Многие граждане России еще до истории с COVID-19 на собственном печальном опыте вкусили плоды так называемой оптимизации постсоветской системы здравоохранения. Оптимизация была проведена, сменились ориентиры медицины — с излечения людей на извлечение прибыли. Все эти преобразования осуществлялись по принципу «надо, как у них», то есть на западный манер.

При этом спустя год после того, как российские врачи столкнулись с вызовом COVID-19, можно констатировать очевидное — российская система здравоохранения справляется с этой всемирной напастью лучше западной, насквозь коммерциализированной медицины.

О причинах этого парадокса в интервью корреспонденту ИА Красная Весна рассказала врач ультразвуковой диагностики московской городской больницы Елена Баркова.

ИА Красная Весна: Елена, здравствуйте! Мэр Москвы Сергей Собянин 20 февраля заявил, что столичная система здравоохранения выдержала экстремальную нагрузку в борьбе с COVID-19 за счет обновления медицинского оборудования еще в 2011 — 2013 годах? Как Вы прокомментируете это заявление?

— Да, я согласна с таким утверждением. Диагностическое и лечебное оборудование в Москве обновляется очень заметно последние годы, расширяются реанимационные отделения, создаются сосудистые центры для лечения острых сосудистых катастроф — в дополнение к инфарктным отделениям (БИТ, блок интенсивной терапии), созданы нейрореанимации, сердечно-сосудистые центры, где помимо терапевтического лечения проводятся малоинвазивные, то есть с минимальной операционной травмой, рентгенохирургические вмешательства — восстановление кровотока головного мозга и сердца с помощью стентов.

Как я понимаю проблему, раньше экономили на чем только можно, например, на сервисе оборудования. Например, закупили отличное оборудование по госпрограмме модернизации на бюджетные деньги, а средства на техническое обслуживание одноканальное финансирование через страховые медицинские организации не обеспечило. Зарабатывали эти деньги, в том числе, на платных медицинских услугах. Главные врачи, возможно, потом в мемуарах напишут, как они выкручивались.

Сейчас у нас другая идея, медицина — драйвер экономики. Финансирование здравоохранения увеличилось и мы можем, видимо, себе позволить техническое обслуживание от производителя. Плюс цифровизация, стремление контролировать работу аппаратуры (чтобы не простаивала и не «перегревалась») прямо по Wi-Fi, плюс телемедицинские консультации надо развивать, базы изображений наращивать для искусственного интеллекта. Да и производитель идет навстречу, наверное. Поэтому идея в целом хорошая, посмотрим, что из этого выйдет. Помимо желания руководства еще нужно и всем практическим врачам перестраиваться, стереотипы ломать, в том числе полезные и ценные. И конечно, на этапе отладки организации этого дела всегда будут взаимные упреки и взаимонепонимание.

ИА Красная Весна: При этом нельзя же сказать, что дело только в одном оборудовании. На Ваш взгляд, за счет чего в целом системе здравоохранения удается выдерживать нагрузки в связи с COVID-19?

— За счет толковых организаторов на местах, за счет притока молодых докторов и медсестер, у которых сил больше, а всяческих опасений меньше, за счет материального стимулирования медработников («ковидные» выплаты помогают расплатиться с банками — заплатить за ипотеки, кредиты, учебу детей).

Материальная мотивация помогает трудиться. С другой стороны, есть и профессиональные амбиции — можно много просмотреть вебинаров, конгрессов, презентаций, докладов, сообщений в записи. Там выступают умные, интересные, красивые люди, и очень хочется самим быть не хуже. И если встречаются такие вот амбиции, государственное задание и толковое руководство, можно много хорошего сделать.

В этой как бы обнадеживающей картине не хватает отношения к человеку как к субъекту. Не только к пациенту, но и к медперсоналу. Не формального, а подлинного. Не нужно разбираться с людьми, как повар с картошкой.

ИА Красная Весна: Какие уязвимости в российской системе здравоохранения выявил коронавирусный удар?

— Дефицит коечного фонда и медперсонала выявил отношение к человеку как к биологическому объекту. Вдруг выяснилось, что на койках больные не лежат, а лечатся, да еще персонал, оказывается, тоже болеет, причем по противоэпидемическим соображениям нельзя допускать этот самый заболевший персонал к работе. Так и выяснилось.

ИА Красная Весна: Все знают про оптимизацию медицины, которую яростно проводили в 2010-х годах. За счет чего тогда удалось справиться сегодня с вызовом ковида, учитывая, что во многих странах справляются гораздо хуже? Не успели дорушить советскую систему Семашко?

— Мне кажется, что от нее, от системы Семашко, ничего не осталось. И что нам придется выстраивать свою систему заново. Отказаться от примата экономической эффективности, прибыльности, и выстраивать.

Перед советской медициной стояла задача вернуть человеку трудоспособность, чтобы он трудился на благо общества. Статья, между прочим, была, за тунеядство. То есть человек после болезни должен был максимально восстановиться. Целые физиотерапевтические отделения существовали, с бесценным опытом работы. Если раньше этот этап максимальной реабилитации происходил в больницах, то сейчас это происходит дома. А еще у нас немало «экономически неэффективных» граждан, которые не могут обеспечить себе лечебное питание, лечебно-охранительный режим, купить лекарства и купить медицинские услуги на дому и так далее. Они останутся недолеченными?

Все цели оптимизации системы здравоохранения, превращения его в рынок, достигнуты. Главное — головы коммерциализированы. Конечно, остались гуманистические убеждения у людей, но тем не менее деньги все равно на первом месте. Правительство неоднократно отчитывалось о дополнительном финансировании здравоохранения в связи с пандемией. То есть те задачи, которые можно решить за счет денег, система решает. Потому что когда люди поняли, что они могут получать условно не 40 тысяч рублей, а 240 тысяч рублей в месяц, то они стали работать изо всех сил. И эмоционально выгорать тоже стали в ускоренном темпе.

Временные инфекционные госпитали в выставочных комплексах и ледовых дворцах, как я считаю, вполне помогли справиться с ситуацией. Потому что это помещения после ремонта или новые, с высокими потолками, там много воздуха, там еще не поселилась внутрибольничная инфекция.

Ведь сначала насаждалось мнение, что медицина требует много денег, а прибыли от нее нет никакой. Теперь российскую систему здравоохранения буквально залили деньгами — в 2020 году инфекционная тема вытеснила все остальное на несколько месяцев. Получили рост смертности, стали исправлять ситуацию.

Еще онкологическая помощь находится под личным контролем президента РФ, поэтому очень заметны улучшения в логистике, диагностике, лекарственном и аппаратном обеспечении, даже в отношении к онкобольным. И регистр раковых больных, который формально существует чуть не с 1996 года, наконец, заработал, и государственно-частное партнерство пригодилось — коммерческие больницы берут на лечение онкобольных, лечение оплачивает фонд ОМС, сокращаются очереди.

То есть если в высших эшелонах власти кто-то интересуется конкретным направлением, то и проблемы решаются.

ИА Красная Весна: Если резюмировать, то российская медицина, продолжая выдерживать коронавирусный удар, еще и в плюсе останется? Есть ли шансы, что те позитивные тенденции, которые наметились, сохранятся и далее, и медицину начнут развивать осознанно?

— Конечно, пока у людей есть и профессиональный, и материальный интерес, то это, со всех точек зрения, очень привлекательное занятие, потому что это еще и помощь людям, это благородно. Но мы не знаем, какие нас ждут времена. Хватит ли сил и гуманизма на здравоохранение, после того как выяснится, что это дело совершенно необходимое, но в целом в ближайшей перспективе очень затратное, а не прибыльное?