Разногласие мнений вокруг того или иного исторического или политического события ― вещь обычная и во многом даже полезная. В споре, как известно, рождается истина, или, во всяком случае, хотя бы раскрываются те или иные ее, истины, слагаемые. Такая полемика не так давно состоялась на страницах нашей газеты по теме старообрядцев, конфликта патриарха Никона и протопопа Аввакума и т. д.
Однако полемика по поводу художественного произведения ― это уже другое. Здесь огромна роль художественного вкуса, культурного багажа, понимания законов искусства. И различие мнений оппонентов может быть вызвано совсем не только субъективными факторами («на вкус и цвет товарищей нет»), но и объективными, вплоть до разного воспитания и языковой среды, в которой были сформированы спорящие.
В художественно-публицистическом произведении (а, видимо, так можно с осторожностью охарактеризовать песню «Пливе кача») любая неоднозначность трактуется в пользу того, кто сумел ее «приватизировать», т. е. обосновать и перехватить его смыслы. Это не значит, что нужна только лобовая пропаганда, но, с другой стороны, авторская политическая позиция должна быть заявлена прямо и без обиняков. Как у Маяковского: «Читайте, завидуйте, я ― гражданин Советского Союза». Иначе все попытки автора встать над схваткой закончатся тем, что та или другая сторона конфликта использует произведение в своих целях.
Еще более особая вещь ― произведение, сделанное с опорой на уже существующее, да еще народное, да еще ритуально-обрядовое. Здесь нужна двойная и тройная осторожность. В руках у неумелого или не понимающего глубинных смыслов автора такое скрещивание может дать столь извращенные плоды, что трудно представить. Поэтому судить о том, сознательно сделал Аким Апачев в песне «закладки», как говорит в своей статье в газете № 486 Е. Амосова, или это результат незнания, неумения, недостаточной культуры (в конце концов, он непрофессиональный автор) ― трудно.
Но ведь помимо текста в клипе есть еще и зрительный ряд. И в нем тоже не видно определенности, четкого обозначения политической позиции. По развалинам бродит девушка и весьма заунывным голосом поет о полыхающей хате и Богоматери. Это перемежается какими-то военными действиями, причем кто против кого воюет ― непонятно. Сам автор скороговоркой что-то проговаривает, но сюжет, который есть в тексте, ― не проигрывается (хотя бы тот сюжет, где герой допрашивает/разговаривает с пленным). То есть была возможность показать двух субъектов конфликта, чтобы зритель мог оценить, на чьей стороне автор, но она не реализована. Мелодия ― неинтересна, слова не адресуются русскому культурному коду (разве что кроме надписи на стене: «Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?») ― и это так называемое произведение претендует на то, чтобы стать знаменем борьбы за Русский мир? Или оно и не претендует, а его надули для этого ― кто и с какой целью?
Теперь несколько конкретных замечаний по поводу самого полемического текста.
Его автор, с одной стороны, логично говорит, что сразу оценить, насколько действенна песня в борьбе против украинского врага, трудно. Мол, надо подождать, «история нас рассудит». С другой же стороны, утверждается, что эта песня ― оружие в сегодняшней борьбе, снаряд, пуля и т. д. Так как быть-то? Ждать или использовать здесь и сейчас?
Впрочем, после того, как песня выпущена в свет, этот вопрос становится риторическим ― поневоле приходится ждать и надеяться, что она не выстрелит в нас же самих.
Еще одно. В. Шилин пишет:
«И потом ― эти „демоны“ родились не бандеровцами, а людьми, потенциально нашими по духу и языку. Мы воюем не с инопланетянами, и не с французами, турками или немцами. Мы воюем с обезумевшей, огромной частью самих себя, фрагментом Русского мира, волею новой Смуты вставшей на антирусский путь».
Это высказывание несколько наивно ― мало ли кто родился нашим по духу и языку, а потом стал откровенным врагом? Список таких людей огромен ― от эмигрировавших (и не эмигрировавших) белогвардейцев до современных чубайсов и ходорковских.
Что же касается сравнения со Смутой конца XVI ― начала XVII веков, то в русской истории как раз остались имена не тех, кто «обезумел» и рвал страну на части, а тех, кто собирал ее. Иначе надо и Самозванца попытаться «понять и простить», и казаков, поступивших в услужение к полякам, и Семибоярщину и многих других.
Приходится признать, что В. Шилин не видит (не фокусирует оптику) недостатков представленного произведения, а работает «под идею» (абсолютно благую) нужности сегодня, в дни проходящей спецоперации, такого пропагандистского оружия, которое можно было бы противопоставить вражескому. Спору нет, такое оружие крайне необходимо сегодня, но вот качества данного его образца оставляют желать лучшего.