харизматичным нацистом Вальтером фон Рейхенау, но к лету 1942 года перешедшая под командование к одному из разработчиков плана «Барбаросса» Фридриху Паулюсу. Это было огромное (около 400 тысяч человек общей численностью), вооруженное последними образцами техники (особенно это касалось противотанковых средств и тяжелой артиллерии), опытное и пронизанное нацистской идеологией соединение. Нужно сказать, что, успешно наступая от самого Харькова, его командование немало зазналось и представляло себе противостоящие советские силы как незначительные, а поход к Волге и захват Сталинграда — относительно легкой прогулкой.

Перед этой наступавшей на восток грозной силой советская Ставка спешно выстраивала в излучине Дона новый Сталинградский фронт из резервных и более-менее уцелевших армий. Прикрывать город на Волге с запада должны были два свежих соединения: 62-я и 64-я армии. Несмотря на их хорошую комплектность и даже дополнительное усиление танками, для успешной обороны их было недостаточно — дивизии вытянулись буквально в «ниточку», оставив небольшие силы во втором эшелоне и в резерве. Усугубляло ситуацию и то, что часть соединений еще находилась в пути, разгружалась на железнодорожных платформах и выдвигалась к степным рубежам — это заставляло «соседей» дополнительно растягивать свои порядки. Еще одной роковой «ахиллесовой пятой» советской обороны было практически полное отсутствие тяжелой артиллерии, сгинувшей в отступлении и окружениях под Харьковом и Миллерово.

Столкновение оборонявшихся и наступающих должно было произойти в специфическом месте — большой излучине Дона, месте, где река совершает крутой поворот и уходит в сторону Азовского моря. Таким образом, за спиной у советских армий оказалась довольно крупная водная преграда, а переправы через нее превратились в объекты крайне важного значения. В дальнейших событиях, мы увидим, это сыграет весьма существенную роль.

Еще одним фактором, определившим характер степного сражения, стали крайне слабые представления противников друг о друге. Разведка 6-й армии явным образом провалила свою задачу, не углядев в полосе наступления сосредоточения двух свежих советских армий. А потому в изначальном плане Паулюса не было никаких окружений (чем вскоре пришлось заниматься), приказы диктовали соединениям прямолинейный марш к Дону, форсирование реки и быстрое занятие Сталинграда.

Советские части тоже видели перед собой лишь «туман войны». Неизвестно было, насколько крупные силы выделены противником для наступления к Волге, и куда придется их удар. Эта неопределенность породила два спорных тактических шага.

Первый — это выделение части соединений в так называемые «передовые отряды» (ПО), и их вынесение перед основной линией обороны на 60–80 километров. По задумке, они должны были замедлить продвижение противника, вступив с ним в бой, заставив развернуться и двигаться в боевых порядках. К тому же потенциально они могли нащупать «кулак» противника и определить направление его движения. Однако у этой тактики оказались серьезные изъяны. Вследствие недостатка автомашин мобильность передовых отрядов была крайне низкой, а ресурсы от основных сил они отбирали немалые — до 25% состава дивизий со средствами усиления. Вступая с передовыми отрядами в соприкосновение, немцы сковывали их с узкого фронта и обходили с флангов. В итоге передовые отряды были поодиночке разгромлены продвигавшейся на восток 6-й армией. Лишь остатки их смогли отойти в полосу основной обороны. Офицер штаба 62-й армии майор Кордовский позднее писал в докладе начальнику Генштаба А. М. Василевскому:

«В результате высылки ПО на большое удаление армия потеряла большое количество живой силы и мат. части до начала боя на переднем крае. ПО свою основную задачу выполнили очень мало».

Второй спорный тактический шаг — это попытка угадать место удара противника и создать в нем повышенную плотность войск. Командующий 62-й армией генерал В. Я. Колпакчи сосредоточил усилия обороны на левом фланге своей армии, по обе стороны от железной дороги, там, где Сталинград мог быть достигнут по кратчайшему расстоянию. Однако тем самым он еще более растянул и без того довольно разреженные порядки на других участках. Но именно по ним и пришелся удар.

Ставка ВГК не находилась в иллюзиях относительно способностей вновь выстроенной обороны, а потому еще до начала сражения были предприняты два других, уже стратегических, а не тактических, шага.

Во-первых, по Директиве № 9944101 от 8 июля 1942 года началась мощная переброска соединений с Дальневосточного фронта, где держались значительные силы на случай вступления в войну Японии. Всего по данной директиве приказывалось перебросить 8 стрелковых дивизий и 3 стрелковые бригады. К фронту они прибыли как раз в разгар Сталинградского сражения.

Во-вторых, в конце июля было запущено формирование танковых армий в составе Сталинградского фронта, которые должны были стать мощным подвижным средством борьбы против наступающего противника. Смысл идеи был в том, чтоб не отягощать штабы уже существующих армий танковыми корпусами, а объединить имеющиеся резервы под собственным управлением, создав отдельную силу. Структура танковой армии была предложена очень грамотная: три танковых корпуса, одна отдельная танковая бригада, две стрелковые дивизии, по два полка ПТО и ПВО. Этот «рецепт» за исключением замены стрелковых дивизий подвижной мотопехотой стал стандартом заключительного этапа войны, когда танковые армии являлись одним из основных инструментов наступления. Однако в конкретных тяжелых условиях лета 1942 года сделать всё точно по «рецепту» было вряд ли возможно. В итоге две созданные танковые армии Сталинградского фронта: 1-я и 4-я — имели серьезные недостатки перед аналогичными соединениями немцев. Они были сколочены в спешке, штабы их создавались на базе потрепанных в ходе отступлений штабов общевойсковых армий. Танковые армии сыграют в степном сражении в излучине Дона очень важную роль, но судьба их будет более чем драматична.

Гром грянул 23 июля, когда XIV танковый корпус немцев ударил по растянутому правому флангу 62-й армии, на котором держали оборону 192-я и 33-я гвардейская стрелковые дивизии. Для справедливости нужно сказать, что свою «сигнальную» функцию передовые отряды всё же выполнили — еще 21 июля один из них помог обнаружить крупное скопление танков противника в 40 километрах перед основной линией обороны. Весь резерв 62-й армии, а также 40-я танковая бригада были направлены в полосу 192-й дивизии. Однако остановить немцев это не помогло. Их крупные силы с ходу прорвали фронт и ушли в тыл обороняющимся. Вот как тот день описывал минометчик 33-й гвардейской стрелковой дивизии Александр Курченко:

«В шесть утра на наш полк двинулась целая лавина, больше сотни немецких танков. Полк был окружен врагами и отрезан от дивизии. В этот страшный день из нашей минометной роты в 72 человека в строю осталось всего лишь 11…

Танк с черно-белым крестом на башне внезапно остановился у бруствера нашего окопа. Из распахнутого люка показался танкист в черной форме и гортанно крикнул: «Русь, сдавайсь!» Стоявший рядом со мной Виктор Пучков вскинул винтовку, но тут же упал, сраженный выстрелом танкиста. И вот уже в окоп летит граната. Взорвавшись под упавшим Виктором, она не зацепила меня осколками. Люк захлопнулся, танк взревел двигателем и принялся утюжить наши окопы, наполовину присыпав землей и меня. Придя в себя, я увидел ужасную картину. Кроме меня и тяжело раненого Домбровского из расчета в живых не осталось никого. Миномет был также раздавлен гусеницами танка. Перебинтовав раненного и собрав медальоны и комсомольские билеты убитых товарищей, я стал ждать темноты, так как кругом стояли немецкие танки».

Цель немецких танкистов оставалась прежней — прорыв через Дон к Сталинграду. Вечером 23 июля штаб группы армий «Б» передал в 6-ю армию Паулюса:

«Цель наступления — Калач. При невозможности захвата там мостов— планомерная подготовка к форсированию. В случае удачного захвата— прорыв массой танковых и моторизованных сил к Сталинграду с прикрытием флангов пехотой».

Однако нужно сказать, что произошедший прорыв немцев сильно отличался от тех, что известны нам по 1941 году. Как уже говорилось, Паулюс оценивал советские силы как незначительные и никакого маневра на окружение не планировал. А потому вслед за танковыми соединениями не последовали сразу же пехотные, обычно расширяющие и закрепляющие прорыв, создающие стенки будущего «котла». Возникла пауза, в ходе которой потрясенные советские соединения оправились, частично «запечатали» прорыв и вступили в бой с наступавшими пехотными частями противника. Создалась странная «перемешанная» ситуация, когда танковые силы немцев создавали хаос в глубине обороны 62-й армии и рвались к переправам через Дон, а советские дивизии, находясь фактически в окружении, нарушали коммуникации ушедшего за спину противника (из-за чего тот стал испытывать проблемы с подвозом горючего). Тем не менее обстановка на правом фланге была критической. Штаб 192-й дивизии был разгромлен, а ее командир А. С. Захарченко погиб в бою. Для управления окруженными войсками в «котел» самолетом У-2 был отправлен начальник оперативного отдела 62-й армии полковник К. А. Журавлев. Прибыв на место, он установил связь и уже 25 июля собрал соединения в «группу Журавлева». Его первое сообщение из «котла» было полно боевого оптимизма:

«Приземлился в Майоровском, что 12 км западнее Верхней Бузиновки. Остался в расположении 1177-го ИПТАП, полк сегодня отбил атаку 65 танков. Подбито 8 танков и несколько автомашин с пехотой… В общем, пока всё в порядке. Я еще всё не уточнил, но картина радостная. Настроение хорошее. Сегодня приму все меры, чтобы установить полную картину. Одно плохо — это отсутствие огнеприпасов. Все тылы отрезаны, и боеприпасов нет, а где есть— крайне ограничено. Питание буду разрешать за счет местных средств. Крайне желательно иметь радиостанцию».

Единственным средством борьбы против прорвавшегося в тыл противника мог стать подвижный резерв. В арсенале 62-й армии им являлся 13-й танковый корпус под командованием полковника Т. И. Танасчишина. Достоинством корпуса была хорошая укомплектованность танками (94 Т-34, 63 Т-70, 10 бронемашин), а серьезными изъянами были неопытность механиков-водителей (в основном по 3–5 часов вождения), слабая мотопехота и артиллерия. 24 июля одна из бригад корпуса атаковала занятую немцами станицу Качалинскую, а две другие бригады участвовали в запечатывании прорыва, в который вслед за танками начала наступление 113-я пехотная дивизия немцев. Вот как о выдвижении корпуса вспоминал комиссар штаба одной из бригад Н. Е. Удалов:

«Было около 12 часов дня, пылающее солнце в зените. Его пронизывающие огнем лучи до предела накалили землю, сталь, воздух. С усталых лиц стрелков и танкистов струится соленый солдатский пот. С воздуха роняли на землю зловещие крылатые тени немецкие самолеты. Для большей безопасности на ходу подается команда: увеличить интервалы между танками, машинами, людьми! Скорость всё больше нарастает. Обширное яровое поле словно охватило пожаром, и без того душнопалящий воздух смешался с толстым густым слоем серо-темной едкой пыли, словно лопатами выбрасываемой из-под себя танками. Казалось, что земля дымила. Смотреть и дышать стало трудно».

В ходе атак все бригады корпуса несли серьезные потери. Сказывалось доминирование немцев в авиации и артиллерии — по сути, атаку на Качалинскую помогли отразить удары пикирующих бомбардировщиков «Штука» (Junkers Ju 87). 113-я пехотная дивизия была также крайне тяжелым противником — в ее арсенале находились новейшие противотанковые 75-мм орудия ПАК-40 и мощные самоходки, способные поразить любой советский танк на расстоянии в 2 км. 13-й танковый корпус был способен лишь временно удержать ситуацию, для перелома его сил было крайне недостаточно.

Одновременно с драмой на правом фланге 62-й армии возникла угроза в полосе 64-й армии — 25 июля здесь начал наступление LI армейский корпус немцев. Первые его атаки удалось отбить, но уже 26 июля 297-я пехотная дивизия противника, прорвав советскую оборону, вышла к реке Чир и сформировала плацдарм на ее восточном берегу. Командование 64-й армии предприняло несколько довольно результативных шагов для ликвидации кризиса, но итог всё равно оказался тяжелым — дивизии армии были буквально выдавлены с западного берега Дона. Вынужденная переброска частей на восточный берег проходила тяжело и с большими потерями: немецкая авиация разбомбила переправу у станицы Нижне-Чирской и нужно было спешно создавать новую. Успешно выдавив за Дон 64-ю армию, немцы обезопасили свой правый фланг и теперь могли разбираться с 62-й армией в одиночку.

Общая ситуация складывалась для советской стороны крайне мрачной. Вечером 24 июля в Калач-на-Дону, где располагался штаб еще только формируемой 1-й танковой армии, прибыл представитель Ставки генерал-лейтенант А. М. Василевский. Там он по телефону заслушал доклад командующего 62-й армии В. Я. Колпакчи. Его примерный текст сохранен в мемуарах начальника штаба 1-й танковой С. П. Иванова:

«Докладываю итоги дня. Головные подразделения немецкой мотопехоты прорвались к Дону в районе Голубинского, заняли Скворин, обойдя с севера правофлаговые соединения армии. Другие вражеские танковые и пехотные части вышли к реке Лиска у Качалинской. Противнику, очевидно, удалось разгромить штабы наших 184-й и 192-й стрелковых дивизий, находившихся в районе Верхней Бузиновки, потому что связь с командованием данных соединений полностью утрачена. Полагаю, что части этих двух дивизий остались в тылу у гитлеровцев без управления. Считаю, что с выходом противника к Голубинскому и Скворину создалась реальная угроза окружения значительной части сил армии. Под угрозой удара немецких танков находится и мой штаб в Володинском. Намеревался немедленно организовать контрудар на Скворин, но предназначавшаяся для этого 196-я дивизия всё еще не сменена частями 64-й армии. У Чуйкова (он тогда временно командовал 64-й армией. — Прим. В.Ш.) тоже какие-то трудности. Без вашей помощи обойтись не могу. Жду ваших указаний».

Оценив критическую обстановку, Василевский принял решение экстренно вводить в сражение недосформированную 1-ю танковую армию:

«Всю ответственность за последствия принятого решения я беру на себя и буду докладывать товарищу Сталину о причинах, по которым мы прибегаем к этой крайней, но совершенно необходимой сейчас мере».

Счет шел на часы — прорыв немецких танков к главному мосту через Дон у Калача был лишь вопросом времени. Утром 25 июля танкисты генерал-майора К. С. Москаленко должны были идти в бой, чтобы переломить ситуацию…

(Продолжение следует.)