Летний день Петра протекал одинаково. Подъем в 5 утра, электричка, продуктовая база, где он закупал мороженое, дорога до точки у метро — здесь он провел пять лет, совершая свой торговый «намаз».

И если все уже после года подобной работы превращаются в машины, то Петр каждый «стаканчик» или «Эскимо» отдавал в руки покупателя с радостью, глядя ему в глаза.

Это были пять лет без единого дня отпуска или болезни. Петру как будто в кости проникло: эти «стаканчики», «Эскимо» и несколько десятков тысяч рублей в месяц заработка — его предназначение.

В это лето, правда, добавилась еще одна вещь: ролики из Украины. Он без остановки смотрел их по дороге или в ожидании покупателей, как губка впитывая то, что там происходит.

Однажды он так увлекся, что не заметил, как у лотка образовалась очередь. Люди столпились вокруг Петра и стали заглядывать в его телефон.

— Давай, время уходит, — сказал наконец мужчина лет сорока.

— Вот в том-то и дело, что оно уходит, — сказал парень с нетипичным для толпы прищуром, подошедший на «движ» и не собиравшийся ничего покупать.

— И правда, — сказала женщина с сумками. — Мы здесь, а они там. А ничего не меняется. Как покупали и жрали всю жизнь, так и продолжается.

Петр в этот момент подумал, что если та самая судьба лишит его «его дела», он не будет разочарован.

— Вы правы, — сказал он женщине, — Люди даже мороженое покупают и толком не чувствуют вкуса. Просто проглатывают — им что «стаканчик», что «Эскимо», что толченый кирпич.

Девушка лет двадцати смотрела, как в телефоне стреляют из автомата, и не слышала, что вокруг говорят. Она и забыла, что хотела купить «Фруктовое».

За ней в очереди стоял мужчина с очень сосредоточенным видом и широкой папкой с чертежами под мышкой.

В подземном переходе пели под гитару инвалиды (или ряженые) в камуфляже.

— Не подзуживай, — сказал мужчина парню с прищуром. — Кто хочет, тот работает. Кто не хочет, дурака валяет.

— Я вот работаю, — сказал ему, глядя в глаза, мороженщик. — Но и правда, что-то во всем этом не то, — он сказал это как человек, который никогда ни о чем подобном не задумывался, по крайней мере в таких словах, и выдавший искреннюю реакцию.

— Что жалуешься? Нормально живем, мирное небо над головой, — сказал мужчина с чертежами.

В телефоне снова раздались выстрелы.

— И в Донецке сейчас так же покупают мороженое, — задумчиво сказал парень с прищуром.

В тени под зонтиком лотка было не меньше тридцати пяти градусов. Продавец быстро раздал всем, кто что хотел, и взял деньги.

— И так же мороженое здесь продавали пятьдесят, сто лет назад, — сказал он.

— Вокруг была другая жизнь, — обратился к нему парень с прищуром.

Девушка лет двадцати отвлеклась наконец от телефона и спросила:

— А что не так-то?

— Надо было в 45-м до Парижа идти, до Мадрида, — задумчиво проговорил парень.

— Надо человеком быть нормальным, — как-то остервенело отреагировал мужчина с чертежами.

У всех в руках было мороженое.

— Вот именно, — подтвердила девушка.

— Надо быть человеком, — парень с прищуром никого даже ни в чем не убеждал, а размышлял вслух. Казалось, что слова были для него как живые существа.

— Вот они — люди, — продолжил его мысль мороженщик, посмотрев в телефон на бойца спецоперации.

— Дайте сдачу, — в другой совершенно тональности и еще с большей озлобленностью сказал мужчина с чертежами.

Японская чайная церемония, пожалуй, самая сложная в мире. Как и в других подобных восточных традициях, в ней всё имеет значение — мельчайшая деталь. Как открывают крышку, насыпают заварку, наливают воду.

Такими же спокойными, четкими движениями Петр достал из кошелька и отсчитал мужчине сдачу: пятьдесят рублей купюрой и пять — мелочью. И в этих движениях было абсолютное превосходство мороженщика над человеком вроде бы с гораздо большим статусом. Покупатель это заметил. Мужчина понял это, отойдя шагов на двадцать от палатки. Он настолько опешил, что держащая чертежи рука ослабла и бумаги выпали, разлетевшись по всей площади у станции метро.

Люди у лотка оглянулись. Некоторые побежали помогать собирать бумаги.

Парню с прищуром достался лист с носом истребителя необычной формы. Подобное можно было увидеть в каком-то фильме о будущем.

Он засмотрелся на чертеж, и мужчина вырвал лист из его рук. Этот человек поспешно собирал всё в папку.

Двадцатилетней досталась турбина, а продавцу — крыло.

Покупатели «собрали самолет» и окружили мужчину, будто обращаясь к нему с каким-то вопросом.

— Спасибо, — сказал он голосом человека, который хочет поскорее уйти.

— Не за что, — ответил мороженщик.

Люди провожали владельца чертежа взглядами. Он уходил в сторону закатного неба, в котором словно разбили яйцо, из которого по всей поверхности растекся ржаво-оранжевый желток.

Продавцу нужно было сворачиваться. В телефоне, который он положил на край лотка, продолжали крутиться один за другим ролики. А людям как-то не хотелось расходиться.

— Все должны делать профессионалы, — проговорила двадцатилетняя куда-то в сторону.

— Люди, — ответил ей парень с прищуром. — И в Берлин заходили люди. И мы…

— Мы не должны только смотреть ролики. Мы все в каком-то смысле должны быть там, — подхватил продавец, показав в телефон.

— Да, — ответил парень.

Площадь с лотком, как огромные чудовища, окружали торговые центры. Все было пронизано мелочным, торгашеским духом.

Парень с прищуром и двадцатилетняя шли в сторону от метро и спорили. Мороженщик закрывал лоток и считал выручку.