На днях все, кому не лень ― начиная от крупнейших телевизионных каналов, наших и зарубежных, и кончая различными менее масштабными СМИ ― все показывали, как Зеленский обнимается с польским президентом Дудой, и как они вместе клянутся друг другу в любви и вечной верности.
Дальше возникает вопрос: а это что-то значит? Или ничего не значит? А если что-то значит, то что именно? Типа вот сейчас поляки свои войска введут на Украину? Или это просто жест вежливости? Или это какой-то пиар-ход? Или это какая-то частная загогулина на фоне больших процессов?
Как на эти вопросы отвечать? И надо ли на них отвечать? И если на них не отвечать, то что, собственно, означает собой непрерывный поток сообщений вроде «произошло это, это и вот это»? Рано или поздно люди же спросят: а в чем смысл этих сообщений? Они что с собой несут, что значат?
И на эти вопросы можно отвечать, например, фантазийно ― это называется конспирологически. Оговорюсь: я не хочу сказать, что заговоров вообще нет. Я-то считаю, что заговоры есть. Они ― самое реальное, что только и есть на свете. Но конспирология ― это сведение всего, что есть в жизни, к одному какому-нибудь заговору: еврейскому, исламскому или какому-нибудь другому… инопланетному, например. Либо это будет таким способом интерпретировано, либо это никак не будет интерпретировано ― и тогда всё захлебнется в потоке сообщений, так называемых новостей, ― либо этому будет придан какой-то реальный смысл.
Но для того чтобы этот смысл мог быть получен, нужно же чем-то обладать, каким-то объемом знаний, каким-то содержанием. И, в частности, для того чтобы разобраться в том, почему так обнимались Зеленский и Дуда, надо знать не только то, что происходит у нас на глазах, но и то, что происходило раньше. Как тянулась эта нить через бездны исторических времен? И куда она дотянулась-то, куда повел этот сказочный клубок? Когда кидают нитку, раскручивается-раскручивается она и потом куда-нибудь приводит. Вот она привела, эта нитка, к объятиям Зеленского и Дуды. А откуда она тянулась? И что это за нитка? И существует ли она вообще?
Иногда людям кажется, что они живут в безвоздушном пространстве, или в пространстве, где они существуют как частные лица, и оно является только их личным частным пространством, и точка. А всё остальное или мешает, или живет параллельно с ними, или они как-то в это вписываются. Но ведь никто не отменил некоего представления о предназначении как каждого отдельного человека, так и, предположим, нашего Отечества. Оно же к чему-то предназначено? Там, может быть, всё роковым образом и не предопределено. Но оно же движется в пределах фундаментальных исторических констант, исторического времени. Может человек существовать вне этого времени или нет? Наверное, может. Но как? Как он будет существовать?
Наша страна какое-то время говорила, что она предназначена для таких-то великих свершений: «Знамя страны своей мы пронесем через миры и века». Потом было сказано, что никакого такого особенного, уникального предназначения, иногда называемого миссией, вроде как и нет, а, в общем-то, предназначены мы для того, чтобы нормально жить ― самой стране и каждому ее отдельному гражданину.
Дальше возник естественный вопрос о том, а что такое эта нормальная жизнь? Как каждый ее понимает? И что в ней зависит от воли человека, а что предопределено чем-то другим, какими-то более фундаментальными константами, в которые он так или иначе вписан? И должно быть так, что он не вписан, или не должно? Ему-то самому, этому человеку, от того, что он откажется вписываться в эти параметры, ему станет легче в каком-то смысле, может быть, но будет ли он от этого подлиннее и счастливее? Что такое эта самая нормальная жизнь?
Когда-то в 20-е годы XX века в среде психологов шел бурный спор о том, что такое нормальный человек. Ясно, что не среднестатистический. И, наконец, пришли как к учителю и духовному отцу к Зигмунду Фрейду. Не будем обсуждать сейчас, прав ли был Зигмунд Фрейд в своей теории. Я-то считаю, что нет. Но главное, что он был человеком очень умным, глубоким и ужасно ценимым всеми теми, кто спрашивал у него совета. Ну вот они и пришли за советом. Приволокли с собой всякие профили личности ― черт-те что и сбоку бантик ― потому что все понимали, что не средний же человек есть нормальный. А что эта норма должна быть откуда-то взята. Фрейд посмотрел на все их миллиметровки, где они рисовали эти профили личности, на всех их вычисления, выкладки, на понятийные аппараты, которые они используют, и так далее. А потом сказал: «Нормальный человек ― это человек, который может любить и работать». Это очень неглупая формулировка.
И тогда возникает вопрос, а сегодняшний мир, такой, как он устроен, он предназначает человека к тому, чтобы тот любил и работал, или он отнимает и то, и другое? Если оглянуться вокруг и посмотреть, что творит западная цивилизация, которая до сих пор утверждает, что именно она определяет мегатренд, то ясно: делается всё, чтобы отнять у человека способность любить и работать, если под работой имеется в виду творческая деятельность. Творческая, созидательная деятельность. Так можно ли нормально жить, если мегатренд отнимает оба параметра этой нормальной жизни? Что тогда называется этой самой нормальной жизнью, к которой надо стремиться? Это жизнь без любви или с таким ущемленным и усеченным понятием о любви, при котором жизнь иначе как прозябанием назвать нельзя. В этой жизни есть место жертве? Подвижничеству? Восхождению человека? И если всему этому места нет, то эту жизнь придется назвать так, как ее называли всегда ― прозябанием. А прозябание может быть нормальной жизнью? Это касается отдельного человека.
И это очень серьезный вопрос — о том, что такое нормальная жизнь. Человек сам по себе ―это самое ненормальное из всех живых существ. Или, возможно, единственное ненормальное живое существо. Быть человеком и быть ненормальным ― это синонимы, потому что единственное живое существо, которое знает о том, что оно смертно, это человек. Оно знает, и оно живет.
Это очень сложный вопрос. Многие антропологи еще тогда, когда первобытные племена были по-настоящему первобытными, где-нибудь в Австралии в ХIX веке (а это чаще всего были какие-нибудь священники, протестантские или католические), они наблюдали, как племена впадают в панику, если понимают, что член племени умер просто так. Вот обычный, нормальный ― взял и умер. Члены племени начинают выть, разбегаются, впадают в панику. И тогда задача шамана, духовного вождя племени, сказать: нет, наш брат не просто умер, его убил темный, черный человек. Он натянул лук, пронзил стрелой, вот я это вижу. Давайте теперь мы все вместе ответим этому человеку, и так далее. А давайте все вместе будем провожать этого человека в мир иной, а давайте поможем ему.
Человек очень трудно строит отношения с понятием своей смертности. Ряд философов называл эту сложность «смертной болезнью». Так нормальная жизнь предполагает смертную болезнь? А ведь помимо воли к жизни, которая существует, есть еще и воля к смерти. Тот же самый Фрейд называл ее деструдо, танатос. Так нормальная жизнь включает в себя волю к смерти? Как она отстраивает себя от смерти? Она же не существует помимо нее. Или это всё как у Великого инквизитора? Будет огромное число счастливых младенцев, которые не будут знать о своей смерти? И немного страдальцев, взявших на себя вопрос познания добра и зла. Это нормальная жизнь? Что это такое? Что это такое для нас, для нашей страны? И наконец, что такое вообще нормальная жизнь страны. Потому что нормальная жизнь страны ― это не сумма наших всех нормальных жизней.
Страна есть историческая личность, со своим историческим предназначением ― возвращаюсь к главному ― она живет определенным образом. Как она может жить? Как она хочет жить? Как здесь «может» и «хочет» соотносятся друг с другом? Это же нетривиальный вопрос. И нужны ответы на такие вопросы, причем потребность в ответах нарастает при крутых поворотах, один из которых мы видим сейчас, начиная с 24 февраля. И очень надолго этот крутой поворот стал неотъемлемой и решающей составляющей нашей жизни. Так вот, особенно в такие эпохи вопросы о том, где тут возможное, где желанное, как они соотносятся друг с другом ― они становятся очень важными, такие вопросы. Они требуют каких-то ответов. И даже тогда, когда, может быть, важнее всего то, какой еще город взят на Украине и как именно разворачивается вся наша специальная операция, даже в это время без таких ответов жить невозможно.
Хотя бы потому, что для масс людей, больших масс людей, я не буду говорить только о беженцах, вообще для огромного числа людей произошло некое выкидывание из привычной колеи. И люди хотят понять, почему их выкинули, куда их выкинули, сколь долго это будет продолжаться, чем это чревато? Что такое эта самая жизнь общемировая — нормальная она или нет? Я так убежден, что она патологическая предельно.
Что такое как проекция этой жизни наша жизнь здесь, в России? Что такое как проекция жизни в России жизнь каждого отдельного человека? Ведь он живет в России. Если, конечно, он хочет жить где-то еще ― это его абсолютное право. Но если он живет в России, он же не может жить в отрыве от признания данного очевидного обстоятельства. Потому что, может, он и хочет жить счастливо, спокойно, комфортно и как угодно, но если Россия предназначена к тому, чтобы ее бомбили, так и его будут бомбить. Это же носит неотменяемый характер. Если существует некая предназначенность. А откуда ее извлечь? Как ее извлечь из того, что нам дано? Конечно, тут история является абсолютным чемпионом в том, что касается возможности подобного извлечения смысла предназначения из всего того, что мы видим.
Дуда и Зеленский обнялись так-то. О’кей. Какие-то там польские батальоны то ли войдут, то ли не войдут на территорию Украины. О’кей. Это все слагаемые чего-то большего? Того, что действительно предопределит нашу жизнь? Того, что связано с нашим предназначением? Или это само по себе, а всё остальное ― само по себе, в огороде бузина, а в Киеве ― дядька?
И мне всегда хотелось получить четкий ответ на один вопрос: а неужели есть люди, которые реально, вот натурально, до конца не верят в свое предназначение, предназначение страны? Во всё, что с этим связано. Не верят в это несокрушимое единство прошлого, настоящего и будущего. В единство исторического времени. В свою необходимость и желанность пребывания внутри этого исторического времени. В возможность получить это предназначение только внутри него. И только получив его, жить счастливо. Что в принципе может быть с этим предназначением? В чем оно состоит и как с ним разбираться?
Вот этот круг ― это предназначение. То ли оно есть, то ли его нет. Будем считать, что оно есть.
Тогда для нас главный вопрос заключается в следующем: что можно делать? Можно его игнорировать. И это одна жизнь. Можно его отбрасывать. И можно с ним взаимодействовать. Есть только три пути.
Отбрасывать ― это понятно. Вот сейчас какое-то число людей уехало из России, поняв, что в ней будет происходить. Ну кто бы стал их упрекать, только не я. Это их выбор. Они свое предназначение отбросили в том его виде, в каком оно является частью предназначения их страны. Это не «хухры-мухры», это не мелочь! Говорить на родном языке. Жить в родном рельефе. Взаимодействовать с такими же, как ты. Существовать в этом историческом потоке. Разделять с другими систему ценностей. Вообще жить вместе с ними, а не отдельно от них. Быть открытым им. Получать энергию от них. Получать энергию назад.
Я знаю эмигрантов, которые всю последующую жизнь занимались только одним: они яростно доказывали себе, что правильно сделали, что уехали. Причем яростность этих доказательств была так велика, что возникал вопрос: а зачем так яростно-то это доказывать постоянно? Может быть, потому, что внутри гложет такой червь сомнения, что дальше некуда?
Итак, отбрасывать ― понятно.
Теперь ― игнорировать. Живу себе, живу, моя хата с краю и так далее. Так вот, мои дорогие. Даже в обычную эпоху оно по твою душу придет, это предназначение. Не прямо, так косвенно. Когда ты его откинул или проигнорировал, оно там тебя изнутри съест. Там, знаете, как в теории полупроводников, есть дырка как такой же элемент, как активная структура в проводнике. Там будет дырка встроена в это дело. И внутри этой дырки начнутся свои процессы и при отбрасывании ― та самая горечь эмигрантского существования, ― и при игнорировании. Потому что проигнорировать-то нельзя. Нужно так закрыться от жизни, так замкнуться в какую-то маленькую конуру, чтобы там внутри этого замыкания начались уже энтропийные процессы. Человек не может так закрыться, «человек один не может ни черта», сказал герой Хемингуэя.
Значит, можно только так или иначе взаимодействовать с этим предназначением. Но тогда его каким-то способом надо увидеть.
А его нельзя увидеть при понятном мне в обычной ситуации безразличии к истории. В ситуации, когда история ― это дело отдельных специалистов.
Ну, а так ведь и должно быть. Иначе окажется, что всё ― дело всех. Мы существуем в ситуации чудовищного забывания истории. Мы существуем в ситуации, когда ценность самой этой истории оказывается проблематичной. Мало ли что там было при царе Горохе! А теперь всё другое. «Таперича ― не то, что давеча». Не тянется для многих эта нить из глубин прошлого в современность, из нее ― в будущее. Нет нитки такой, понимаете? Нет нити времени. Всё отдельно, всё изрезано какими-то ножницами на мелкие кусочки. И каждый кусочек существует сам по себе, шевелится, как маленький червячок.
Так вот, я просто предлагаю в качестве примера посмотреть на то, что означают собой объятия Дуды и Зеленского и все заявления, которые вокруг этого делались. А они были очень серьезные: о новых правах поляков на Украине, о таких взаимодействиях, которые уже сильно проблематизируют суверенитет Украины, который на самом деле давно проблематизирован, но уж тут-то он как-то очень смачно и определенно проблематизирован. Вот давайте посмотрим, разматывая клубок времен, нить времени, как именно докатился этот клубочек до объятий Дуды и Зеленского, и откуда он катится? Когда всё это началось?
А началось это, товарищи, господа, братья, сестры, друзья, не абы когда, а в 1018 году. У этого начала есть определенная дата ― всё началось 1004 года назад. Вот теперь закройте глаза и представьте себе этот интервал времени. Это не столетие, не два столетия, не три, это 1000 лет с хвостиком. Тогда это и началось.
(Продолжение следует.)