Вылечить повреждение общества, о котором я говорю, нельзя собственно политическими методами. Его можно вылечить только на социальном и культурном уровне. Вот это и называется — проснуться. И не будет никакого просыпания, пока атомизация не прекратится, и люди не начнут из растерянно-обалдевших атомов превращаться в какие-то молекулы, отнюдь не только семейные. А потом в какие-то молекулярные цепочки. А потом во что-то еще большее. Вот пойдут эти процессы в обществе, начнут они приобретать существенный характер, будут они основаны на социально-культурных опамятованиях — вот тогда изменится и политика.

А при продолжении сна важно одно — чтобы сохранялась сколь угодно несовершенная государственность, которая худо-бедно спасает спящих, но могущих проснуться, от того геноцида, который наступит, как только исчезнет это несовершенное, убогое, двусмысленное и одновременно спасительное нечто под названием Российская Федерация.

А для того, чтобы эта государственность сохранилась, должны укрепляться позиции той части нашей элиты, которая пусть и с вопиющей непоследовательностью, но все же решает две задачи.

Первая — отстаивание государства, пусть и во всей его скверности.

Вторая — наращивание дистанции между этим государством и Западом. Ибо сокращение дистанции абсолютно губительно.

В сущности — это двуединая задача, являющаяся и спасительной для спящего населения страны, и судьбоносной в мироустроительном плане. Я твердо верю в свою формулировку, согласно которой нынешняя Россия — это насквозь гнилое, очень проблематичное по своему состоянию бревно, которое запирает ту дверь, в которую ломятся силы ада. И это запирание двери возникло тогда, когда уже казалось, что Россия ни на что не способна — в таком она униженном состоянии. А вдруг «ставить из себя» стала она, а не Китай.

Повторяю: пока не стала формироваться новая гражданская жизнь, пока не началась новая, внеэлитная или контрэлитная социокультурная склейка, пока не укрепилось гражданское общество, пока не сформировалась новая имперская интеллигенция, пока эта интеллигенция не выстроила прочных связей с народным большинством, важно только одно. То, в какой степени те или иные наши весьма несовершенные элитарии работают на решение двуединой задачи сохранения государства и наращивания дистанции между этим государством и Западом. А также, в какой степени те или иные действия этих элитариев работают на решение данной двуединой задачи.

Всё остальное не важно. Не ищите других параметров, смотрите на эти два. А главное — борьба за то, чтобы всё то, что пока что спит, проснулось. То есть склеилось, образовалось, структурировалось и так далее. Я ради этого живу и работаю. И я верю, что рано или поздно возникнут тысячи людей, которые будут вести такую работу, исходя из жизненной необходимости. И это будет практическая работа в обществе. А вот когда она окажется эффективной, всё мягко, плавно и одновременно очень мощно изменится и спасется.

А теперь о том, что происходит в условиях сна.

Даже самое прогосударственное и антизападное крыло нашей элиты не может пока и не хочет проводить курс, предполагающий острую реальную конфронтацию с Западом. Потому что острую реальную конфронтацию с Западом можно осуществлять, только выдвинув мировой сверхдержавный проект, альтернативный тому, что происходит. А вся наша нынешняя элита не хочет никаких альтернативных заморочек. Она не хочет идентифицировать себя ни с какой альтернативой нынешнему мировому процессу. Она от этого устала. «Это всё советские штучки, социализм, то-сё, пятое-десятое… Хватит! И КПСС не надо. Живем, когда на нас наезжают — огрызаемся, на них наезжаем и ситуационно реагируем. А перейти в этот формат мы не хотим». Никто не хочет — ни самые патриотические из представителей этой элиты, ни тем более другие.

Ни Путин, ни силовики, которые многим видятся в качестве самого консервативного, а значит прогосударственного и антизападного крыла нашей элиты, не хотят и не могут отвязаться от глобального тренда… Мне, с одной стороны, нравится консервативное название «мировой процесс». А с другой стороны, я понимаю, что этот процесс уже не вполне исторический и, наверное, лучше называть его глобальным трендом. Но как кому нравится. Для меня это одно и то же.

Так вот, никто из нашей элиты не готов встать и во всеуслышание заявить не «руки прочь от нас», не «правда наша такова», а «мы — носители миссии, альтернативной нынешнему глобальному тренду, и миссия эта такова».

Никто покамест (я не вижу никаких симптомов того, чтобы кто-нибудь из нашей актуальной элиты был к этому готов) не заявляет и не готов заявить об этом, понимаете? Потому что боролись именно с теми, кто об этом сначала кричал очень убедительно, а потом бормотал. С этой коммунистической номенклатурой — с нею боролись.

Нет желания перейти в идеологоцентрическое общество. Нет желания вспомнить про все эти миссии. Нет желания развернуться снова во всю сверхдержавную мощь. Потому что, как только такие желания возникают, одновременно возникает страшная боль от того, что ты же все это имел — и слил. И что теперь ты будешь это все возвращать на сокращенной территории, при кошмарных потерях, в совершенно другом обществе. Больно это. Это так больно, что лучше не доопределяться, лучше что угодно говорить по частностям, только бы этого не сказать.

Этого не говорят хотя бы потому, что такое отвязывание требует сущностной идеологии. Глубокой, страстной, убедительной, угаданной внутри этого пока что спящего общества. А вся та элита, которую я описал, замешана на ненависти к идеологии, которая была абсолютной прерогативой той КПСС, которую спецслужбисты ненавидели яростно и не без определенных оснований. Идиосинкразия к КПСС, а значит, к идеологии у этой элиты, с этим ее прошлым, с этой ее идентичностью — в крови. Плюс боль по поводу утерянного.

Кроме того, любая идеология ограничивает возможности ситуационного маневрирования. Ты будешь сразу опознан. «А, у тебя такая идеология? Значит, ты пойдешь туда».

«Нет уж, — говорит эта элита, — мы будем маневрировать. Россия очень слаба и выжить может только в отсутствие каких-либо ограничений на маневрирование. Вот куда хотим, туда и повернем».

И, наконец, объективно на сегодняшний день нет никакой возможности — услышьте меня! — объединиться с кем-то на основе альтернативной мироустроительной идеологии. Или того, что я называю альтернативным глобальным трендом. С кем вы будете объединяться на этой основе? Это не значит, что этого не должно быть. По мне, так можно оказаться в одиночестве, и все равно лучше это сделать, чем не делать. Но вы понимаете, какой это сильный аргумент? С кем вы будете в этом объединяться?

И тут есть важнейшие обстоятельства. Китай не хочет подобной альтернативности. И уж тем более — Индия. Не хочет этой альтернативности большая Азия и прежде всего — Китай. Китай этого не хочет. Он хочет выиграть в рамках существующего глобального тренда. Услышьте меня, потому что это определяет всё, включая этот ковид и наше будущее. Китай хочет выигрывать в рамках существующего глобального тренда. Он не хочет выдумывать новый и заявлять, что он является носителем этой альтернативы. Он, когда ему надо, что-то говорит про социализм или про то, что он не достроен. Но он работает в рамках существующего глобального тренда. Это устойчивое желание всей китайской элиты.

И Индия не хочет присоединяться к каким-то альтернативным трендам. Может, она отчасти была готова к этому в разгар советской эпохи, да и то не слишком. Но не сейчас. Индия хочет реально, чтобы американцы использовали ее так же, как они использовали Китай, то есть сильно укрепили. «Пусть они нас укрепят, — говорит индийская элита, — а потом посмотрим».

Предположим, что президент России Владимир Путин решился бы на то, чтобы выпрыгнуть из коронавирусного глобального тренда. Но для этого надо выпрыгнуть из глобального тренда вообще. А выпрыгнуть из него можно, только заявив альтернативный тренд. «Утром деньги, вечером стулья». Утром альтернативный тренд, вечером альтернативная политика в области коронавируса.

Дальше. Предположим, он пошел на это и сказал, что коронавирус создан в лаборатории. Между прочим, доказательств окончательных нет, пятьдесят на пятьдесят, фифти-фифти. Я крайне изумлен, что эти пятьдесят убраны вообще, хотя понимаю, почему. Но сказать, что это на сто процентов так, никто не может.

Но предположим, это произошло. Что бы ему на это сказали? Ему в ответ бы на это сказали: «А, вирус создан в лаборатории? В чьей? Ты знаешь? Доказывай. Оперативно доказывай как глава государства. Не гипотезы выдвигай, а доказывай. А если не знаешь, зачем вообще что-то говоришь? Ах, ты знаешь? Ну выкладывай! Выкладывай, кто погубил мир, и приноси доказательства на стол».

Я повторяю, что стопроцентных доказательств нет. Есть две равноценные позиции. Согласно одной — он искусственен, а согласно другой — нет. И каждый день те или иные нобелевские лауреаты, те или иные авторитетные медики, те или иные влиятельные представители политических сил говорят, что коронавирус искусственен. Это тут же начинают яростно опровергать.

Но одно дело — свобода этой дискуссии и формирование общественной точки зрения, а другое дело — государственный неумолимый тезис. Потому что сказал «а» — скажи «б». Сказав «б», объявляй войну демону. А все остальные отойдут в сторону.

Политик, сказавший: «я приношу доказательства и буду вести себя сообразно», может оказаться в непростом положении в отношениях с Китаем. Потому что Китай совершенно не хочет настаивать на версии, согласно которой коронавирус искусственно создан американцами. Китай настаивает на том, что искусственности нет. Это ему выгодно.

И тут опять-таки главный вопрос — в чем осмысленность таких действий Китая?

Еще раз объясняю. Китай хочет стать первым в рамках существующего глобального тренда. И ради этого он готов к очень сложному диалогу с США. А особенно с американскими демократами, которые отстаивают нужный Китаю глобализм. Китай совершенно не против, чтобы Трамп полетел вверх тормашками. Возможно, что позиция Китая изменится. Что он сообразит, что на него давят нешуточно. Но эта позиция Китая неизменна (а китайское общество очень инерционно, и элита тем более, и консервативно) с конца 1980-х годов, со времени утверждения модернизационной стратегии Дэн Сяопина. Китайцы очень не любят менять стратегии.

Китай твердо вознамерился вписаться в глобализацию и выиграть глобализационный тренд. Он не протестует против глобализационного тренда. Он не говорит, что это Антихрист. Он играет по правилам этого тренда во всем — в цифровизации, в вакцинации, в карантинизации, в свободе мировой торговли, в свободе передвижений — во всем. Потому что ему это выгодно. Что именно сделает Китай, когда победит в рамках данного глобального тренда, и может ли он победить в этих, ему навязанных рамках, — это отдельный вопрос.

Но уж что никогда не волновало никакую китайскую элиту, так это некое наращивание несвободы рядовых китайцев. Эта несвобода, обоснованная Конфуцием и многими другими, записана в китайском культурном коде и связана со многим. Между прочим, в том числе и с цикличностью, лежащей в основе всей китайской метафизики и всей китайской культуры. Китайское общество может вбирать прогресс и побеждать. Но оно не хочет истории, в ядре своем ее не хочет, потому что считает, что все циклично, и это правильно.

У китайского руководства есть возможность как угодно запереть свое население на любой карантин, причем «на раз», и население это поддержит. У китайского руководства есть и эта поддержка, основанная на том, что в Китае живут китайцы, и административные возможности в виде суперпартии и всего остального. А у нас нет ни одного, ни другого.

Кроме того, постсоветская Россия очень сильно вписана в конкретные слагаемые глобального тренда. Рядовому гражданину даже трудно представить себе, насколько сильно. Кое-кто верит, что он и впрямь пьет русский квас и другие русские продукты. На самом деле, у нас остались реликты пищевой промышленности. А основной частью промышленности, настаиваю на этом, являются иноземные компании. То же самое с фармацевтикой. И многим другим.

Нам двигаться в тренде опасно. Но резко рвануть в сторону, во-первых, никто не хочет, а, во-вторых, тоже опасно.

А теперь о том, что происходит. Мне скажут: «Вы даете эти общие картины, а Вы говорите конкретно!» Но без общей картины никакой конкретики нет.

Что устраивает Собянин в Москве? Он хочет быть прямо в тренде, ориентируясь на то, что в мире происходит. И знает он про этот тренд не понаслышке. Потому что тот мир, который я описываю, очень плотно интегрирован на уровне элиты. Но Собянина даже не интересует, насколько правы те, кто устраивают ковидный экстаз. Он просто видит, что это очень могучие мужи («могутные», хочется сказать), вполне понимающие, каков глобальный тренд, сами его организующие. И все, что он хочет, — это им подражать, быть правовернее этого «папы римского». И это называется политический мимезис.

А вот то, как именно он этому подражает, — зависит от его компетенции, его бюрократии, имеющейся у него административной инфраструктуры и инфраструктуры медицинской (которую он же сам обкорнал), его экспертного окружения, которое сует ему сразу же доклады Фергюсона и других, и его возможности понять что-нибудь в происходящем. Понять, понимаете? Понять — это значит, даже не имея компетенции (а откуда ей взяться?), разобраться в том, кто эту компетенцию имеет и на кого надо ориентироваться. Всего этого страшно мало. А политический инстинкт подсказывает, что вялость проявлять нельзя, а административный раж — можно и должно. И он умеет его проявлять. Вдобавок есть святая вера в то, что свет идет оттуда, и если там что-то делают, то у них есть на это основания, и надо делать то же самое. Все остальное от лукавого.

А что делает Путин? Он делает то же, что и Трамп, — ну неужели не видите? То есть он не доверяет ковидному экстазу, чувствует в этом экстазе подвох, ощущает, что, помимо прочего, это подкоп против него самого. Но при этом резко дернуться в сторону не желает, понимая, с чем он столкнется тогда. «Убийца людей!»

И нельзя заткнуть все эти рты, включая глобальные, не отмежевавшись от существующего глобального тренда, не выйдя из него. Даже наращивание дистанции между Западом и собой — необходимо, но недостаточно. Это замечательно, с моей точки зрения. Но ты ее нарастил, а дальше-то что? Ты не на уровне скаляров, а на уровне векторов мне что-нибудь объясни. Все туда — а ты куда? Это же важно. Это же даже не идеология — это миссия, это глобальный тренд.

Скажут: «А вот Лукашенко дернулся».

Ну, дернулся… Заявил: «Я коронавирус этот называю не иначе как психозом, и от этого никогда не откажусь, потому что мы с вами пережили многие уже психозы, и мы знаем, к чему это приводило. Абсолютно убежден, что это очередной такой же психоз, который будет на руку кому-то, а кому-то и во вред. Почему я себя так веду? Потому что я абсолютно убежден, что мы можем пострадать больше от паники, нежели от самого вируса».

Дернулись несколько стран, например, Швеция, отдавая себе отчет в том, что мощного противостояния внутри этих стран не будет, что Западу в настоящий момент не до них и что они погоды не делают.

Есть небольшая страна. За ней не такой присмотр, хотя, конечно, он есть. Белоруссия внутренне очень консервативная страна. Там есть какие-то либероидные группы и, конечно, ее кто-то тоже хочет раскачать, но в целом она очень консервативна.

Россия не Белоруссия. Она и глубже завязана на Запад, и другое население, и другая структура интеллигенции, и другая структура международных наблюдений, и многое, многое другое. А значит, это страна, вовлеченная в глобальную игру. И она может либо играть по альтернативным правилам во всем, либо начать маневрировать.

Собянин маневрировать не будет, он будет прямо в «десятке». Что сказали на Западе — то и делаем здесь. Мощно, дружно, вперед! Руки за спину, гуляем по очереди! И так далее.

Путин будет играть в пределах того же глобального тренда. Но с оговорками (как и Трамп). Собянину хотелось сыграть с еще меньшими оговорками, но не напрягая Путина. Когда Собянин понял, что уже его напрягает, он взял под козырек. Но это два политика, которые в одну и ту же игру хотят играть с большими или меньшими оговорками.

И Трамп, и те, кто являются альтернативой Трампу, — это опять то же самое, с большими или меньшими оговорками.

Устроить маленький «пикник на обочине» — это тоже не то.

Всё, что может быть, — это сказать прямо: игра в коронавирус (не важно даже, искусственный или естественный) — это часть ужасного глобального тренда, в который вписываться нельзя. Мы в него не вписываемся, и предлагаем миру другой тренд, на свой страх и риск.

Но пока на горизонте нет даже признаков чего-то подобного. А без этих признаков все будет ковидной игрой с большими или меньшими оговорками. Мягче, жестче, но то же самое.

В последний раз об альтернативной игре всерьез говорилось на каком-нибудь XIX съезде КПСС (не на XXV), да и то с ялтинскими оговорками. С тех пор никто про это не говорил с настоящей убежденностью. И в этом трагедия человечества. И уж меньше всего это можно требовать от элиты, которая хочет того или иного вхождения собственной страны в западную цивилизацию.

Сначала — полный отказ от этого вхождения, с заявлением другого курса, а не с отмежеванием только. Повторяю, отмежевание замечательно, но его недостаточно. Вектор нужен другой, вектор! Причем обозначенный с такой же силой, как в случае пакта Молотов — Риббентроп. А потом — другое отношение к коронавирусу. Притом, что, повторяю, никаких окончательных суждений ни по поводу его искусственности, ни по поводу его естественности нет и не может быть. Многое говорит об искусственности. Если с каждым днем обнаруживаются его все новые и новые сенсационные качества, которых в природе до этого не было, то что это за фигня такая? Природа-матушка — штука очень консервативная, что это она вдруг взбесилась-то? Почему лаборатория взбесилась — понятно, если там биологической войной занимаются. А природа чего так взбесилась?

Это все говорит о том, что вполне может быть эта искусственность. Но даже если ее нет, дело же не в ней. Или, точнее, не только в ней.

Дело в том, что этот ковид ломает жизнь, явным образом ведет в ад, и этому надо противостоять. Но этому можно противостоять, только заявив: «Это пагубный глобальный тренд, и все равно, кто ему следует, да хоть бы и все. А вот это — наш путь».

Но, заявив это или введя поправки к Конституцию и готовясь заявить это, надо наращивать быстро автаркию в том, что касается медицины, фармакологии, пищевой промышленности, всего самообеспечения в целом, культуры, информации, элиты — всего. Если это не начать наращивать, то никакая риторика не может быть средством спасения от того мрака, который наползает на нашу страну и человечество.

Повторяю еще раз: пока что есть определенный глобальный тренд и альтернативой ему не пахнет. Наша элита (в том виде, в каком она существует и в каком она была создана за все постсоветские десятилетия, да и позднесоветские тоже), ориентируется на этот тренд. Пока есть только этот тренд, и наша элита ориентируется на него, с оговорками или без, будет происходить то, что происходит.

В силу своей прагматичности наша элита до сих пор уверена, что западная тоже прагматична. И что с ней поэтому можно договориться. Откуда такой пиетет перед тем же Киссинджером? Он для нашей элиты являлся воплощением прагматичности и договороспособности. Но к власти-то на Западе рвутся вовсе не киссинджеры. К власти рвутся, и я покажу это в данной передаче, оголтелые идеологические фанатики, жаждущие нашего истребления и порабощения человечества.

Глобальный тренд, от которого мы не хотим отказаться, — это цыпленок, оказавшийся в когтях части глобальной элиты. И вряд ли уже кто-то вырвет его из таких когтей.

Наша элита этого не понимает. Она будет меняться только под огромными давлениями. Только тогда тот сегмент этой элиты, который ориентирован на вхождение в Запад по частям, отпрыгнет так, как отпрыгивали в конце перестройки советники Горбачева, швыряя ему на стол свои удостоверения. Только тогда начнется массовый элитный исход. Он начнется в окрестности катастрофы, при ее очевидности и по соответствующей западной отмашке. И вот тогда либо жуткий проигрыш, либо какие-то новые перспективы. Все остальное — частности.

Если честно, то шансов на спасение России при нынешнем глобальном тренде вообще-то очень мало. Но если они есть, то, в моем понимании, эти шансы задаются новыми социокультурными склейками в неэлитной части нашего общества. В том, что можно назвать упрощенно-гражданским обществом.

Вот кое-кто из замечательных людей, откликающихся на мою передачу, начинает восклицать: «А как же наши-то?! Да что ж там начальство-то?! Да господи!»

Да не от начальства сейчас все зависит! Я вам все, что мог, про начальство рассказал. От вас все зависит. От того, проснетесь ли вы, и что вы начнете делать с собой, со своими малыми величинами, со своей жизненной правдой, со своим взглядом на жизнь. Вот там, в каждом из вас, в вашем просыпании, погибель России или спасение, а не в начальстве. Откажитесь от этих патерналистских упований. Пока что даже различение добра и зла для меня представляется маловозможным в спящем обществе. Оно же спит на бегу, спит лихорадочно.

Вот Путин, и по его поводу высказывается много суждений. А альтернатива — это кто? Как страна героев-то выбирает? Так, как она их выбирала в начале кризиса в Донбассе?

Сидел субчик с продувным видом, что-то бормотал маловразумительное. Потом сбежал. Все что орали? «Вот он, вот он, спаситель, герой!» Почему? А потому что спящие. Потому что приятно с чем-то идентифицироваться, находясь в полусне. Сейчас не то же самое происходит?

«Где у вас глаза?» — спрашивает Гамлет мать, показывая ей различие между ее первым мужем (его отцом) и убившим своего брата королем Клавдием. Этот вопрос носит очень каверзный характер. Он не только политический, он чуть ли не метафизический и при этом судьбоносный для политики. Потому что у спящего человека нет глаз, способных видеть правду.

Я все это помню по коллизиям в Донецке, когда спящие узрели героя в предателе и ничтожестве. Я не к отдельному случаю цепляюсь, это же происходит регулярно.

А с Ельциным что происходило? Я представителям нашей технической интеллигенции говорил: «Ну посмотрите на него, ну я его знаю по горкому. Ну что вы в него вцепились? Ну что вы в нем нашли?» Сон на бегу… «Ельцин — наш спаситель!»

А что, с Горбачевым не это происходило? Не орали: «Горби, Горби!»? А потом не начали орать: «Пятнистый!»?

Да это же постоянно происходит! Это же ужас какой-то! «Не смейте лишать нас наших иллюзий!»

«Никогда не прощу Кургиняну, что он оказался прав», — говорил один из таких спящих, когда в Донецке всё стало совсем очевидно.

И что — опять двадцать пять, за рыбу деньги? Вы видите такого-то (я даже не буду говорить кого), и у него на лбу написано, что он ничтожество и никогда не сделает ни одного шага без чьих-то указаний. Но поскольку вы спите, то свои сонные ожидания вновь делегируете кому-то. Такому-то, такому-то…

Надо проснуться, понять, что в воздухе вовсю пахнет гарью. Что во сне можно концы отдать.

Знания нужны, чтобы проснуться. И знания ничего не значат без бытия. Только соединение знаний с бытием имеет какое-то значение. Обретение бытия, то есть способности к различению и действию, — это процесс болезненный. Но на него надо решиться. И надо отличить такую решимость от готовности видеть сны про то, что ты просыпаешься.

Начнется в условиях мощной ковидной истерии исход из мегаполисов, начнут люди думать о том, как им свою жизнь обеспечивать вместе с другими родственными душами, начнется расширение этого круга родственных душ дальше собственной семьи, начнется какая-то гомогенизация отношений и в семье, и за ее пределами — вот тогда и большая политика начнется.

Но поскольку я верю в знания как средство пробуждения, и есть запрос на них как надежда, то продолжу анализ ковидного безумия, понимание смысла которого крайне важно для того, кто хочет разобраться не только в глобальной, но и в нашей внутренней политике. Притом что одно теснейшим образом связано с другим.

Как связано? А неужели не ясно? Наш олигархат и Давос Гейтса — это единое целое. И наш олигархат прочнейшим образом связан с тем сегментом элиты, который ориентирован на «вхождение в Запад по частям». То есть на капитуляцию перед Западом. И на то, чтобы продолжить эксплуатацию разделенной России уже в качестве стопроцентной колониальной администрации.

«Мы будем там администрацией. Пусть колониальной, пусть Россию разделят, но такие люди, как мы, понадобятся».

Это так или не так? Так.

Западная фармацевтическая промышленность доминирует в том, что касается производства медикаментов на нашей территории. Она это делает, будучи никак не вписанной в нашу политическую элиту? Да об этой вписанности кричат на каждом перекрестке. Справедливо кричат или в рамках конкурентных игр — отдельный вопрос. Но ведь кричат!

Чем являются многие лекарства, о которых говорят, что они наши? Это в лучшем случае дженерики. Поэтому давайте исходить из необходимости строить другое будущее и одновременно соотносить настоящее с тем, что мы имеем. Перефразировав Сталина, можно сказать, что «у меня для постсоветских граждан, проголосовавших за Ельцина на референдуме 1993 года, других элит, кроме нынешних, нэт».

А раз так, то еще более актуален вопрос о том, кто именно занимает какую позицию в мировой коронавирусной игре, являющейся частью совсем большой игры.

Кто на сегодняшний день является приобретателем неких новых возможностей, дарованных ковидным экстазом?

Ну, например, это Джо Байден, который в результате ковидного экстаза сильно обогнал Трампа. И при раскрутке следующих волн этого экстаза может выиграть у Трампа. Цена этого выигрыша — триллионов пятьдесят, если не больше.

В США существуют два крупных конкурирующих агрегатора соцопросов: Real Clear Politics и FiveThirtyEight.

Real Clear Politics был основан бывшим президентом Ассоциации корреспондентов Белого дома, политологом Гарвардского университета Кардом Кэнноном и политическим обозревателем Томом Беваном, работающим как с Fox News (то есть с консерваторами), так и с CNN, MSNBC и так далее. В 2015 году коллектив сайта выкупил его у бывшего партнера — журнала Forbes, которому ранее принадлежал контрольный пакет. И вот этот самый Real Clear Politics — это один из агрегаторов соцопросов, очень важный.

Другой, конкурирующий с ним FiveThirtyEight, основан экономистом-статистиком Натаниэлем Силвером и принадлежит корпорации Диснея.

Оба агрегатора работают по похожей методике, отслеживая опросы разных социологических агентств, таких как Pew, Rasmussen, Fox News, CNN, и опросы, проведенные коллективами университетов.

По данным Real Clear Politics, Байдену удалось с 24 февраля по 21 июня 2020 года более чем удвоить свой отрыв от Трампа — с 4,3% до 9,8%.

Никаким агрегаторам верить нельзя. Но если это так — вы понимаете, что все было сделано ради этих 5,5 процента? Потому что в них судьба, триллионы, мировая власть и глобальный тренд.

По данным FiveThirtyEight, Байден в конце февраля опережал Трампа на 3,8 %. К концу июня отрыв Байдена уже составлял 9,6%.

Вот ради чего вы сидели в квартирах. А думаете, нет? Все куры во всех курятниках считают, что они живут не для сациви, а для чего-то другого.

Как мы видим, данные обоих конкурирующих агрегаторов по динамике рейтингов Трампа и Байдена — очень похожи. Рейтинг Байдена в течение 2020 года всегда опережал рейтинг Трампа, но за последние несколько месяцев заметно серьезное и решающее нарастание отрыва Байдена от своего конкурента.

Это не значит, что Трамп обязательно проиграет. Никто не знает, как отреагирует американское большинство. Что такое рядовая Америка? Но пока что эти 5% куплены. И чего бы ради этого не подержать несколько миллиардов людей в квартирках? И не грохнуть промышленность? Делов-то!

А что же Трамп? Он не может этого не понимать. Неужели же, понимая это, он согласится соучаствовать в следующих волнах ковидного экстаза? Тех волнах, о которых все говорят.

Трамп скован по рукам и ногам определенными силами. И я намерен в этой передаче обсудить, какими именно. Трамп проигрывает в любом варианте. Если он закрутит гайку под названием «новая волна ковидного экстаза», то на него обрушится критика противников, обвиняющих его в том, что он это плохо делает. Но если он начнет сопротивляться новой волне ковидного экстаза, то его сметут. Потому что противники обвинят его в том, что он погубил огромное количество людей.

Поэтому Трамп, с одной стороны, делает исподтишка все, чтобы избавить США от новой волны ковидной истерии, а с другой стороны, настаивает на спасительности смертельных для него карантинов. Ничего не узнаете в этом по нашей политике? Трамп говорит о том, что они спасли миллионы жизней американцев. (Кто ему про эти миллионы сообщил? Неужто все тот же Фергюсон? Так буквально он. Буквально!) А что ему делать?

«Зачем ты нас запер?»

«Я вас спас! Но как-нибудь давайте всё смягчим… Тут скажем, что не надо, там не надо… Исподтишка… Только — „тсссс!“ А то проорут, что я готов ради своих выборов миллионы людей угробить. Не надо. Не надо!»

То же самое происходит в большинстве других стран. Очень трудно оказаться не вовлеченным в ковидное безумие.

Во-первых, потому что если уж его у тебя в стране раскрутили, то можно лишь откликнуться на эту раскрутку, определенным образом при этом минимизируя данное обстоятельство. А что значит «если уж его раскрутили»? Коль скоро в стране есть силы, которые хотят это раскрутить, то они и раскрутят. А поскольку раскруткой занимается еще и международная система средств массовой информации, а также международное профессиональное сообщество, а также фарма и прочее, то раскрутить можно все, даже не имея особо рьяных раскрутчиков внутри страны. А их можно приобрести, но если нужно, то раскрутка может происходить и извне… Я имею здесь в виду не Трампа, как вы понимаете, а наше многострадальное Отечество.

Для того чтобы уберечься от этой раскрутки, нужно, повторяю, иметь либо пониженную восприимчивость населения и не находиться в числе главных территорий раскрутки, либо «отвязаться» до конца и заявить об альтернативной миссии. О том, что весь глобальный тренд — гадость, а ковидные дела — часть этого тренда и особо ядовитая гадость.

Но это не Трамп, не Си Цзиньпин, не Путин. Пока что это никто. И все ориентируются, во-первых, на внутренние обстоятельства, а во-вторых, на внешние, потому что ко внутренним все не сводится, и нужно проводить определенную внешнюю политику. Иначе говоря, определенным образом позиционировать себя по отношению к так называемому глобальному тренду. Он-то и есть основной герой данной истории.

Когда я сказал «во-первых», я имел в виду раскрутку внутри своей страны — как собственно органическую, внутреннюю, где есть свои «базарные» группы, так и транслируемую извне, когда базар на твою территорию приносят другие. Это все — во-первых.

Во-вторых, к этому всё не сводится.

Возможно, китайцы, повторяю, и могли бы затормозить раскрутку ковидного аларма на своей территории. Но они очень быстро раскусили, что к чему. И поняли, что если они не будут эффективны в том, что касается борьбы с ковидом (есть он, нет — не важно), то на них вызверятся с запредельной силой. А это крайне нежелательно в рамках нынешнего курса Компартии Китая. Это с давних времен нежелательно, как только от маоизма отошли. Поэтому Китай начал оглядываться, что бы ему такое сделать, чтобы гады, занимающиеся раскруткой, вызверились на него не с предельной силой. Он думал-думал и понял, что надо сделать. Надо возглавить процесс. Если ты не можешь его отменить — возглавь. И он возглавил. А у него возможностей — до и больше, как ни у кого.

«Видите, какие мы? И что вы нам на это скажете? Вы нам скажете, что мы дикие азиатские звери, которые убивают людей, что у нас мрут, а мы скрываем? Нет! Мы — люди, которые так закрутили гайку, как никто. Мы выиграли! Мы произвели лекарства, продаем их миру. Ну и теперь что вы будете орать? Про лаборатории про наши — только пикните! Мы тут же расскажем про ваши. Так что давайте без этого. Вирус имеет естественное происхождение. И мы впереди планеты всей».

Для того чтобы сменилась китайская стратегия победы через лидерство в глобальном тренде, должно произойти нечто совершенно необыкновенное. А пока не произошло — китайцы будут «ковидничать» не меньше, а больше, чем США, доказывая, что они чемпионы во всем: и в производстве электроники, и в борьбе с ковидом — во всем, вплоть до вакцинации, а также, что их нельзя превратить в «адский очаг всемирного губительного заражения».

Значит, вопрос совершенно не в том, почему китайцы ведут себя так же. Это понятно.

Вопрос — кто организует тренд. Кто хозяин? В чьих когтях — какого коршуна — находится цыпленок под названием «глобальный тренд»? Вскоре я начну разбираться с когтями и с этим коршуном. А пока признаем, что банкует сам тренд. Что цыпленок тоже — «ничего себе».

Кто-то подчиняется ему, потому что хочет быть первым.

Кто-то подчиняется ему, потому что хочет в нем выжить.

Кто-то понимает, что на него не слишком сильно давят, а народ у него спокойный, и отъезжает в сторону.

Кому-то на роду написано быть на обочине тренда.

Кому-то в глобальном тренде отведена роль относительно независимых слагаемых.

Не в этом дело. Главное — в тренде.

СССР очень долго был не в тренде. И до какой-то степени обладал собственными возможностями «трендирования». Причем альтернативными тем, которые использовал антисоветский мир. Вот это и было спасением для советских граждан. И для мира. Но это в прошлом.

Крах СССР был порожден отказом от своего глобального тренда. Этот же отказ можно именовать по-разному: «поражением в холодной войне», «вхождением в цивилизованный мир» и так далее. В любом случае Российская Федерация в ее нынешнем виде, при наличии той элиты, которую я описал (а другой у нас «нэт»), вопиющим образом не готова к тому, чтобы предъявить миру некий альтернативный тренд — и на уровне ценностей, и, между прочим, на уровне образа жизни. А готово ли к этому население?

Российская Федерация сначала безропотно подчинялась тренду, а потом стала, что называется, маневрировать в потоке, это было видно. При этом Российская Федерация, конечно, двигалась по течению потока, он же глобальный тренд. Но уверяла себя, что нет одного течения, а есть несколько течений. И тут можно что-то выбирать.

На самом деле течение одно. И движение в нем абсолютно губительно. Нам, например, внушают, что некая цифровизация — это неизбежность, вытекающая из технического прогресса. И что можно только подчиниться этой неизбежности. И постараться не оказаться изгоем, которого в условиях цифровизации ликвидируют.

Но цифровизация — это не неизбежность, а нечто другое. То есть в какой-то степени она, конечно же, неизбежность, если рассматривать ее как компьютеры, мобильные телефоны, гаджеты и так далее. Есть неизбежность в виде ружей, пушек, пулеметов, аэропланов, радио — мир меняется. Но дальше-то что? Реагируя на такую позицию неизбежности, Александр Блок писал в своей замечательной поэме «Возмездие»:

Что ж человек? — За ревом стали,
В огне, в пороховом дыму,
Какие огненные дали
Открылись взору твоему?
О чем — машин немолчный скрежет?
Зачем — пропеллер, воя, режет
Туман холодный — и пустой?

Этот вопрос ребром стоял и во времена Блока, понимавшего, что отсутствие соразмерности человеческого развития и технического прогресса порождает гибель цивилизации, а не переход в новую фазу.

Миллиарды спящих, деградируемых этим трендом, могут только убивать друг друга и умирать. Значит, вопрос о человеке важнее вопроса о цифровизации. И этот вопрос имеет прямое отношение к аналитике ковида.

Кто, кроме фармацевтических компаний, выигрывает от COVID-19? Ну понятно, те антитрамповские силы в США, которые разыгрывают ковидную карту против неудобного американского президента. Но ведь не они одни. И не одна фарма. И даже не только они — фарма и бизнес весь, которому оказывается триллионная помощь. Есть же что-то другое.

Что знаменует собой самоизоляция? Огромное увеличение степени прикованности к интернету. К тому, что я когда-то в одной из своих работ назвал уже даже не виртуальным миром, а «Виртуальной Землей» или «Виртлендом».

Дистанционное образование порождает еще большую прикованность к тому же Виртленду. Причем речь идет о прикованности простейшей и очевиднейшей.

Необходимость заказывать себе всё необходимое в условиях дистанцирования приводит к тому же самому. Заказывай через Виртленд.

Изменение образа жизни приводит к тому же самому. Теперь живи в Виртленде. Уткнись в компьютер и не дыши. Или дыши ровно.

То есть самый очевидный главный выгодоприобретатель от ковидного экстаза — Виртленд.

А тут еще данные, собираемые бюрократией для того, чтобы карантинно окормлять граждан. Куда они поступают? В Виртленд.

Что такое бюрократия? Государство маломощно по отношению к Виртленду.

Принадлежит ли России «Яндекс» — это отдельный вопрос. Но то, что этот «Яндекс» — кроха по отношению к мировому Виртленду, очевидно. «Яндекс» — это даже не сотая, это тысячная часть Виртленда. У «Яндекса» капитализация порядка десяти миллиардов, а совокупная капитализация Виртленда — многие триллионы. И, повторяю, чей он, этот «Яндекс» — это отдельный вопрос.

Посмотрите, кто бешено обогатился за последние карантинные месяцы. Это прежде всего миллиардеры из Виртленда, занятые обхаживанием потребителя, которому навязан новый образ жизни, обслуживанием этих новых тенденций.

Может быть, ты бы и сходил в ресторан — приятно как-то и без Виртленда. Так ведь нельзя! Обращайся в Виртленд. И в магазин сходить нельзя. Обращайся в Виртленд.

Детей хочешь учить — обращайся в Виртленд.

Досуг тебе нужен — черпай его из Виртленда.

Хочешь знать о новых напастях — иди в Виртленд. А куда еще? Как говорил герой Достоевского, «коли идти больше некуда».

А что происходит в Виртленде? Он что, просто пассивно предоставляет услугу? Я, к примеру, не верю в скорое пришествие полного управления мозгами людей с помощью вживленной в них электроники. Это еще когда-нибудь наползет на человечество, но не прямо сейчас. Not yet, как говорят наши друзья-англичане.

А вот другая-то напасть — поблизости. Уже сейчас огромные ЭВМ с резко возросшими возможностями обрабатывают не только ту информацию, которую собирает государство (это часть вопроса). Крупнейшие хозяева Виртленда обрабатывали и будут обрабатывать в нарастающем количестве ту информацию, которую вы им адресуете. Вплоть до индивидуальной семантики, стиля жизни, психологических деталей и многого другого.

Конечно, это еще только одна из промежуточных стадий порабощения. Но наличие таких данных в огромном количестве, стремительно перерабатываемых, — это такая власть, что дальше некуда. И это все уже маячит на горизонте. Мы уже фактически в это влезли. А все остальное возникнет на других этапах развертывания того же глобального тренда, который нацелен на то, чтобы заволочь человека в предельно контролируемый Виртленд. И там человека сначала раздавить, а потом уничтожить.

Вот что такое всемирное абсолютное господство Виртленда как результат движения в направлении, задаваемом этим самым глобальным трендом, который не существует сам по себе, а находится в определенных когтях.

Но о когтях чуть позже. Сперва о Виртленде.

С одной стороны, человек начинает все больше приносить в дар этому самому Виртленду.

С другой стороны, человек будет меняться так, что он сможет все меньше сопротивляться Виртленду.

С третьей стороны, его всякого рода страхами будут загонять в Виртленд.

А с четвертой стороны, страхи будут размягчать мозг. А одиночество, навязанное страхами, разрушать душу.

Вывод один — нынешний глобальный тренд, он же «виртлендизация» — несовместим с человечностью. А раз так, то у нас есть полное право именовать его погибелью. А от погибели надо спасаться. В ней жить нельзя. Никакого другого взгляда на происходящее не может быть, коль скоро люди не негодуют по неким частным поводам (ну, хоть бы по поводу этого ковидного экстаза), а хотят разобраться с происходящим для того, чтобы проснуться. Никто не проснется, пока не ощутит погибели целостно и не отреагирует на нее с предельно незаполошной страстностью.

Но полуразрушенный спящий человек не может бурно отреагировать на погибель. Он как-то дергается во сне — не более того. Он в таком же сне делает вид, что борется с погибелью. А главное — он пережить ее по-настоящему не может. У него уже отчасти поломан эмоциональный аппарат. Он эмоций боится. Потому что хрупок и подозревает, что эмоции, включившись на полную мощь, его обрушат окончательно, а не спасут.

Значит, он не спасается, а дергается, причем по тем или иным частным поводам. А масштаба погибели пережить, а значит, и понять, не может.

Не понимая этого, не имея возможности это по-настоящему пережить, он не может по-настоящему отвратиться от погибели. И все время при этом грозит во сне некоему погубителю железной рукой народного гнева… Нужно очень глубоко спать для того, чтобы бормотать нечто по данному поводу. И нужно совсем не понимать меры погибели и мощи ее, чтобы так бормотать.

Бормочущих могу спросить только:

«Вы уже отдали на погибель своих детей или собираетесь это сделать вскорости?

Что вы, собственно, с детьми-то собираетесь делать? Только прямо ответьте на этот вопрос.

И кто вы такие, чтобы с ними что-то делать? Вы-то сами обладаете бытием? Вы-то проснулись или вы сломлены?

Ну, предположим, вы проснулись. И что?

Вокруг разлита погибель. Вы запрете ребенка дома?

Не будете отправлять его в детский сад и школу?

И на улицу ему запретите выходить?

А как он будет проходить социализацию, и кем он будет без нее? И когда он начнет против этого бунтовать? Какие формы примет бунт?

Что вы с этим будете делать в условиях, когда связаны по рукам и ногам всеми вариациями на тему ювенальной юстиции?

Вы постараетесь создать для ребенка полноценную альтернативную среду?

Ну, что ж, вы герои. Вот это-то и есть начало гражданского действия, простейшее.

Но как вы эту среду будете создавать?

Как вы ее защитите психологически, социально, экзистенциально, смыслово?

Для этого надо иметь некое единое целое. И как долго оно просуществует при вашей невооруженности? Две недели, три месяца?

И как скоро в вас самих заработает все то, что навязал победитель в холодной войне, который спланировал порабощение через растление? И в существенной степени преуспел».

Но самое главное — это треклятый тренд. Он стал господствующим после краха СССР. А разрушали СССР не для того, чтобы установить рыночную благодать. А для того, чтобы скрутить человечество в неслыханный бараний рог. И ковидная эпопея — лишь один из этапов подобного скручивания. В Виртленды и прочие рога.

Но кто же хочет так скрутить человечество? Это ведь не сам тренд хочет. А тот, в чьих когтях этот тренд явным образом оказался. И кто же этот коршун?

При всей важности игры фармацевтических компаний, которую я уже описал и продолжу описывать в этой передаче, не к ней все сводится, повторяю. У этой игры есть какие-то другие, еще более мощные раскручиватели. Идти надо последовательно, от мелкого к более крупному. Причем эти раскручиватели не абстрактные, про которых можно сказать «закулиса» и так далее, а более конкретные. И обсуждать их конкретность нужно опять же конкретно. А не на уровне общих слов. Я обещал, что в данной передаче займусь именно этим и выполняю данное обещание.

Чем хотят сделать COVID-19 те, кто его раскручивает? Очередным этапом сворачивания в бараний рог.

Через что некоторые вполне конкретные силы предлагают реализовывать такие новые этапы скручивания в бараний рог (оно же — дегуманизация, оно же посягновение на человека и человечность)? Через так называемое трансформирующее событие. Или трансформирующие события.

Тянет ли COVID-19 на такое трансформирующее событие? Да, тянет.

А кто про необходимость подобных событий говорил и говорит с наиболее людоедской страстностью? То есть сразу и про то, что нужно трансформирующее событие, и оно скрутит всех под американское господство, и что это событие может быть биологическим и должно быть биологическим… Кто про это все сразу говорит с наиболее людоедской страстностью из людей, имеющих в своем распоряжении не только возможность говорить, но и нечто совсем другое?

Попытаюсь ответить на этот вопрос с той конкретностью, которую взыскует нынешняя и впрямь чрезвычайная ситуация.

(Продолжение следует.)