Передача «Предназначение» на канале ИА Красная Весна от 6 июня 2023 года

Какое-то время назад, выступая перед теми, кто заинтересован в том, чтобы смотреть мои передачи, я сказал, что я ухожу с YouTube и других суперпорталов, позволяющих «замечательным» образом раскручивать эти передачи, придавать им резонанс и прочее. Заявив о своем уходе с этих порталов, я вовсе не говорил, что считаю тех, кто не поступает подобным образом, нехорошими людьми. Каждый волен поступать так, как он хочет, у каждого сложно построена система интересов и возможностей, поэтому я тут говорю только о себе. И совершенно не отстаиваю то, что мой выбор ценностно правильный (он ценностно правильный для меня, поскольку сообразен моим ценностям), а другой выбор — неправильный.

Я объяснил, почему я это делаю.

Во-первых, потому, что наша конфронтация с США и НАТО будет усиливаться, и если мы хотим вести информационную войну с противником, который будет всё более серьезно нас отслеживать и ставить нам палки в колеса, то мы не можем это делать на ресурсах противника. Это просто смешно. Это те самые пресловутые двойные стандарты, которые мы так осуждаем.

Во-вторых, потому, что все эти крупные порталы, возможности (я их не буду перечислять), вся эта мегасистема, надстраиваемая над частными, мелкими интернетными инициативами, — она рано или поздно окажется интегрирована в мощное корпоративно-олигархическое поле. Будет оно называться «информационной глобальной властью» или нет, будет оно противоречиво или непротиворечиво, но оно будет таким. Достаточно того, чтобы оно было олигархическим. И тогда, выступая, вы не будете свободны, вы будете так или иначе зависимы от тех, на чьем портале размещено ваше выступление. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

В-третьих, потому, что ни в какую честность этих суперкрупных порталов — и уж особенно американских — верить нельзя. Вас посмотрят 10 миллионов, а «нарисовано» будет, что 10 тысяч. Хозяева этих порталов меньше всего заморачиваются какой-нибудь объективностью. Они, может быть, делали вид, что они объективны, где-нибудь лет 30 назад, но это уже давно в прошлом.

Ну и наконец, потому, что эпоха другая. Это не только наша конфронтация с Соединенными Штатами. Это вообще другой мир, в котором ставку (как я считаю, никому не навязывая эту позицию) можно делать только на тех, кто очень серьезно хочет строить с тобой отношения — хотя бы по принципу: «Я тебя слушаю, я тебя смотрю, я к тебе серьезно отношусь, я заинтересован в том, чтобы прислушаться к твоей точке зрения». А желательно и по более серьезному счету — чтобы тот, кто смотрит твои передачи, был интегрирован в то, что ты делаешь, если ты что-то делаешь. В противном случае всё остальное не будет иметь никакого значения.

Много лет назад один популярный телеведущий сказал мне с горечью: «Меня смотрят столько-то миллионов людей, но если я призову завтра кого-нибудь прийти, например, на Поклонную гору, то придет мой офис, и никто больше. А вот с Вами всё по-другому — на Поклонную гору пришло много народу, перед этим на Воробьевы горы, а после этого на ВДНХ…»

Уже тогда все понимали разницу между «виртленд» — виртуальной землей — и реальностью. А теперь наступает время самой суровой реальности. Оно наступает так, как наступают войска: медленно и неумолимо, иногда откатываясь чуть назад, потом захватывая новые территории. Но оно наступает, и оно наступит. И в нем счет будет идти не на «виртленд», а на нечто реальное, серьезное. Таковы были мои аргументы.

Когда люди, которых я очень уважаю и чьи точки зрения ценю, говорили мне, что я сошел с ума и что кончится это тем, что меня будет смотреть тысяча человек, я отвечал: «Ну и пусть тысяча. Те, кому это надо, разберутся, где можно найти мои передачи. А я буду знать, что таких небезразличных ко мне людей — тысяча, и буду соответствующим способом себя вести. Если будет больше, значит, больше. Я, конечно, хочу, чтобы их было больше — спору нет, но я хочу знать какую-то правду!»

Как оказалось, людей, которые хотят смотреть мои передачи и находят их, не тысяча, их уже больше, чем показывал какой-нибудь YouTube. Поэтому эта информационная инновация оказалась отнюдь не такой беспомощной и сумасшедшей, как кому-то казалось.

Почему? А потому, что действительно время меняется. «Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними» (по-латыни — tempora mutantur nos et mutamur in illis). И это очень хорошо, надо это понимать, потому что иначе нельзя предуготовиться к тому, что будет.

Это была короткая преамбула к данной передаче.

Теперь я хочу обсудить самое-самое животрепещущее, но только особым образом, то есть не так, чтобы перечислить 140 событий или даже простроить связи между ними, а так, чтобы возникла какая-то картина.

Что можно сказать про эту картину по-честному?

В позднем Советском Союзе и в постсоветской России было очень много людей, которые на уровне символа веры считали, что наше вхождение в Европу есть смысл нашего существования, наше счастье, единственная возможность для бытия.

Я имею в виду людей с серьезным положением, людей, исповедующих такой символ веры. Они не хотели обсуждать этот символ веры — и потому, что символ веры вообще не обсуждают. И потому, что кто ты такой, чтобы его обсуждать, когда есть те, кто каждый день нюхается с представителями Запада и знает, что на самом деле происходит. И потому, что любые обсуждения порождают сомнения, а надо переть рогом — и всё будет хорошо.

При этом данная группа людей, которых я отнюдь не могу сразу, огульно, назвать антипатриотическими (я считаю, что в среде западников были и вполне патриотичные люди, которые радели за благо России), говорила:

«Смотрите, как всё будет клево! Мы отбросим всякого рода «придатки» — закавказские, среднеазиатские и так далее, потому что там население достаточно быстро растет, а мы хотим иметь хотя бы имитационную демократию, как у всех — с партиями, конкуренцией на выборах и так далее. Но при таком демографическом раскладе недолго ждать, что какая-нибудь исламская партия возрождения демократически победит на выборах… И что мы будем делать? Мы же русские, нам всё это «чурочное», — они так говорили, — зачем? Поэтому мы отбросим это «подбрюшье» — и станет лучше!

Затем мы войдем в Европу, быстренько на наши нефте- и прочие доллары купим какие-то основные средства в Европе, создадим единые вооруженные силы с Европой, НАТО. Мы станем самой крупной державой Европы, у нас будут сумасшедшие ядерные силы, которые будут выше всего, что есть в совокупности в Европе. И наконец, если мы это сделаем, какого лешего американцы станут держать свои базы в Европе? Они же держат их против нас, значит, они должны будут уйти.

То есть мы, войдя туда — хоть бы и на карачках, хоть бы и каясь за советское прошлое, — на самом деле эту Европу изнутри возьмем за мягкие места, и будем держать жестко, в ежовых рукавицах.

Так не это ли есть мечта? И средства производства мощные будут. И не надо будет очередной сталинской индустриализации. И мы будем использовать все возможности Запада. И Запад этот мы возьмем под контроль, потому что мы самые сильные, самые крупные, у нас самые главные ядерные силы. И, главное, америкосов мы оттуда выгоним! А когда мы америкосов оттуда выгоним, мы нечто сгоношим в Европе, потом распространим это на Азию, а потом америкосов — добьем! Это и будет исполнением главной мечты о преодолении американского империализма, о нашей победе в мировом масштабе».

Тех, кто считает, что я это выдумал, что это мне приснилось во сне, могу заверить, что это не так.

Я родился в гуманитарной семье, где диалоги такого типа с людьми, имеющими большой вес и влияние, были всегда. Я вырос в атмосфере этих разговоров, я хорошо понимал, что к чему.

А после того как Советский Союз распался, я еще очень и очень близко взаимодействовал с Владимиром Александровичем Крючковым и другими людьми, которые, занимая гораздо более статусное бюрократическое положение, чем я, имели возможность лично в этом убедиться.

Это была главная парадигма, концепция, главный ориентир, начиная где-нибудь с конца 1970-х годов.

Владимир Александрович Крючков в личной беседе говорил мне, что когда он выступил против объединения ФРГ и ГДР, то ему показалось, что дни его сочтены. Это было в 1979 году. А когда потом, в 1983-м, его бывший шеф, ставший генеральным секретарем ЦK КПСС, предложил ему как начальнику Первого главного управления КГБ СССР возглавить всё немецкое направление, он отказался. И когда я его спросил, почему, он сказал: «Потому что во всех кабинетах — во всех! — уже говорили только об этом объединении, куда ни войдешь».

Ну и, наконец, были люди, находившиеся на очень высоком уровне иерархии, которые, глядя мне в глаза, прямо говорили — первое: «В Политбюро нет людей, которые верят в победу коммунизма». Это было начало 1980-х годов. И второе: «Если Вы тут начнете что-нибудь коммунистическое слишком шустро отстаивать в каком-нибудь высоком кабинете, то потом Вы выйдете из этого кабинета, Вас „шлепнут“, и Вы даже не поймете, почему».

И вот эта концепция, доминировавшая в нашей элите на протяжении последних пятидесяти лет, а может быть, и более длительного срока (уж после Сталина точно), сокрушительно, непоправимо рухнула именно сейчас. Мы живем при эпохальном обрушении некоего символа веры, концепции, чего-то гораздо большего, чем рациональное построение, чего-то, овладевшего умами, не скажу всей элиты, но очень большой ее части.

Концепция эта рухнула! Она в пепел превращена, в пыль! Но те, кто ее исповедовал, живы.

Сталин когда-то — по-моему, в конце 1940-х или в самом начале 1950-х годов — сказал, что у нас уже нет класса, который хочет осуществлять реванш капитализма. И добавил: «Но остались живые люди».

Так вот, концепция, обеспечивающая некое структурное единство очень диффузного элитного поля, в котором понимали друг друга с полуслова, знали, куда оно идет, внутри которого были разные тенденции (кто-то был более патриотичен, а кто-то менее, кто-то одним образом оценивал, на каких условиях можно входить в Запад, а кто-то другим), — эта концепция рухнула. Но те, кто ее исповедовал, они же не превратились на следующий день из Савла в Павла. Остались не просто «живые люди», остались колоссальные неформальные структуры, которые мыслят определенным образом, говорят на этом языке, действуют в этом направлении, ибо в другом направлении действовать не могут и не хотят. Мы живем в этой трагической ситуации.

Почему данная концепция была обречена на поражение? Отмечу, что я являюсь одним из очень немногих людей, которым эта концепция не нравится и никогда не нравилась. Мне не хотелось в этом жить. Я бы, конечно, и жил, и работал, и развивался в том направлении, в котором считаю нужным, и отстаивал бы интересы той России, которая сформировалась бы в этом случае (нигде, кроме России, я жить не могу), но мне это не нравилось. А подавляющему большинству — нравилось.

Так вот, те, кому это нравилось — а их было большинство, — они уже поняли, что этого не будет, что их символ веры, их мечта рухнула, что то, что им казалось волшебным храмом, сияющим на горе, превратилось в горстку дурно пахнущей пыли.

Но они же из души своей это не вынули! «Остались живые люди», они никуда не делись! Они не только в это верили, они не только этим дышали, они не только это любили, они действовали сообразно этому! Их дочери и сыновья сформировали соответствующие семьи за границей. Социальные приоритеты получали те, кто мыслил именно так. Окончание какого-нибудь западного университета котировалось резко выше, чем МГУ. А МГУ пытался, перефразируя Есенина, «задрав штаны, бежать» за йельским «комсомолом».

Эта вся реальность никуда не делась. Идейно она потерпела фантастическое фиаско и рухнула, а социально и организационно она доминирует в элите.

И когда нам говорят о пятой колонне, то пятая колонна — это те, кто открыто выразил свою ненависть к человеку, с которым они связывают — с ним одним! — крах этой концепции. А это Путин. Они выразили свое открытое, непримиримое, глубоко негативное чувство к нему за то, что он убил их идеал — так они считают. Но это фантастическое меньшинство.

Все остальные пожимают плечами, у себя дома говорят то же самое, на работе иногда саботируют, а иногда уныло, алгоритмически что-то выполняют. В любом случае пребывают в унынии.

Так, может быть, действительно Путин опрометчивым образом обрушил некий символ «русской мечты»? Мечты о вхождении в Европу, о превращении в самого сильного ресурсодержателя этой Европы, самый главный народ Европы, самого главного держателя ядерного оружия. Идею замечательного выметания американцев из Европы. Идею окончательного перехода от контроля за Европой (который когда-то Илья Григорьевич Эренбург называл «Трест „Д. Е.“ История гибели Европы» — было такое произведение) к контролю над миром.

Может быть, Путин убил всю эту великую мудрость Юрия Владимировича Андропова, его учителя Куусинена и других людей, на самом деле мечтавших о том, «чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя»? Может быть, эти умные, хитрые, коварные люди (а политик должен быть умным и коварным) задумали некий «кривой», не очевидный план «Даешь Европу», который дал бы замечательные результаты? Ан нет, кто-то уперся!

Почему я считаю, что это не так? А я считаю, что это не так. Это не искусственное крушение замечательного плана под воздействием одного человека или его и его ближайшего окружения. Этот «замечательный» план не имел шансов на реализацию. Потому что никогда американцы не согласились бы с тем, чтобы мы вошли в Европу. Наше вхождение в Европу и есть главный американский кошмар. И ради того, чтобы этого не случилось, американцы создали пояс восточноевропейских государств, в который входит Украина.

Если идея была такой мудрой и если задача заключалась в том, чтобы сбросить южное «подбрюшье» и быстро размножающихся «чурок», как эти люди в узком круге позволяли себе говорить, то почему сдали Украину? Почему сдали Белоруссию? Уже было ясно, что выстраивается новая линия Керзона, что черта с два нас пустят в эту самую Европу. «Пустите Дуньку в Европу!» — говорилось в одной из пьес Константина Тренёва. Уже было ясно, что это главный американский кошмар.

Кто-то продолжал надеяться на то, что в Европе проснется какое-то самостийное начало и она пошлет к черту американцев. Я слышал это из уст советника Коля, здоровенного детины, который это говорил во время встречи с русской делегацией в 1992 году. Я слышал это в дальнейшем. Это была модная сказка, но это была именно сказка, прикрытие. Потому что американцы известными и неизвестными никому способами держат эту Европу так, что она никогда от них не отпрыгнет.

Известные способы широко обсуждаются. Один из руководителей крупной немецкой партии с внутренне коммунистической направленностью (в ГДР очень много осталось людей, верных идее коммунизма) говорил мне: «Я могу взять власть в Германии за две недели и установить там коммунизм. И что я буду делать дальше? Дальше включится американский фактор, всё это вернется к еще худшей форме оккупации. Мы — оккупированная страна». Потом он добавил, глядя на меня: «Что вы наделали, что вы наделали?!»

Это фактор известный.

А есть неизвестные. Американцы построили какую-то хитрую систему взятия этой Европы за все болевые точки, и вот они ее держат и никогда не отпустят.

Идея Андропова предполагала какой-то суверенитет Европы, какую-то ориентацию Европы и, прежде всего, Германии на собственные интересы. Но после долгих размышлений и наша власть, и наше аналитическое сообщество признали то, что я услышал однажды с большим удовольствием из уст очень высокого руководителя: Европа не суверенна. Я услышал это тогда, когда это еще не произносилось всеми автоматически: как «это абсолютно очевидно…» и так далее.

Но если это было абсолютно очевидно, то куда вы пёрли?! И что оказалось положено на этот алтарь?

Американцы — бесконечно жестокий хищник, это надо запомнить. Советский Союз рухнул в существенной степени потому, что бо́льшая часть наших граждан считала, что этот дядя Сэм добрый, что он на филантропических основах поможет нам стать более процветающими, более свободными и более могучими — почему бы и нет? А в реальности американцы — это очень свирепый хищник. И первая его цель — пожрать Россию.

Есть любители кушать западные продукты, есть любители петь какие-нибудь песни а-ля хиппи или что-нибудь еще из прошлого, например, Beatles и так далее… Я это всё терпеть не мог, но я же не говорю, что я не уважаю тех, кому это нравилось, — о вкусах не спорят в данном случае. Но они все должны понять, что американцы — это беспредельно жестокий хищник, намеренный пожрать Россию. Точка! Американцы были такими еще в эпоху, когда с придыханием пелось: «Спросите тех, кто воевал, кто вас на Эльбе обнимал…»

Но внутри США тогда еще была какая-то разумность и какая-то сдержанность, олицетворяемая, например, фигурой Рузвельта. Это исчезло!

Возникли две главные мутации хищника. Хищник потерял разум и сдержанность в два этапа.

Первый этап — вовлечение всех нацистов и неонацистов в деятельность этого хищника по развалу Советского Союза и мировой коммунистической системы. Под эту задачу бежавшие нацисты (а они отступали стройными рядами, очень организованно; когда смотришь, как они действовали, очень стыдно за КПСС) были приняты в США и засели во всех щелях американского общества, которое таким способом нацифицировалось. Объятия Вернера фон Брауна и Джона Кеннеди по поводу того, как именно американцы будут дальше развивать космос и свои ракетные возможности — это только малая толика этого процесса. Там произошла огромная внутренняя нацификация. Дух Рузвельта уничтожен, не говоря о Гопкинсе и всех остальных. Его нет. Он был уничтожен уже к эпохе Рейгана.

А вторая мутация — неслыханная! — произошла после того, как развалились Советский Союз, мировая коммунистическая система, Варшавский договор и всё прочее. В этот момент хищник потерял разум вообще, он оборзел, он вдруг начал вести себя не как, например, разумный руководитель Освенцима, оптимизирующий уничтожение в лагерях смерти, а как Пол Пот, как какой-то мечущийся по миру безумец. Ливия… Сирия… Уже было непонятно, что он делает.

Итак, первая черта хищника — его безумие.

Вторая черта хищника — то, что одновременно он начал слабеть экономически.

Третья черта хищника — что он допустил формирование Китая и Индии, вот этих крупных миллиардных стран, считая, что они всегда будут под его пятой. Такая вот предельная самонадеянность. И вдруг он понял, что он их упустил.

Всё это вместе побудило обезумевшего хищника совсем исступленным образом захотеть уничтожения России.

Единственное, чего хищник не хочет — это чтобы его самого уничтожили в ядерной войне.

Изобретением этого хищника стала Украина. Она давно была его ноу-хау. Это очень большая страна, в которой, как я говорил неоднократно, есть один миллион сильно ненавидящих русских сплоченных людей. Это огромная сила, если ей предоставить власть над тридцатью миллионами. А это и было сделано. Нацификация Украины — это не вымысел российской власти, желающей этим «фиговым листком» прикрыть свое «агрессивное безумие». Нацификация Украины не существует сама по себе. Она есть часть нацификации Запада.

Иногда начинает казаться, что какая-то часть нацистской элиты знала, что Германия должна быть разгромлена. Что она унесла с собой огромные ресурсы. Что она сформировала инфраструктуру. И что эта инфраструктура захватила США, а, в общем-то, через США и весь западный мир. Мы действительно имеем дело с четвертым рейхом. И его авангардом становится Украина.

Единственное, что спасало нас и могло бы спасти, и должно спасти в дальнейшем — это невероятная мощь России. Невероятная! Та, которая была бы, если бы разоблачения культа личности Сталина не было, а мы продолжали бы развиваться по рационализированно-сталинским моделям после 1953 года и вплоть до 1983-го, тридцать лет, всё время поддерживая и усиливая некий дух милитаризации.

Всем, кто меня слушает — а я убежден, что тут есть не только люди, позитивно резонирующие с тем, что я говорю, — должен сказать: Россия — ненормальная страна. Она может существовать только как ненормальная страна. Она слишком велика, она недостаточно рационально организована. Она содержит в себе сумасшедшие природные ресурсы. У нее слишком маленькое, черт возьми, народонаселение. Вы хотите в ней жить? Живите в ней ненормально и радуйтесь. Вот я радуюсь. И чем более ненормальной будет эта жизнь, тем больше буду радоваться. Была бы она нормальной, возможно, я бы тоже жил нормальной жизнью. И уверяю вас, был бы достаточно, как теперь говорят, успешен. Но это невозможно. Эта мечта о нормальности — бредовая. Эта ахинея о смене русских социокультурных кодов — провокационный бред. Если вы хотите нормально жить, уезжайте туда, где так живут. Здесь этого не будет.

Мир мог бы быть устойчив и развиваться, если бы невероятная мощь России сдерживала мощь Соединенных Штатов и западного мира. Если бы образовалось это взаимное сдерживание на огромных потенциалах, то был бы мир. А как только потенциал под названием Советский Союз и Варшавский договор скукожился, уже с момента, когда Китай от нас оторвали из-за идиотской антисталинской кампании Хрущева, как только он скукожился, образовался уже дисбаланс. Дальше он начал нарастать. А когда они обвалили Советский Союз, они сошли с ума. Мы их спровоцировали своим колоссальным ослаблением!

Но это же не только геополитическое ослабление, геополитическая катастрофа. А переход со второго места в мире по экономическому потенциалу на шестое, и сейчас радуемся уже тому, что на десятом?! А разгром образования, культуры и так далее под идеей вхождения в этот западный мир?! А демографический кризис?! А всё остальное?! Они увидели, как мы слабеем, и они захотели нас добить. И чем больше они будут видеть, что мы слабеем, тем больше будут хотеть добить. И здесь — в Москве, Санкт-Петербурге, Рязани, Новосибирске, Красноярске — вы жить нормальной русской жизнью не будете. Вы будете или умирать, или жить ненормальной жизнью и радоваться по этому поводу, потому что, поверьте, на самом деле, эта «нормальная западная жизнь» — невероятная пакость, тоже нарастающая.

Вот основные идеологические конструкции. Теперь, исходя из них, можно объяснить текущую ситуацию без всякого пафоса.

Начнем с ее военно-стратегического аспекта. Американцы втягивали Россию вот в эту среднюю войну на Украине. Это для них был способ без ядерной войны добить Россию на Украине. Они втягивали сюда Россию и ее руководство. А изнутри — вот уж не знаю, это какая-то колонна, или безумие, — в элите происходило следующее. Колоссальная обида, что не берут на Запад. Это такой развод. Жена любит мужа, а он ей дает развод. Ужас перед этим и соответствующий переход к радикальной антизападной риторике, и внутреннее понимание, что если в Европу войти нельзя, как я описал, если план Куусинена — Андропова лопнул, то какого черта всё сделали?!

Тогда говорилось:

— А сделали страну-красавицу, жить в ней лучше, мостовые уложены плиткой, ресторанов полно, ездим за границу тем не менее.

— А армия что?

— А армия офигительная: модернизированная, современная, такая могучая, что дальше некуда. Это вы на кого клевещете? Это на наших великих патриотов, на наших руководителей? Так они создали такие ракеты и такие Вооруженные силы!

Что, я не слышал на всех этих телевизионных передачах, как выли, что мы за две недели займем Украину? Это только на телевизионных передачах выли? Это была концепция! Это обещали. Под это были разработаны планы. Под эту, так сказать, мягкую силу были выделены большие миллиарды долларов в сером режиме. К этому готовились. Американцы провоцировали, говорили: «Сейчас в НАТО введем, сейчас поставим установки». И они готовились к этому. А с нашей стороны говорили: «Да один раз по ним шарахнуть, будет, как в Крыму. Мы же в Крыму сделали! Опять сделаем, как в Крыму. Вы не понимаете всей мудрости, не понимаете масштабов этого плана, не понимаете, сколько людей скрытно перешло на нашу сторону в элите Украины, не понимаете главного: как бесконечно могучи наши российско-буржуазные Вооруженные силы, которые не чета совковым — какому-нибудь Огаркову и прочим. Это совсем другое. Это такая невероятная мощь, что дальше некуда!»

Сочетание вот этого вопля «о, как мы хороши!» внутри российской элиты с американскими нажимами привело к тому, что мы решили, что можем за две недели взять Украину, и совершили стратегическую ошибку. Но это не всё.

Американцы, когда нас туда втягивали, совершили такую же стратегическую ошибку, потому что они, исходя из всех рациональных показателей, считали, что когда мы туда влезем, а нам ответят, то мы рухнем за месяц. Магазины будут пусты, плебс взбунтуется, валюта рухнет, нефтью можно будет самим питаться, — сырой прямо, вместо колбасы, — армия повернет назад и так далее и тому подобное. Они в это верили! Они втягивали Россию в вооруженный конфликт под свою победу, — быструю и сокрушительную, которая должна была превратиться в разгром России, демонтаж власти, — всех групп, которые пошли на эту авантюру.

Реальная жизнь оказалась суммой двух ошибок — их и нашей, или нашей и их, как хотите. Мы живем в ситуации двух ошибок, двуошибочного мира, именуемого СВО. И если это не признать, не пережить, не переварить, то ничего понять нельзя.

А что породил двуошибочный мир? Как называется то, что он породил?

Он породил войну на истощение. Вы меня слышите?! Долговременную войну на истощение. Она идет, и всё, что мы рассматриваем: хорошее и плохое — героические действия солдат, наших офицеров и генералов, про которых было напророчено американцами, что они все побегут, все сопьются и всё предадут, ошибки, прискорбные склоки и всё остальное — всё это есть нечто, находящееся внутри реальности под названием «двуошибочная зона».

Что такое война на истощение? Она означает, первое, что всё, что могут американцы поставить украинцам, будет поставлено. Американцы не могут признать свою ошибку. Они рушатся в этом случае. Вы слышите, что говорит Блинкен и повторяют все остальные: любое замораживание конфликта будет выигрышем русских.

Значит, они могут делать то, что делают. Они будут полностью оплачивать Украину просто как прокси-государство — весь бюджет, всё. Они будут внутренне ее захватывать с помощью этого Ларри Финка и других, уничтожая местных олигархов и всякие остатки даже буржуазно-вонючей суверенности. И они будут массированно и нарастающе поставлять оружие — всё больше, больше и больше. Сначала они скинут хлам, потом, когда раскачают военно-промышленный комплекс, не сразу, они начнут поставлять качественное оружие. А вся эта бесконечная болтовня о том, будут ли поставлены F-16, маркирует собой только одно — будут поставлены F-35.

Всё, что они могут поставить на Украину, они поставят. Болтовня о том, что они разочаруются в украинских возможностях и тогда-де, мол, они сами эту Украину бросят… Никогда они ее не бросят! Она им вот так нужна. Они не могут и не хотят ее бросить — это не Афганистан и не Вьетнам. Я имею в виду здесь то, что называется deep state, ядро американской элиты. Зачем им это?!

Это финальная схватка борьбы за мировое господство. Умоляю вас, им туда $100 млрд, сюда — какая разница? Счет идет на большее, чем десятки триллионов — на мировую власть.

Значит, они будут поставлять. Сначала барахло, потом меньшее барахло, потом еще меньшее барахло, потом они будут раскачиваться, потом они будут чесать репу, потом они будут торговаться, потом…

Они чего не хотят и чего не могут? Они не хотят ядерной войны. По крайней мере, желающих пока мало. Крупной ядерной войны они не хотят. И они никогда не поставят туда крупный контингент живой силы. Не важно чьей — польской, наемников из Африки или еще абы кого.

Нет такого контингента! И не будет он воевать. Воевать будут украинцы. И они считают их мобилизационный потенциал на ближайшие десятилетия. Значит, рано или поздно, даже если мы раскачаем военно-промышленный комплекс, — а это надо делать немедленно, во имя спасения детей и внуков, и жизни человечества на Земле! — даже если мы это сделаем, мы в лучшем случае уравняемся с ними, потому что их промышленная мощь больше, они больше на это организованы, у них нет этого гигантского диффузного поля «элитных людей», которые мышей ловить не умеют. Они воровать умеют. Они не умеют созидать и ни за какие деньги не смогут.

Значит, нужно этот военно-промышленный комплекс как можно быстрее развивать, вообще не думая, сколько потребуется денег — 5, 7, 10 процентов бюджета, — вот сколько съест, ради мира на Земле! Para bellum — «готовься к войне» — вот тогда ее не будет. Мир в ХХ веке наступил тогда, когда мощь двух конфликтующих сверхдержав была предельной, а мягкость этого конфликта была такая, что можно было установить равновесие. Другого мира не бывает.

Следовательно, первое, что мы должны сделать, — это так стремительно раскручиваться, как только можем, а второе, что мы должны сделать, — мы должны понять, как будут развиваться события. Всё, что у нас есть в виде преимущества, — это превосходящее противника по численности население, или, как это говорится на военном языке, мобилизационный потенциал. Он у нас теоретически в семь раз больше.

Если при этом они вооружат Украину так, что ее технический потенциал будет выше нашего, — нам кранты! Значит, мы должны так разогнать потенциал, чтобы хотя бы уравнять, но тогда у нас преимущество в живой силе, а оно будет решающим на длинной дистанции, потому что другого потенциала они сюда не кинут. Если я правильно понимаю, то правила игры в этом.

А поскольку эту вхожденческую действительность мы формировали долго, то, конечно, нужны и другие военно-промышленные возможности, и другая армия — с очень высокими зарплатами, с настоящими условиями, с патриотическим духом, с разработками новых военных доктрин, с другими методами обучения и всем прочим. 3,5 миллиона — это профессиональный минимум! А это еще надо суметь сделать.

Всё должно быть направлено туда, жизнь должна оставаться настолько нормальной, насколько она может при этом быть нормальной, чтобы не раздражать другие слои населения, но постепенно эта нормальность будет сворачиваться.

Те, кому это не нравится, должны мягко и деликатно отправляться туда, где будет продолжаться эта нормальная жизнь, если она где-то будет продолжаться. Большой ядерной войны не хотим ни мы, ни американцы. Нам не нужен крах человечества, нам нужно продолжение истории, которая возможна, только если наша концепция человечества и их окажутся противоположными, и в этой конкуренции будут развивать мир.

Теперь дальше. Поскольку вся действительность начала осуществляться таким способом, то даже планы по завершению операции в течение года были отменены. Стало ясно — всё, Европа поддерживает вот так, как она поддерживает, на Украине эта бандеровская сволочь смогла промыть мозги населению, как захотела. Украина уничтожается, ее не будет вообще. И уже нет. Но два-три миллиона будут «проданы» — на мясо, как говядина, как ни страшно это говорить — по очень высокой цене. И рожи их руководителей говорят, что цена устраивает — как в прямом материальном выражении, так и в том, что их носят на руках как продавцов этого «скота».

Шагают бараны в ряд,

Бьют барабаны, —

Кожу для них дают

Сами бараны!

Внутри этой действительности надо понимать следующее. Это та вонючая, буржуазная, склизкая, вхожденческая, маразматическая, воровская действительность, в которой мы живем тридцать лет и прологом которой были последние двадцать лет правления Брежнева. Это она! Как говорилось в стихотворении: «Это он, / Это он, / Ленинградский почтальон». Это она. Давайте вместе сделаем поправку на это. Мне плевать, кто и как здесь ворует! Слышите, еще раз: мне лично плевать!

В 1992 году я прекрасно понимал, что делает 201-я дивизия в Таджикистане, но мне нужно было, чтобы ваххабиты не выиграли войну, потому что они были просто как звери. А когда один высокий офицер мне говорил: «Уберите своего молодого сотрудника, потому что он меня всегда спрашивает: „Объясните, объясните“. Вот Вы не спрашиваете, а он спрашивает. А иногда, Сергеевич Ервандович, гораздо проще шлепнуть, чем объяснить», то я понимал, о чем идет речь, и какие именно транзиты текут, куда, как и по чьим распоряжениям. Мне это было не интересно. Я всегда понимал, что такое эта Колбасна в Приднестровье и что там происходит.

Я официально — официально! — занимал пост советника президента Приднестровья. Я горжусь этим этапом своей жизни, я ужасно люблю Приднестровье, я считаю, что Приднестровье по типу человеческого бытия и всему прочему, это, конечно, не Донбасс. Донбасс всегда был гораздо жестче, острее, противоречивее, внутренне двусмысленнее: и в имперскую эпоху, и потом, и эта специфическая ржавая индустриальная экономика, и все эти противоречия очень сложные, всяческие — этнические и по социальной организации — они, конечно, не такие, как в Приднестровье. В Приднестровье было гораздо мягче. Но я люблю Донбасс при всех этих его противоречиях, я совершенно не собираюсь копаться в кишках данных противоречий.

Но неужели есть кто-то, кто не понимает, что мы сейчас ведем войну, оставаясь этим самым буржуазным государством со всеми его двусмысленностями?

Почему ошиблись американцы? Потому что они считали, что все русские генералы — воры и тупицы (а это не так!), а все офицеры — просто плебс. Это тоже не так. Я уже приводил этот пример, когда мне генерал-полковник про своего сына говорил:

— Я сказал: «Сынуля, ну ты уже всё, себя испробовал: ты уже и герой, и в спецназе побегал, и всё остальное, и звезды на погонах заработал, ну иди к дяде, у тебя хоть оклад будет соответствующий», — а сынуля сказал:

— Пап, да пошли они на три буквы.

Так вот, таких «сынуль» много! И не только «сынуль». У нас много офицеров и генералов, которые говорят: «Пошли они на три буквы» и воюют, и их оказалось больше, чем считали американцы.

И солдаты оказались не тем «спившимся русским быдлом», про которое думали американцы, а героями, способными в существенной своей части воевать. Но мы же и другую сторону медали тоже понимаем! Мы понимаем, какое разложение шло под Харьковом.

Я всё предлагаю себе мысленно — мысленно, чисто мысленно — написать пьесу, главным лицом в которой будет генерал, купивший себе должность перед началом СВО, за день. (А что, таких не было, что ли?!) И что он думает, когда началась СВО. Во-первых: «Как я влип!» Во-вторых: «А что такое воевать? Я же не знаю». И, в-третьих: «Если уж туда ехать, то как спастись и как отбить бабки?». Что, таких мало?!

Это гибридная действительность, которую надо последовательно вычищать, не посыпая голову пеплом, а выковыривая из нее всё негодное и создавая мягкие ротации в сторону годности. Ну это же так. Я что, не видел, что происходит в Донбассе? Я, наверное, слишком долго живу и слишком сильно оказался вовлечен в наблюдение за действительностью.

Однажды говорилось тем людям из «Сути времени», которые воюют там: «А что ж шеф, если бы он что-то получил, ему что, мало?» — «Нет, шеф ничего не берет из зоны, где льется кровь». На это было отвечено: «Мать-перемать, это сколько же ему надо?!»

Я не мог в этом участвовать. Я ушел из Приднестровья, когда понял, что конфликт ветвей власти начался из-за одного казино! А я любил это Приднестровье, я понимал, что это будет! Я горжусь тем, как Рахмонов победил ваххабитов. И я прекрасно понимаю, что потом началось в Таджикистане. Ничего хорошего в «буржуазной» российской действительности не будет. Всё это гнилое. Но есть псы ада, а есть гниль, внутри которой есть здоровое и гнилое, — в этом расклад сил!

И что, я не понимаю, что происходит в Артёмовске? Я не понимаю, что такое современная война вот в этом буржуазно-приватизаторско-криминальном контексте? Да она всюду такая! Всюду идет дележ возможностей, транзитов, бог знает чего. Но пусть лучше будет так, чем победит американский нелюдь. И каждый, даже десять раз будучи в чем угодно замаран, кто оказывает противодействие этому нелюдю — это наш друг.

Это просто говорить, что катастрофа метафизическая, а не геополитическая. Метафизическая катастрофа — это проклятие. Такую катастрофу надо искупать. Еще долго-долго, плавно, медленно мы должны будем выкарабкиваться из той бесконечной грязи, в которую сами себя засадили. И нам надо из нее выйти. Но мы будем выходить из нее по закону грязи, одновременно учитывая и меняя этот закон. Поэтому я никогда не буду рассматривать конфликты между людьми, героически дающими отпор нацистской украинской банде и ее американским хозяевам. Раз они дают отпор — всё. И я призываю к тому, чтобы никогда не позволять этой банде играть на конфликтах, используя клановые противоречия или интересы собственности. Иначе надо действовать.

Не договорняк с врагами нужен! Кто-нибудь меня слышит?! Да и невозможен договорняк с американцами, украинцами и другими, они вам об этом уже сказали, не дурите головы людям! А сходняк и договорняк между своими, при котором возможности, позиции и прочее будут поделены, согласованы. И возникнет рамка, — тудыть его мать, прошу прощения за выражение, — «элитного консенсуса», сообразного той России, которую эта утопия вхожденчества в итоге создала. А она создала не такое дерьмо, как казалось, и не такое благо, как болтают пропагандисты. В ней это всё должно произойти. Ей отведена роль сдерживания американского нелюдя. Ей отведена роль удержания истории и человечества. Вот ей — в ее этом чудовищно несовершенном состоянии, как никогда несовершенном.

Вы всё время хотите называть что-то какими-то словами… Я жду, когда террористическим актом будет названо вторжение двух мотострелковых бригад с приданной авиацией и артиллерией на территорию Белгородской области. И что, мы спасуем?! Мы подожмем хвост? Мы начнем вонять по поводу того, что всё делается не так, как надо? Мы начнем распространять поганые сплетни?

Мы в рамках этой действительности, собравшись и изменившись, будем давать отпор и, меняя действительность, побеждать. На основе очень четкого и очень трезвого понимания, какова она, как медленно ее можно менять, как необходимо ее менять и как надо побеждать, используя ее, мягко говоря, несовершенные ресурсы.

Итак, до встречи в СССР!