Россия со всеми ее несовершенствами является страной, которая приняла вызов неонацизма, начав специальную военную операцию по демилитаризации и денацификации Украины. Первым крупным городом, который освободили вооруженные силы России, стал Мариуполь. О том, как живут люди в освобожденном городе, что изменилось после разгрома украинской группировки, рассказал житель Мариуполя журналист Андрей Киор в беседе с корреспондентом газеты «Суть времени».
Корр.: Добрый день, Андрей Леонидович!
Андрей Киор: Здравствуйте!
Корр.: Расскажите, как в Мариуполе встречали Новый 2023 год, первый после возвращения в Россию?
Андрей Киор: Встреча Нового года в Мариуполе в этом году была особенной. Во-первых, произошло очень много изменений, о которых всем известно. Накануне Нового года, за две-три недели, многие делились со мной эмоциями, что нет того ощущения праздника, которое было раньше. Но чем меньше дней оставалось до Нового года, тем больше это ощущение у людей появлялось. Потому что помимо самого настроения, которое зарождалось, в последние дни в городе появлялись красивые, огромные, шикарные новогодние елки — главный символ этого праздника. Нельзя было не заметить, что этих новогодних символов в этом году в Мариуполе было как никогда много. Они очень сильно отличались от того, что было раньше. Эти ёлки были выше, стройнее, красивее, лучше освещены. Такого количества ёлок в Мариуполе не было никогда, потому что регионы России, которые нам помогают, прислали их и установили. Плюс в городе проходил ряд новогодних мероприятий, которые поднимали людям настроение. Поэтому праздник прошел очень знаково и ярко.
Особенно учитывая тот факт, что для многих встреча Нового года под бой курантов, к которому мы привыкли, — я имею в виду тех людей, которые родились и жили в этом городе, еще когда бой курантов за новогодним столом был неотъемлемой традицией. Во времена Украины этого не было, хотя люди всё равно включали российские каналы и встречали Новый год. Отдельно, еще по московскому времени, и всё равно с курантами. Но в этом году для нас всё совпало, и мы наконец-то снова его встречали так, как мы привыкли, так, как мы любили, что в наших сердцах, в наших душах: под бой курантов — это знаковое. Даже для наших детей, которые этот бой курантов слышали за нашими новогодними столами. Мы встречаем Новый год вместе с большой Россией под бой курантов!
Корр.: Время летит очень быстро. Невозможно не заметить. Еще недавно Россия и все, кто ей сочувствовал, праздновали вхождение освобожденных от украинского нацизма территорий в состав Российской Федерации. И вот уже суровые будни по обустройству новых территорий в широком смысле этого слова. Скажите, как для вас выглядят эти будни?
Андрей Киор: Сегодня процессы восстановления Мариуполя идут… я боюсь подобрать неправильное слово, чтобы никого не напугать своим пафосом, но это, поверьте, констатация факта, не больше, — это какие-то фантастические темпы. Вряд ли можно привести пример из кинематографа или из литературы, с чем можно было бы сопоставить то, что мы видим каждый день вокруг себя. Таких примеров мне в голову не приходит. Это что-то нереальное, когда процессы, на реализацию которых любой здравомыслящий человек может отвести 3, 5, 10 лет, происходят в буквальном смысле слова на наших глазах очень быстрыми темпами.
Возрождается вся разрушенная инфраструктура, ведется строительство новых домов, сносятся старые, которые уже восстановить нельзя, во всех уголках появляется освещение, открываются магазины, кафе, предприятия сферы услуг. Это вроде бы обычные пунктики, но если учесть, что еще совсем недавно здесь был каменный век: здесь не было не то что этих всех предприятий или домов, здесь людям негде было жить, здесь не было длительное время ни света, ни воды… Вообще ничего, что можно себе представить для цивилизованного места. Здесь не было абсолютно ничего, даже власти. Здесь просто был город-призрак.
Мы выходили с дочками на поиски еды, воды, когда это было безопасно. Если учитывать тот факт, что это было совсем недавно, а сегодня такое уже позади — мы видим небывалое по темпам восстановление, и вот тут начинаешь ценить простые вещи и понимать уровень происходящего вокруг себя.
Корр.: На данный момент вы работаете над созданием круглосуточного мариупольского телеканала. Расскажите, как идет работа над этим проектом?
Андрей Киор: Как и работа над всем, касающимся восстановления в Мариуполе, — с большим трудом. Любой процесс в Мариуполе сегодня очень непростой. То, что в обычной жизни, в обычном городе, нормальном, занимает какое-то определенное время, здесь, в Мариуполе, нужно умножать это на 4, а то и на 10 в некоторых ситуациях. Поэтому, конечно, задача очень непростая.
У нас есть хорошая команда. Команда профессионалов-энтузиастов. К сожалению, почти у всех или большинства из нас в пожарах войны пропало практически всё оборудование. У нас уже была готовая студия, нам оставалось только получить лицензию. Но, по понятным причинам, мы не смогли это сделать. Сейчас идем по этому пути заново. Мы находим то, что нам нужно. Кто-то передает нам необходимое оборудование, кто-то помогает его приобрести.
Этот канал будет насыщен исключительно мариупольским контентом. Такого контента мы снимаем очень много каждый день, но загвоздка с монтажом. В любом случае та хроника, что мы сегодня снимаем, будет представлять огромный интерес для истории Мариуполя уже в ближайшем будущем.
Такие процессы не каждый день увидишь: в истории не слишком часто, к счастью, наверное, такое происходит. Это пример для людей, может быть, чтобы задумались: стоит ли идти по этому неровному пути.
Корр.: Денацификацию Украины можно назвать злободневным вопросом. Ее не осуществить без идеологической общественно-культурной инициативы на местах. На ваш взгляд, как это сделать?
Андрей Киор: Мне кажется, что на местах эти процессы происходят сами с собой по одной простой причине. Произошедшие события были на виду у всех, кто был в Мариуполе, кто видел бои за город. Огромное число людей, по оценкам некоторых экспертов, в Мариуполе на момент проведения специальной военной операции находилось порядка 180–200 тысяч жителей.
На данный момент вернулись, наверное, не меньше 50 тысяч. Я думаю, что сегодня в Мариуполе с учетом того, что у нас работают более 30 тысяч строителей из России, в городе живет не меньше 250 тысяч человек.
Люди, которые оставались в Мариуполе, своими глазами видели, как всё происходило. Они видели, кто сражался за них. Они быстро поняли, чем занимаются украинские военные. Поняли, кто их «защищает» так, чтобы нанести максимальный ущерб, разрушить большое количество жилых зданий, причем таким образом, чтобы было максимальное количество жертв среди мирного населения. Это невозможно скрыть, какими ты словами ни прикрывайся, какие оправдания ни придумывай.
Либо ты ставишь свою военную технику в 100 м от дома на каком-то заброшенном пустыре, где есть бывший завод, например, «Октябрь», либо ставишь прямо под жилым домом, где в этот момент прячется 80 человек… Вот если ты выбираешь не заброшенный завод или пустырь, а жилой дом, то всем понятна твоя тактика. Всем понятно, что тебе не интересно, чтобы ответные удары приходились по пустырю. А надо, чтобы ответные удары пришлись именно по жилому дому, в подвале которого сидит 80 человек в этот момент.
Когда российская армия отодвинула украинскую от нашего дома, то больше снарядов на наши здания не прилетало. ВС РФ вели все свои обстрелы как раз со стороны территорий заброшенных предприятий и, соответственно, ответные удары прилетали туда. Вот это просто один маленький пример.
Я уже не говорю о каких-то явных моментах, когда украинские солдаты просто стреляли в мирное население. Это реальные факты. Это не истории из интернета. Это было. Это школа для каждого, кто наблюдал то, что здесь происходило. То, что ты видишь своими глазами, — несравнимо ни с какими другими пропагандистскими действиями.
Те люди, которые здесь остались, на 99,9% понимают, что происходит, где находится правильная сторона, видят, где добро, где зло, где правда, а где ложь. Они за Россию, за справедливость, они против нацизма. Всё равно есть, конечно, очень малое число людей, которых я бы отнес к сомневающимся, а не к противникам России. Я думаю, либо время таких людей вылечит, либо их нужно оставить при своем мнении, потому что перевоспитать этих людей, скорее всего, будет очень сложно, если они не поняли этого даже на личном примере.
Корр.: Вы общаетесь с множеством волонтеров, независимых журналистов. Что объединяет всех этих людей и кого среди них вы могли бы отметить?
Андрей Киор: Да, к счастью, в Мариуполь очень много приезжает хороших, замечательных людей — волонтеры, журналисты, в том числе иностранные журналисты. И очень приятно, когда они тоже сами оценивают всё то, что произошло.
Часто иностранные журналисты изначально нам не доверяют. Но когда они общаются с людьми на улице, подходят к случайным прохожим и спрашивают: «Расскажите, как здесь всё было», когда они видят всё своими глазами, когда слышат конкретные истории людей, то у них внутри что-то происходит, они меняются.
Например, у мужа жену нацисты не выпускали из подвала. Ему сказали: «Нет, она будет с ребенком сидеть здесь. Ты можешь просто приходить общаться с ними через решеточку». Да, это в наше время, это не фильм про войну, это украинские «защитники» не выпускали жену с ребенком из бомбоубежища. Там сидело человек 20 в гостинице «Спартак», а муж сидел в другом бомбоубежище с нами. И вот он пришел в шоке и говорит: «Я хотел их сюда перевести, а мне не дали, сказали: «Нет». То есть эти факты и примеры говорят сами за себя.
Был у меня в гостях сербский журналист Игорь Дамьянович. Был недавно американский журналист Джон Дуган, британский блогер Майкл Джонсон. Общался с итальянским журналистом Маурицио Веццози. Очень важно, что такие люди за рубежом есть, их намного больше, чем можно себе представить. Мы привыкли к тому, что весь Запад против России, будто бы они там все на одно лицо. Ничего подобного. Мы тоже общались с этими журналистами. Мы тоже брали у них интервью. И судя по их реакции, всё не так однозначно и в США, и в Италии, и в других странах, о которых мы говорим.
Я читал комментарии к интервью, которое выложил на своем Youtube-канале американский блогер Джон Дуган, у него аудитория англоязычная — это жители США, Канады, Франции, Португалии, Австралии — англоязычный мир. Так вот, подавляющее большинство комментаторов адекватно воспринимают то, о чем он говорит. Он говорит правду, он увидел, что здесь было, общался с людьми, он понял, кто здесь был агрессором, понял, кто здесь людям не давал жить, понял, кто затеял эту войну, кто был инициатором конфликта.
Мне приятно, что таких людей на самом деле очень много, что поддержка России в реальности намного больше, чем кто-то нам об этом говорит. Если даже говорить по количеству стран, то большая часть стран на планете не поддерживает действия США, Европы и Украины. Если говорить о населении, то население этих стран (США, Европа, Украина) тоже в большинстве своем не поддерживает действия своих собственных властей.
Это, конечно, страшно, что такое маленькое число людей может создать такую картину, что якобы весь мир, вся планета против России. Понимаете? А по факту это какой-то мизер, который пытается остальному миру навесить на уши лапшу. Приятно то, что эта лапша начинает опадать, а правда начинает выходить наружу, как раз благодаря иностранным журналистам.
Корр.: Вы говорите, что в мире существует низовая антинацистская инициатива. Что, по-вашему, ей необходимо сделать, чтобы стать эффективнее в достижении поставленных целей?
Андрей Киор: Это сложный вопрос, потому что мы ведь стремимся к миру. Но мне кажется, что наше чрезмерное увлечение дипломатическим подходом к решению вопросов, которые требовали жесткой реакции, и привело к тому, что мы имеем. По истории, которую мы с вами знаем, и вообще, по каким-то принципам международного цивилизованного сообщества добро до последнего пытается переубедить зло на словах. И Россия — это самый яркий тому пример, как великое дипломатическое терпение позволяет годами тому же НАТО оккупировать планету, уничтожать страны, а мы дипломатическим путем пытаемся объяснить США, что это плохо — приближаться к нашим границам. Мол, не надо этого делать.
Поэтому если говорить о низовой антифашистской инициативе, мне кажется, ее нужно превращать в добро с кулаками. На данный момент люди могут обосновать свое мнение. Они могут в каком-то споре аргументированно выиграть вот эту информационную войну. Но для того, чтобы их не воспринимали как слабую сторону, как слабого противника, эти люди должны объединяться в военизированные подразделения.
Это может быть неправильно с этической точки зрения, с точки зрения стремления к миру. Но сейчас такое время, когда для победы добра недостаточно одних только пропагандистских приемов, если они не подкреплены реальной силой.
Корр.: Стоял ли для вас когда-нибудь вопрос уехать из Мариуполя, и при каких обстоятельствах вы бы это сделали?
Андрей Киор: Я, как и любой человек, иногда хочу посмотреть мир, пожить где-нибудь за границей — это все проходят. И я тоже когда-то через это прошел. Я пожил в Польше, поработал там определенное время, но сделал свои выводы. Меня тянуло всё это время домой, в свой родной Мариуполь. Я жил в Гданьске, в прекрасном городе, который по своим условиям, скажем так, больше походил на какую-то немецкую или французскую курортную зону. Но даже этот комфорт меня не прельстил. Я с радостью уехал оттуда, как там ни было комфортно. Всё-таки, когда ты находишься в своем родном городе, где у тебя много своих любимых мест, достопримечательностей, но самое главное, здесь твои друзья, здесь твои родственники, здесь твоя аура, твоя атмосфера, твоя земля — и это совсем другие ощущения. Поэтому я с радостью сюда вернулся.
У меня была шикарная работа, мне расписали мою жизнь на 50 лет вперед и рассказали, когда у меня что будет в каком году, и где я буду жить, в каком пентхаусе, и какой у меня будет автомобиль, какие я буду получать большие деньги. Мне всё рассказали о моей жизни — и после этого мне стало неинтересно там работать.
Я хотел сам решать, как сложится моя жизнь и чем мне заниматься. Я рад, что именно по этому пути и иду.
Ну, а те люди, которые уезжают всё-таки из города, кто уехал во время войны… Кто-то уехал, давайте говорить откровенно, просто потому, что давно мечтал уехать и просто использовал войну как удобный повод: «О, я же хотел давно пожить за границей. Класс! А теперь я как беженец туда — раз, и легко зацеплюсь где-нибудь во Франции».
Но это не значит, что все так уехали. Были люди, которые действительно просто бежали, бежали от выстрелов. Им было всё равно, куда бежать, и они не думали даже, куда бежать — «в сторону России, налево или направо, или в сторону Украины я побегу? Подожди, надо же подумать, я за кого вообще?» Никто так вообще не думал. Таких мыслей у людей не было, и не надо их делить по такому принципу. Люди бежали по той дороге, которая была безопасной, где не стреляли в эту минуту.
И сегодня, как мы знаем, многие не могут вернуться. Им совсем некомфортно там, они видят отношение к Украине и украинцам, к тем, кто убежал, спасаясь от войны. Это отношение — яркий показатель того, как на самом деле и относится вся Европа и США к Украине. На словах всё здорово, все друзья. По факту никто никому не нужен. И ты сам кузнец своего счастья.
Возвращайтесь, ребята, в родной Мариуполь, даже если вы заблудшая душа и неправильно всё поняли — вас простят. В России умеют прощать. Здесь великодушные люди. Я думаю, каждому найдется место и каждый получит здесь и жилье, и финансовую помощь. Потому что здесь наше место и здесь наше счастье, которое мы куем своими руками.
Корр.: Греческая диаспора на освобожденных территориях — участник борьбы с фашизмом. Почему это так, и какое, на ваш взгляд, продолжение может получить эта борьба?
Андрей Киор: Здесь всё очень просто. Некоторые из тех, кто бежал из Мариуполя, сегодня утверждают, что якобы греки все поддерживали Украину. Однако это вообще не соответствует действительности, ни на один процент. Почему? Потому что греки сами по себе как раз представители и обладатели того менталитета, в котором интернационализм является главной составляющей.
Мы — греки, которые издавна живут на территории Приазовья. С 1778 года мы в Мариуполе. Когда мы произносим «я грек», мы не подразумеваем ту Грецию. Мы подразумеваем «грек — коренной житель Приазовья». Это многим, кстати, за границей было трудно понять. Когда я в Польше говорил, что я грек, они меня не понимали. Говорили: «Да ну, что ты врешь, ты же с Украины». Бесполезно, очень трудно было объяснить, что для меня как для грека моей родиной является Мариуполь.
Мы видим, как на Украине процветает нацизм, как нынешняя украинская власть стремится искоренить всё русское, уничтожить русскоговорящих людей. Так вот, при такой политике Украины как может рядовой грек поддерживать эту страну? Он же, по сути, становится камикадзе: «Я за нацизм, убейте и меня». Это явный абсурд. Ни один адекватный, здоровый мозгами грек не может поддерживать Украину в такой ситуации.
Благодаря интернационализму, который у греков в крови, у наших греков в Мариуполе не было никогда антипатии к России. Это всегда был друг нашей страны, друг нашего народа. Это подтверждено десятилетиями, веками, политикой России, ее делами. Поэтому греки просто не могли по-другому к этой ситуации относиться.
Корр.: Почему, на ваш взгляд, стала возможна нацификация мира, квинтэссенцией которой стал бандеровский режим на Украине?
Андрей Киор: Наверное, по той причине, что добро не показало мощный кулак в тот момент, когда должно было показать. Наверное, благодаря тому, что десятки тысяч нацистов после войны были помилованы. Многие убежали в Канаду, в Аргентину, в другие страны и воспитывали там свои поколения детей, внуков. Естественно, им бабушки и дедушки рассказывали, что нацизм — это хорошо, а вот этот весь остальной мир, который борется за добро, на самом деле — плохой, он всех обманывает, а мы, нацисты, — самые правильные.
Не секрет, что отдельные олигархи из числа этих нацистов подпитывали какие-то нацистские организации на Украине на протяжении всего этого времени. Втихаря все эти годы жил и развивался «Правый сектор»*. Все понимают, что батальон «Азов»* непосредственно финансировался из-за рубежа. Если уж они имеют наглость не подчиняться своему главнокомандующему Зеленскому!
Мы это видели и на примере Мариуполя. Это нам рассказывали сами украинские солдаты. Когда они еще были на территории нашего квартала, мы услышали перестрелку в районе «Азовстали». Там только украинские войска, российских войск еще и близко нет. Мы задали им вопрос: «Ребята, что это за перестрелка сегодня была?» — «Да отправили туда какую-то группу солдат из ВСУ, чтобы они «Азов“* вывели из Азовстали». Уже тогда были жесткие обстрелы. И кто-то, видимо, принял решение, что лучше уходить. И «Азов»* расстрелял этих солдат ВСУ. Можно себе представить, что в рамках одного государства, в рамках одной страны возможно вот такое поведение?
Если бы Россия не начала эту операцию сейчас, то, скорее всего, через 5–10 лет они бы укрепились и развили себя до такого состояния, что победить их было бы намного сложнее, и жертв было бы стократно больше.
Корр.: Включено ли православие в антинацистское сопротивление? И как вы вообще оцениваете участие церкви в этой борьбе?
Андрей Киор: К сожалению, церковь участвует в этой борьбе. Она не должна этого делать. У церкви другие задачи. И те задачи, которые по сути своей стоят перед церковью (духовные, религиозные), подразумевают недопущение каких-то поползновений в сторону развития мыслей, которые могут даже на миллиметры оправдать нацизм или подумать, что это может быть не так плохо. Нет. У церкви другие задачи.
Это началось, как все знают, задолго до спецоперации. Началось, когда президент Порошенко пытался перетянуть одеяло с нашей привычной веры на чуждые нам конфессии. То, что сегодня происходит в Киеве, — это не просто преступление против церкви. Это преступление против духовного мира в его широком, планетарном понимании.
Корр.: Трудная не только для России, но и для всей гуманистической части мира ситуация, которая сейчас сложилась, согласитесь, требует героя. Кто для вас является таковым?
Андрей Киор: У нас в Мариуполе герои на каждом шагу. Поверьте, это мое искреннее убеждение. Особенно те, кто не уехал из города во время военных действий (я их не выделяю в отдельную касту). Те, кто не уехал, они либо не могли уехать, либо по какой-то причине решили, что безопасней остаться, например, в защищенном бомбоубежище, чем вытягивать лотерейный билет: «Проскочу я через обстрелы или не проскочу?» Здесь каждый принимал решение на свой страх и риск.
Но вот те люди, которые приняли решение всё-таки остаться, я их видел, я общался с этими людьми, с десятками, с сотнями людей — это герои. Они мужественны. Они были готовы перенести любые трудности.
Причем я говорю не только о взрослых людях. Я говорю и о детях. Я говорю о своих дочках. Я говорю о подругах моих дочек. Они мужественно могли выносить на себе тяжести этой жизни без ничего, в кошмарных условиях, когда минус 12, а ты ночуешь в квартире без стекол.
Я говорю не только о нашей семье. Речь идет о людях, которые действительно пережили всё это. Те люди, которые потом поднимали город, и мариупольская администрация, которая выползла из-под обломков и на голом месте начала строить новый город. Все эти люди, которые взяли в руки лопаты и пошли разнорабочими, чтобы город быстрее восстанавливался — это герои. Это без всяких преувеличений.
Никто из них не хочет наград, речь не об этом. Те строители, которые приехали сегодня в Мариуполь из России, поверьте, они приехали не за деньгами. Да, за эту работу платят деньги, но такие же деньги можно сегодня получать и в России, в комфортном каком-то городе. А люди приехали сюда в некомфортные условия, где нужно еще поискать, где находится ближайший магазин, и даже если ты найдешь магазин, надо еще постоять в очереди, чтобы купить себе буханку хлеба. То есть здесь неудобства для тех, кто приехал из цивилизованного российского города. Они на каждом шагу, они не стоят никаких денег.
Но эти люди сюда приехали из идейных соображений. Они приехали нам помочь. Они приехали, прежде всего, внести свою лепту в восстановление Мариуполя. И они — герои. И многие люди в России, с которыми я общаюсь, хотят хоть как-то помочь, хоть как-то приобщиться к восстановлению Мариуполя. Это такой массовый российский героизм.
Это то, чем Россия всегда и славилась, когда объединяется страна, все простые люди объединяются, чтобы помочь, решить какую-то проблему. И когда вся страна единым духом берется за любую проблему — неразрешимых проблем не бывает.
Я не хочу, чтобы это прозвучало пафосно, но решение, которое было принято президентом России Владимиром Путиным о начале реальной борьбы с теми нацистскими проявлениями, о которых мы говорим и которые доказывать сегодня никому не нужно… Так вот, сегодня можно себе только представить, как трудно далось человеку пойти на такое решение, выступив против огромного количества стран, которые до поры до времени вели эту скрытую войну, вели скрытое приближение НАТО к границам России под благовидными предлогами. Но суть-то всем была понятна. И кто-то должен был сделать этот первый шаг, понимаете? Россию подталкивали к этому, конечно, провоцировали.
Путин не позволял, я так понимаю, сделать этого раньше, существуя в рамках дипломатического менталитета. Поэтому принятие такого решения — это нереально героический шаг. Об этом пока мало кто говорит. Я думаю, что пройдет время, и когда мы с высоты какого-то десятилетия посмотрим на эту ситуацию, вот тогда многие поймут, насколько это был трудный, тяжелый, опасный и героический шаг.
Корр.: Благодарю вас за ваши искренние ответы!
Андрей Киор: И вам спасибо!
* — организация, деятельность которой запрещена в РФ.