Если изначально рассматривать всех мужчин как обладателей мужской солидарности по эксплуатации женщин, состоящих в негласном «заговоре» против женского пола (а ведь именно это говорят феминистки в своих работах), то получается, что ту сферу, которая еще считается натуральной, то есть отношения мужчин и женщин в семье, нужно вывести в область политическую. Не так ли?
Но ведь говорится не только это! В отношения между супругами тут же вводятся контрактные и денежные отношения. Что значит оплата домашнего труда женщине, если это не государственная помощь семье? А ведь анархисты, как и либертарианцы, в принципе враждебны государству, а стало быть, эта помощь не может быть в их концепции государственной. Значит, речь не о государстве, а об ином «работодателе» — это мужчина должен платить женщине за домашний труд и воспитание детей. И только ли за это? Ведь есть и еще одна сфера взаимоотношений мужа и жены в семье. Да-да, вы правильно догадались! И о том, что это именно так, а не наши лихие домыслы, говорят попытки феминисток добиться новой «нормы» — подписания согласия на каждые интимные отношения. Независимо, в браке или вне брака. Эта идея была вброшена в общественную дискуссию в ходе шумной кампании против харассмента (домогательств), сотрясавшей «продвинутое человечество» в 2018 году.
Как эта подмена естественных отношений делается? Сначала материнство, рождение и воспитание детей называется «воспроизводством рабочей силы» — формулировка сама по себе уже вызывает отторжение, так как похоже, что говорится о разводе скота на ферме. Затем «воспроизводство» объявляется одной из функций женщины и далее говорится, что это услуга. Все предыдущие века женщина была вынуждена предоставлять данную «услугу» бесплатно. А как может человек предоставлять бесплатно услугу, которая не приносит ему особого удовольствия? Конечно же, только через угнетение. Затем говорят, что вообще-то родить ребенка за деньги может и суррогатная мать, а воспитать — профессиональные родители, тоже за деньги. И что уже проводятся эксперименты по выращиванию эмбриона в свиньях и в искусственных инкубаторах. Что, соответственно, женщина может быть освобождена от выполнения этой функции, и в то же время завести себе ребеночка сможет кто угодно по собственному «свободному выбору» (то есть платно) и без принуждения кого-то брать на себя бесплатно издержки деторождения и ухода за детьми.
Как тут не вспомнить антиутопию Олдоса Хаксли «О, дивный новый мир!», которая начинается с описания фабрики по производству генетически разделенных на касты людей в специальных инкубаторах, а слова «папа» и «мама» являются неприличными и даже ругательными. Кстати, напомним и такую мелкую примету времени, как замена этих двух слишком традиционных слов новаторским «родитель 1» и «родитель 2», уже введенная в законодательства кое-каких (продвинутых, естественно) стран.
Понятно, что мир, в котором «воспроизводиться» смогут не все, а только те, у кого на это есть средства, — старая мечта евгенистов. Остальные либо «воспроизводиться» вообще не должны, либо станут выполнять роль суррогатных матерей, то есть прислуги, которая профессионально и за деньги (но зато не насильственно!) будет заниматься «репродуктивным трудом». Также предполагается функция платных «профессиональных родителей». То и другое уже вовсю практикуется. Где во всей этой модели есть место любви? Не задавайте риторических вопросов, пожалуйста. Любовь — понятие устаревшее еще поболее «мам» и «пап»: подмена его понятием «секс» идет аж со времен сексуальной революции. И можно только восхищаться силой Природы и устойчивостью человеческих «предрассудков», наблюдая за тем, как упорно и длительно Человек сопротивляется такой переделке.
Буржуазные феминистки, прикрываясь марксизмом и антикапитализмом, на самом деле продвигают этот самый капитализм все глубже и глубже — во все еще не переваренные капитализмом, социальные институты. И, конечно, поразительно, что апеллируют при этом к Марксу.
Вот что говорит Федеричи в одном из своих интервью, комментируя феминистскую борьбу 70-х годов за право женщин на наемный труд (против которого она как раз и представила свою стратегию оплачиваемого домашнего труда): «Феминизм 70-х годов не мог представить, что женщины выходят на рынок труда в самый кризисный момент. Но дело в том, что наемная работа вообще никого никогда не освобождала. Идея освобождения заключается в достижении равенства возможностей с мужчинами, но она основана на фундаментальном недопонимании роли наемного труда в капитализме. Теперь мы видим, что эти надежды на полное преобразование были напрасны. В то же время мы видим, что многие женщины достигли большей независимости за счет наемного труда, только вот достигли они большей самостоятельности от мужчин, а не от капитала. Это позволило многим женщинам жить самостоятельно или работать, в то время как их партнер не имеет работы. Это как-то изменило динамику отношений в семьях, но в целом это не изменило отношений между мужчинами и женщинами». То есть цель — именно изменение отношений между мужчинами и женщинами, а не равенство их возможностей, открывающее женщинам некие социальные горизонты. И, по Федеричи, если поступление женщин на работу в целом не изменило отношений между мужчинами и женщинами в семьях, то надо сделать сами отношения в семье — наемными. Фактически предлагается — в вопиющем противоречии с Марксом! — отчуждение тех последних человеческих отношений, которые еще не были десакрализированы и сведены капитализмом к чисто денежным.
Впрочем, дебатов на эту тему в свое время в США было слишком много. Здесь я хотела только познакомить читателей с существованием данной проблематики, широко обсуждаемой на Западе. Особенно страшно становится, когда видишь ту популярность, которую получила книга С. Федеричи, по сути крайне враждебная марксизму, именно среди леваков всех мастей и так называемых тру-марксистов. Что ж — закономерный результат деятельности «марксистских» кружков, которые вместо реального изучения Маркса и его теории шустро жонглируют терминологией, вконец запутывая своих адептов!
Двигаясь далее по книге Федеричи, мы видим, как она упрекает Маркса в том, что он считает капитализм «необходимым шагом в процессе человеческого освобождения». «Маркс считал, — пишет Федеричи, — что ликвидация мелкой частной собственности увеличила (в степени, несравнимой с любой другой экономической системой) производительность труда, создавая тем самым материальные условия для освобождения человечества от дефицита и нужды. Он также предполагал, что насилие, царившее на ранних этапах капиталистической экспансии, будет отступать по мере становления капиталистических отношений, когда эксплуатация и регламентирование труда будет осуществляться главным образом за счет работы экономических законов (Маркс, 1909, том 1). В этом он глубоко заблуждался».
В чем именно он заблуждался, позвольте спросить? Разве капитализм не сделал именно это на Западе, подкупая рабочих определенными социальными уступками, встраивая их в рыночные отношения? Конечно, сделал, но Федеричи считает, что и сейчас «так же, как и раньше, большая часть насилия направлена против женщин, ибо даже в эпоху компьютеров завоевание женского тела по-прежнему является предварительным условием накопления труда и богатства, как показывают институциональные инвестиции в развитие новых репродуктивных технологий, направленных на то, чтобы более чем когда-либо свести женщин к маткам». Каким образом «завоевание женского тела» является предварительным условием обогащения — если речь не идет о браке с богатой наследницей, что, согласитесь, не столь распространенный вариант, — пусть останется на совести автора тезиса. Мы же продолжим интересоваться, в чем тут неправота Маркса. Да, капиталисты во многих странах использовали пролетариат, чтобы утвердиться во власти и добиться необходимых им законов, делают они это и сейчас. И сделали они это как раз в тех демократических странах, где не произошло социалистической революции. В последних же развитие пошло по другому пути и, кстати, без уничтожения института семьи, без «сведения женщин к маткам» или введения политики меньшинств. Но ведь было именно развитие! Так, может быть, именно это развитие и не нужно современным левакам — ведь оно, как говорит автор, «не избавляет от разрушительных последствий для жизни и окружающей среды»? Не потому ли леваки на Западе под предлогом изобретенной сразу после Второй мировой войны теории «двух тоталитаризмов» оказались так же враждебны советскому пути развития (или, например, кубинскому), как и весь капиталистический Запад в целом? Ведь и разрушен СССР был именно под такой левацкий проект неразвития, под идеологию неразвития, о чем они свидетельствуют сами, а мы разберем чуть позже.
Но продолжим читать Федеричи: «Капитализм был контрреволюцией, уничтожившей возможности, появившиеся благодаря антифеодальной борьбе, возможности, реализация которых могла бы избавить нас от разрушительных последствий для жизни и окружающей среды, ознаменовавших наступление капиталистических отношений во всем мире. Это необходимо особо подчеркнуть, так как вера в то, что капитализм „вырастает“ из феодализма и представляет собой более высокий общественный строй пока еще не развеяна».
Тут ни много ни мало опровергнут исторический материализм, основой которого является признание развития производительных сил и производительности труда, в частности, материального производства (то есть труда как такового) одним из ведущих факторов развития общества.
И удивляет не само «покушение на основы», а то, что совершает его не кто-то посторонний марксову учению, а идеолог современного как бы левого и даже «марксистского» направления. Это странно. Разве не говорил Маркс о том, что капитализм был необходим для развития средств производства до необходимого уровня, чтобы преодолеть нехватку материальных благ и голод и тем самым открыть дорогу новому справедливому обществу? Разве не развились эти средства производства действительно до высочайшего уровня, когда медицина смогла победить множество смертельных болезней? Разве при справедливом распределении невозможно, действительно и уже сейчас, избежать голода и нужды на планете?
Маркс писал: «Буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль. <…> Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, применение химии в промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический телеграф, освоение для земледелия целых частей света, приспособление рек для судоходства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населения, — какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах общественного труда!» Так в каком смысле капитализм был контрреволюцией? Понятно, в каком! В том смысле, что именно «покорение сил природы, машинное производство, применение химии в промышленности и земледелии, железные дороги, освоение для земледелия целых частей света и приспособление рек для судоходства», , а также «словно вызванные из-под земли массы населения» и являются главным злом для этих феминисток, а вовсе не денежные и классовые отношения как таковые. Да и за что боролись средневековые ремесленники и крестьяне вместе с мифическим «женским движением»? За возврат в рабовладельческий строй? За свободное неорганизованное существование, каждый со своей сохой на своем огороде и со стремлением вернуться в Золотой век? В то, что у крайне правых называется примордиальной традицией?
Федеричи пишет: «В ходе антифеодальной борьбы мы находим первое в европейской истории свидетельство о массовом женском движении, направленном против устоявшегося порядка и участвующем в построении альтернативных моделей общественной жизни. Борьба против феодальной власти также породила первые организованные попытки бросить вызов доминирующим социальным нормам и установить более равноправные отношения между женщинами и мужчинами. В сочетании с отказом от принудительного труда и торговых отношений, эти сознательные формы социальной трансгрессии создали мощную альтернативу не только феодализму, но и капиталистическому порядку, которым феодализм был заменен, показывая, что другой мир возможен, и побуждая нас задать вопрос, почему же эта возможность так и не была реализована». Что же это за другой мир? Первобытный коммунизм в его первозданном варианте? Мир анархии и хаоса? Мир «чудесной» гармонии Матрилинейности против насилия ужасного патриархата? Ну да, конечно, речь именно об этом.
Маркс считает капитализм прогрессивным только постольку, поскольку он развивает средства производства, а следовательно, и общественные отношения, необходимые для дальнейшего прогресса, после чего именно на восходящий класс — пролетариат — будет возложена мессианская задача покончить с неравенством. Хорошо известно, что он говорит по этому поводу: «Средства производства и обмена, на основе которых сложилась буржуазия, были созданы в феодальном обществе. На известной ступени развития этих средств производства и обмена <…> феодальные отношения собственности уже перестали соответствовать развившимся производительным силам. Они тормозили производство, вместо того чтобы его развивать. Они превратились в его оковы. Их необходимо было разбить, и они были разбиты. <…> Но буржуазия не только выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее это оружие, — современных рабочих, пролетариев». То есть Маркс описывает механизм, через который мир придет к справедливому бесклассовому обществу при технической возможности выйти из полной нищеты всем.
О том, что капитализм более невозможен и должен во что-то переродиться, сейчас уже говорят и сами капиталисты, причем даже на Давосских форумах. Стало быть, сейчас мы находимся в точке нестабильности, с которой волей-неволей человечеству придется куда-то двигаться. Опять же «пределы роста» и все прочее… Ну, а если не двигаться вперед, то придется идти назад. Но куда? В столь восхваляемый феминистками Золотой век, век Сатурна. В «матриархат», господа и товарищи! Фактически современному человеку, не имеющему внятных смыслов и цели за границами собственной жизни и изрядно уставшему от урбанистического мира со становящимися все более механистическими отношениями в социуме, предлагают погрузиться в блаженную бессубъектность и бессознательность, слившись с природой. На пропаганду такого решения брошены серьезные силы, целая индустрия — книги, фильмы, игры… Его продвижением заняты нью-эйджевские секты и коммуны. Все это стало уже привычным контекстом. Экзотичен разве что субъект, причем субъект, которому приписывается особая роль в истории.
Несмотря на то, что исторический материализм придает важнейшее значение развитию производительных сил, он, однако, отмечает роль личности, да и в целом человека в Истории. Маркс не уничтожает субъектность как таковую, хотя это уже начали делать постмарксисты, которые назвали свободу воли лишь иллюзией. У Маркса же субъект действия коллективный, им является пролетариат как класс, после того как оформится его классовое сознание. Кто же является революционным субъектом (тоже коллективным) у Федеричи? Ведьмы! «Мог ли заговор Калибана иметь другой исход, если бы его участницами были женщины? Если бы заговорщиками были не Калибан, Тринкуло и Стефано, а мать Калибана Сикоракса, могущественная алжирская ведьма, которую Шекспир прячет на заднем плане своей пьесы, и сестры ведьм, которых параллельно с Конкистой жгли на столбах в Европе?» — вопрошает она. И что же за «другой мир» был возможен в результате победы ведьм?
Для анархистки Федеричи любая централизация власти, да и сама власть, являются злом. Ссылаясь на Фуко, она пишет: «В декартовой модели человека мы видим ту же централизацию функции управления, которая в этот период появляется на уровне государства, ибо задачей государства было управлять телом социума, так что разум становится повелителем новой личности». А стало быть: «В этом смысле механицизм способствовал усилению контроля правящего класса над природным миром, и прежде всего, контроля над человеческой природой, что было самым необходимым шагом».
И Федеричи выносит свой вердикт: «В этот «век гениев» — Бэкона, Кеплера, Галилея, Шекспира, Паскаля, Декарта — век, который видел триумф коперниканской революции, рождение современной науки и развитие философского и научного рационализма, колдовство стало одной из любимых тем дебатов в среде европейской интеллектуальной элиты. Судьи, адвокаты, государственные служащие, философы, ученые, теологи — все были поглощены «проблемой», писали памфлеты и демонологии, соглашаясь с тем, что это было наиболее гнусным преступлением, и призывали к его наказанию.
Нет никаких сомнений, что охота на ведьм была крупной политической инициативой. Подчеркивая это, я вовсе не умаляю роли, которую церковь сыграла в преследовании. Римско-католическая церковь предоставила метафизическое и идеологическое обоснование для охоты на ведьм, и спровоцировала преследование ведьм как ранее спровоцировала преследование еретиков. Без Инквизиции, без множества папских булл, призывающих светские власти искать и наказывать «ведьм», и более всего, без многих веков женоненавистнических кампаний Церкви, охота на ведьм не была бы возможна».
Далее Сильвия Федеричи задается вопросом, а действительно ли развитие современного научного метода можно рассматривать как причину охоты на ведьм? На этом, говорит она, настаивает Каролин Мерчант в книге «Смерть природы» (1980 г.), находя корни преследования ведьм в сдвиге парадигмы, спровоцированном научной революцией и конкретно развитием декартовой механистической философии.
«По мнению Мерчант, этот сдвиг заменил органическое мировоззрение, которое рассматривало природу, женщин и землю как матерей-кормилиц, механистическим мировоззрением, которое понизило их в статусе до „пассивных ресурсов“, стирая любые этические ограничения на их эксплуатацию (Merchant 1980:1275). Женщина-как-ведьма, утверждает Мерчант, преследовалась как воплощение „дикой стороны“ природы, всего того, что в природе казалось беспорядочным, неконтролируемым, и поэтому противоречащим проекту, осуществляемому новой наукой».
Это была социальная алхимия, говорит Федеричи, которая превращала не свинец в золото, но телесные силы в рабочие. Ибо такая же зависимость, как та, которую капитализм внедрил между землей и работой, теперь начинала управлять отношениями между телом и трудом. В то время как труд начинал рассматриваться как динамическая сила, имеющая бесконечный потенциал развития, тело рассматривалось как инертная, стерильная материя, которая только благодаря воле может перейти в состояние, аналогичное тому, которое в ньютоновской физике устанавливалось между массой и движением, где масса стремилась к покою до тех пор, пока к ней не прикладывали силу. «Тело должно было умереть, чтобы рабочая сила могла жить. Что умерло, так это концепция тела как вместилища магических сил, которая преобладала в средневековом мире. В реальности она была уничтожена. Ибо на заднем плане новой философии мы находим обширную государственную инициативу, в результате которой то, что философы классифицировали как „нерациональное“, становилось преступлением. Это вторжение государства было необходимым подтекстом механицизма».
Именно в таком свете, по мнению Федеричи, нам следует воспринимать атаку против колдовства и магического восприятия мира, которые, несмотря на усилия Церкви, продолжали преобладать среди простого народа в Средние века. «В основе магии лежала анимистическая концепция природы, которая не признавала никакого разделения между материей и духом, и, следовательно, изображала космос как живой организм, населенный мистическими силами, где каждый элемент находился в „симпатической“ связи с остальными. Уничтожение подобных практик было необходимым условием для капиталистической рационализации труда, поскольку магия считалась незаконной формой власти и способом получить что угодно без труда, то есть отказом от работы в действии».
В главе «Охота на ведьм, охота на женщин и накопление труда» Федеричи говорит о том, что самое важное различие между ересью и колдовством заключается в том, что колдовство считалось женским преступлением. «К XVII веку ведьм обвиняли в заговоре с целью уничтожить способность людей и животных к воспроизводству, в абортах и в принадлежности к детоубийственной секте, которая занималась убийством детей или принесением их в жертву дьяволу. В народном воображении ведьма также стала ассоциироваться с развратной старой женщиной, ненавидящей новую жизнь, которая питается детской плотью или использует детские тела, чтобы делать свои магические зелья — позже этот стереотип распространялся через детские книги». Она задается вопросом: почему же произошел такой поворот от ереси к колдовству?