События 11 сентября 2001 года навсегда изменили мир. Были ли они нарочно осуществлены властями США, которым нужен был повод для вторжения на Ближний Восток, или это был реальный теракт — вопрос, который остается актуальным до сих пор.
Но помимо этого вопроса, являющегося ключевым в данном событии с точки зрения глобальной политики, не меньшую важность являет собой то, какой отпечаток оставило 11 сентября на людях — как в США, так и во всем мире. Мог ли ужас, который испытали люди, прикованные к телеэкранам в тот день, и наблюдающие обрушение башен-близнецов, не оставить никакого следа?
Как это событие изменило «душу народа», и что оно явило собой в этом смысле? ИА Красная Весна приводит перевод авторской статьи, вышедшей под заголовком «9/11: Вспоминая непоправимое», профессора-ираниста из Колумбийского университета в Нью-Йорке Хамида Дабаши, опубликованной 5 сентября на сайте Al Jazeera.
Во вторник, 11 сентября 2001 года, я проснулся как обычно рано. Я начал читать и писать, еще лежа в постели, в блаженном неведении о том, что происходило всего в нескольких километрах от центра Манхэттена. Зазвонил телефон. Это был друг, в голосе которого чувствовалось беспокойство. Он спросил, все ли со мной в порядке, и когда я сказал ему, что со мной все в порядке, он посоветовал мне включить телевизор.
Когда включился экран телевизора, я увидел, что на наш город напали. Великолепные башни-близнецы Всемирного торгового центра были атакованы самолетами и рушились. Люди спасались бегством. Я не помню, который был час — время остановилось.
Я сразу же вспомнил 15 апреля, когда я повел свою старшую дочь Пардис в ее день рождения в ресторан «Окна в мир» на вершине Северной башни. Я вспомнил, как мы наблюдали, как самолеты приземляются и взлетают из близлежащего аэропорта Ньюарка. Я вспомнил, как сказал ей: «Разве это не странно, мы наблюдаем, как самолеты приземляются и взлетают у нас под ногами!»
Мои чувства выражали неверие и отчаяние. Я оделся и вместе с несколькими другими напуганными людьми направился к центру города, где произошло нападение. Улицы были пугающе пусты. В городе царила странная тишина. Мы, жители Нью-Йорка, — фанаты шума. Слишком много тишины вызывает у нас беспокойство. В то утро в городе было слишком тихо. Я начал смотреть на здания на Бродвее. После обрушения башен они выглядели так, как выглядят дети, только что потерявшие своих родителей в центре города, но еще не подозревающие это.
Небольшая толпа сбитых с толку людей, частью которой я был, остановилась на Хьюстон-стрит.
Я видел, как некоторые японские туристы собирали пыль разрушенных башен-близнецов из машин, припаркованных на улице в качестве сувениров. «Странно, — подумал я — пыль кирпичей, цемента, мяса, кофейных чашек и снов погибших».
Я начал повторять про себя Омара Хайяма:
О, можешь тратить, все, что есть, беспечно;
Ведь все мы превратимся в прах, конечно;
Прах будет с прахом и под прахом нам лежать
Без песен, без вина и без певца — вот это вечно.
Благородство траура
Следующий день, среда, в моем расписании был учебным. Когда я спустился в наш кампус, я увидел, что нашим студентам дали цветной мел и они рисовали свои страхи и тревоги, свой траур на ступенях Мемориальной библиотеки Лоу.
Траур не по мертвым. Траур для живых. Это добродетельное искусство жить благородно, когда в жизни есть место священной церемонии поминания драгоценных жизней, уходящих в вечность. Это когда мы, смертные, чувствуем бессмертие своей души. Что происходит с культурами, утратившими цивилизованную торжественность траура?
Только на день или два над душами людей возник купол, под которым они могли тихо сидеть и оплакивать ужас, постигший Нью-Йорк. После этого американцам было поспешно отказано в этом благородном пространстве траура, поскольку они спешили отомстить неопределенному врагу, который был быстро обозначен для них. Перед местью людям нужен покой, им нужно время, чтобы посидеть спокойно и почувствовать страх перед нашим мятежным миром. Но барабаны войны быстро поднялись и заглушили эти тихие размышления.
В 10-ю годовщину 11 сентября я написал статью для Al Jazeera, в которой поделился со своими читателями кратким обменом мнениями с выдающимся французским философом Жаком Дерридой во время публичной лекции, которую он прочитал в Колумбийском университете вскоре после ужасного события. В тот день Деррида говорил о «трауре по политике», объясняя своей аудитории, что то, что мы наблюдаем в США, было не просто трауром по погибшим 11 сентября, но что на самом деле мы оплакивали само понятие «политика», каким мы его знаем. В конце речи я спросил его, не думает ли он, что «политизированный траур» свидетелями которого мы являемся, возможно, вытеснит «траур по политике». Он обдумал этот вопрос, но не смог дать прямого ответа.
«Политизированный траур» и барабаны войны, однако, вскоре заглушили момент, когда американцы могли бы по-человечески почувствовать боль людей в том регионе, который был далеко от них. Но находился в пределах досягаемости их истребителей.
Так называемая война с террором настолько быстро и жестоко затмила собой политику оплакивания 11 сентября, что эта нация была лишена всякого чувства внутреннего трагизма. Все было внешним, все было жестокой местью — не оставалось ничего для сколько-нибудь значимого размышления о том, что произошло на самом деле.
Пять лет спустя, в 15-ю годовщину событий 11 сентября, я вернулся к этой идее в другой статье для Al Jazeera. Я подробно описал, как триумфальный политизированный траур упредил возможности траура по политике.
Действительно, в каждую знаменательную годовщину этого события крики гнева и мести заглушают шепот гораздо более тихого пространства, необходимого для усвоения боли других. По мере того, как другие все более менялись, душа этой нации по-прежнему гадала, где в этом мире она может найти свое пристанище.
От Канн до Кандагара
Афганцы и иракцы годами страдали от последствий того, что американцы пострадали 11 сентября. Они все еще страдают от последствий того рокового дня сегодня. Но кто помнит 10/7 (день, когда США вторглись в Афганистан в 2001 году) или 3/20 (день, когда США вторглись в Ирак в 2003 году), как они помнят 9/11? Представление о чужой боли — вот где начинается благородный акт оплакивания собственной утраты.
Есть одно простое произведение искусства, которое в то время соединило вместе миры США и Афганистана.
В мае 2001 года иранский режиссер Мохсен Махмальбаф представил в Каннах премьеру своего фильма «Кандагар». Несмотря на одобрение критиков, фильм изначально не произвел особого впечатления в США. Однако в сентябре того же года это приобрело совершенно неожиданное значение. Вскоре после 9/11 я попросил разрешения Махмальбафа и продемонстрировал «Кандагар» в Колумбийском университете для широкого зрителя.
Моя цель в то время заключалась в том, чтобы поместить трагические события в Нью-Йорке в более широкий контекст с Ближним Востоком, стремясь сформировать близость и солидарность между двумя городами Кандагар и Нью-Йорк. Но в основном это было безнадежным делом. Страна готовилась объявить Афганистану войну — войну, которую даже самые либеральные и прогрессивные американцы, такие как Ричард Фальк, считали справедливой.
«Я никогда с детства не поддерживал войну со стрельбой, в которой участвовали Соединенные Штаты, хотя, оглядываясь назад, я думаю, что война НАТО в Косово принесла положительные результаты, — написал он в статье для The Nation в октябре 2001 года. — Война в Афганистане против апокалиптического терроризма квалифицируется в моем понимании как первая по-настоящему справедливая война со времен Второй мировой войны».
Но зрелище насилия, устроенное 11 сентября, не было апокалиптическим, и США, стремясь отомстить, не ограничились только во вторжении и оккупации Афганистана, чего действительно опасался сам Ричард Фальк. Войны порождают и поддерживают свою собственную милитаристскую логику и апокалиптические цели.
В американской истории множество национальных трагедий. От гражданской войны до убийства Авраама Линкольна и столь же травматичных убийств Джона Ф. Кеннеди, Мартина Лютера Кинга-младшего и Малкольма Икс, вплоть до трагических событий 11 сентября. У американцев было много поводов для скорби и самоанализа на протяжении всей истории своей страны.
Триумфальный милитаризм «войны с террором», бессмысленная жестокость уничтожения двух стран в отместку за теракты 11 сентября не искоренили пустую дыру, которую оставил роковой день. Это просто прикрыло дыру. Эта страна никогда не станет нацией, если она не научится мудрости и утешению скорби по национальной трагедии, прежде чем возьмется за оружие и истребители. Этого никогда не произойдет, пока жизнь афганского или иракского ребенка не станет неотличимой от жизни американского ребенка. Месть не залечивает трагическую дыру в душе людей. Она просто пытается скрыть ее.
Центр Манхэттена вернулся к своему многолюдному и оживленному состоянию. 11 сентября стало частью культовой истории, которую люди почти не помнят. Это стало похоже на 7 декабря, когда произошло нападение на Перл-Харбор в 1941 году. Все памятные американские праздники, такие как День памяти или День труда, — это те, которые можно перенести на понедельник и, таким образом, превратить в длинные выходные, чтобы люди могли отдохнуть от их изнурительного распорядка. Но 11 сентября навсегда останется незабываемым, непоправимым рабочим вторником, когда на короткое время душа этого народа испугалась того, чего мир боится все время.