В известном советском анекдоте говорилось о реакции на заявления властей по поводу необходимости посадить за решетку евреев и корейцев. Согласно анекдоту, имело место массовое изумление населения, спрашивавшего: «А корейцев-то за что?» За что евреев, никто не спрашивал.

Совет по правам человека при президенте РФ обсудил необходимость введения рейтинга «токсичности» тех или иных высказываний, транслируемых интернетом. Мол, есть высказывания, не нарушающие никаких законов, но являющиеся тем не менее «токсичными». И потому подлежащие дозированному ущемлению, осуществляемому крупными интернет-порталами, поддерживаемыми государством. Получило такое-то высказывание такой-то рейтинг «токсичности» — и его начинают «дозировано умалять» связанные с государством крупные интернет-порталы.

К числу «токсичных» мнений, наряду с поддержкой педофилии, отнесено скептическое отношение к вакцинам. Они поставлены в один ряд. К июню 2022 года по поручению президента РФ, инициированному Советом по правам человека, должен родиться на свет божий некий формуляр, позволяющий разруливать всё, что касается вновь введенной категории «токсичность высказывания в интернете».

Тем самым оказывается отмененным пресловутое «всё, что не запрещено, то разрешено». Возникает серая категория «ущемленной разрешенности», а также серые инстанции, именуемые общественными, которые будут определять эту «токсичность». По сути, этим задается новая реальность. Кто эти общественники, что им примстится?.. И у всех, кто с этим ознакомлен, возникает мысль, сходная с той, которая предлагалась старым советским анекдотом о том, «при чем тут корейцы»: «Понятно, за что прищучивают антиваксеров, но при чем тут „несчастные“ педофилы?»

Но бог с ними, с антиваксерами. Если прищучат какую-то часть растлителей, коих в интернете огромное количество, то морально-психологический климат чуть-чуть улучшится. И это лично у меня вызывает сдержанную позитивную реакцию. Почему сдержанную — я объясню чуть позже. А почему позитивную — и объяснять не нужно.

Что же касается так называемых антиваксеров, то, казалось бы, я должен был завибрировать. А ну как мои высказывания по поводу вакцинаторского безумия будут отныне регулироваться сообразно кем-то определяемой «токсичности». Но по многим причинам у меня нет ни тени беспокойства по этому поводу. Каковы же эти причины?

Причина № 1. Всё, что делается интернет-порталами, давно регулируется без всяких уложений по части большей или меньшей «токсичности». Регулируется на глазок, в режиме так называемого ручного управления.

Причина № 2. То, что в течение многих лет те или иные мои высказывания оказываются востребованными более или менее широкой аудиторией, всегда мною воспринималось как некий довесок к другим видам моей деятельности. Иногда этот довесок обладал для меня большей гражданской ценностью, иногда меньшей. Но он никогда не начинал превращаться в нечто самодостаточное.

Реакция широкой аудитории на мое отстаивание советских ценностей в передачах «Суд времени» и «Исторический процесс» мне представлялась существенной с гражданской точки зрения. Потому что нет ничего хуже навязанного народу комплекса исторической неполноценности. То же самое касалось проведения определенной оппозиционной линии.

Будучи всегда благодарным за искреннюю поддержку отстаиваемых мною взглядов, я всегда одновременно с этим понимал, что исторические судьбы решают не рейтинговые передачи, а мысли и чаяния, способные создать очень прочные сообщества, не пренебрегающие виртуальным измерением нашей жизни, но придающие главное значение действиям в жизни реальной. Свои усилия и свое рабочее время я трачу сообразно этому представлению о так называемой исторической субъектности.

Причина № 3. «Джинн интернета» выпущен из бутылки. Загнать его обратно невозможно. Соответственно, все регуляции деятельности этого выпущенного из бутылки джинна могут, спору нет, чуть-чуть кое-что оздоровлять. А могут и воздействовать противоположным образом. Но, к глубокому моему прискорбию (говорю без тени иронии), эти регуляции не окажут стратегического воздействия на ситуацию.

В мире миллиарды людей, желающих заявить о своем существовании с помощью высказываний в интернете. Помимо положительных моментов (рост числа образованных людей, способных высказываться, для меня явление со знаком плюс), это фундаментальное обстоятельство породило и массу издержек.

Никакая государственная или окологосударственная инстанция в силу определенных рамок, ограничивающих такую институциональную деятельность, не может и не хочет даже понять сумасшедшей новизны ситуации. Тем более вся совокупность этих инстанций не может и не хочет рассматривать данную сумасшедшую новизну как вызов. Что же касается вопроса об ответе на этот вызов, то тут царит глубочайшая тишина. Власть не чувствует себя ответственной за состояние общества. Власть это состояние, каким бы оно ни было, хочет использовать в своих целях.

Более двадцати лет назад Георгий Степанович Хижа, тогда занимавший пост директора завода «Светлана», посодействовал тому, что я оказался участником обсуждения разработок, которые предполагалось сделать основой идеологии вновь создаваемой Коммунистической партии РСФСР. Эти разработки, разумеется, никакой коммунистической партией использованы не были. Но благодаря участию в данном мероприятии я познакомился с интересным человеком, ныне покойным Владимиром Михайловичем Зазнобиным — будущим создателем не только «Концепции общественной безопасности», но и общественной организации, отстаивающей эту концепцию.

Я тогда и в дальнейшем остро полемизировал с Владимиром Михайловичем. Но при этом всегда испытывал к нему глубокую симпатию, ценя незаурядность, ум, бескорыстие, подвижничество и целеустремленность этого человека. Он, в свою очередь, как мне представляется, проявлял какое-то сдержанное внимание к моим мировоззренческим установкам.

Считаю необходимым настойчиво подчеркнуть, что мне по многим причинам были и остаются глубоко чуждыми конкретные мировоззренческие представления Зазнобина, которые легли в основу созвучного ему общественного движения. Но я всегда симпатизировал лично Зазнобину. Думаю, что он аналогичным образом относился ко мне и моей деятельности.

Подчеркнув это, перехожу к тому единственному, что потребовало от меня адресации к мыслям и чаяниям уважаемого мною человека, ушедшего в мир иной, о чем я глубоко сожалею.

Это единственное — используемое Зазнобиным представление о так называемой концептуальной власти. Всегда оспаривая содержание этих конкретных представлений Зазнобина, я считал и считаю, что без концептуальной власти, имеющей почву под ногами и в этой почве укорененной, и мир, и Россия окажутся в состоянии, описанном водовозом из старого советского фильма: что без нее и впрямь, как без воды, «и ни туды, и ни сюды».

И что в конечном итоге всё определяется а) наличием или отсутствием этой самой концептуальной власти и б) содержанием таковой, если она наличествует. Всё определяется только этим и ничем другим.

Ну так вот. По очень многим причинам концептуальной власти в постсоветской России нет.

Вначале это было связано с тем, что постсоветская Россия буквально стремилась быть зависимой от Запада. А значит, быть придатком Запада во всем, прежде всего в этой самой концептуальности. Пусть, мол, Запад вырабатывает всё, что касается авангардного существования, в том числе и концепции в их властно-обусловленном качестве. А Россия, долгое время неся на себе груз разработок светлого коммунистического будущего, теперь может отдохнуть и ориентироваться на авангардную роль США и Запада.

Потом настала эра прагматики, и власть уподобилась Василию Ивановичу Чапаеву из анекдота. Петька говорит Василию Ивановичу, что в лесу много белых, а Василий Иванович отвечает: «Оставь, Петька, не до грибов сейчас». Прагматической российской власти явно было «не до грибов». Она делила потоки, ресурсы, контроль за теми или иными влиятельными институтами. И кроме того, заняв новую позицию по отношению к Западу, эта власть сохранила прежнее представление о категорической ненужности собственной авангардной роли, а значит, о ненужности концептуальных слагаемых власти.

А потом в концептуальной сфере произошло сходное с тем, что было сказано выдающимся представителем литературы абсурда Францем Кафкой по поводу Прометея.

«О Прометее существует четыре предания. По первому, он предал богов людям и был за это прикован к скале на Кавказе, а орлы, которых посылали боги, пожирали его печень, по мере того как она росла.

По второму, истерзанный Прометей, спасаясь от орлов, всё глубже втискивался в скалу, покуда не слился с ней вовсе.

По третьему, прошли тысячи лет, и об его измене забыли — боги забыли, орлы забыли, забыл он сам.

По четвертому, все устали от такой беспричинности. Боги устали, устали орлы, устало закрылась рана.

Остались необъяснимые скалы… Предание пытается объяснить необъяснимое. Имея своей основой правду, предание поневоле возвращается к необъяснимому».

С концептуальной властью в России произошло буквально это же самое. Во-первых, о ней забыли. Во-вторых, от нее устали. А в-третьих, она осталась как необъяснимая скала, к которой всё приковано и которая одновременно никому не нужна.

Заняв позицию, позволяющую это обсуждать (а только ради этого я и позволил себе короткое лирическое отступление), вынужден констатировать, что миллиардам людей, пользующихся интернетом, глубоко наплевать на то, как этот интернет будут регулировать. Конечно, какая-нибудь мировая власть может его вообще запретить, и конечно, нужно, чтобы разнузданность как-то сдерживалась. Но ведь все понимают, что так ее не сдержать. И никто не хочет давать этому концептуального обоснования. Ну так я позволю себе вмешаться в происходящее, оговорив, что кафкианское понимание результативности такого вмешательства прекрасно осознаю. И тем не менее…

Человечество прошло через три эпохи достаточно внятного мегарегулирования.

В течение первой, очень длинной эпохи функции мегарегулирования были возложены на богов и их жрецов. Эти жрецы выступали высшим общепризнанным авторитетом как для страшно малого круга культурных людей, так и для общества в целом. Кто-то мог проблематизировать этот авторитет, что чаще всего порождало самые печальные последствия. Но иногда этот кто-то становился новым авторитетом. Но, в общем-то, авторитет не оспаривался. Межрелигиозные конфликты ничего в этом смысле не меняли. Потому что участники конфликтов не оспаривали необходимости сакрализации авторитета, регулирующего их деятельность. Они просто осуществляли разные сакрализации, не оспаривая при этом необходимости сакрализации как таковой.

Было ли непорочным зачатие Девой Марией Иисуса Христа, важно до тех пор, пока Иисус Христос сакрален. И пока он сакрален, по вопросу о непорочности зачатия люди — католики и протестанты — в одинаковой степени ориентированные на сакральность Иисуса Христа, будут истреблять друг друга, конфликтуя по вопросу о непорочности зачатия. Но сам этот вопрос исчезает, если Иисус Христос не сакрален.

Итак, после первой очень длинной эпохи божественной сакральности авторитета наступила вторая эпоха — эпоха фактической сакрализации разума. На начальном этапе сакрализация разума имела буквальный характер. Великий деятель Французской революции Максимилиан Робеспьер в буквальном смысле слова учредил новый культ Богини разума. Но дело не в такой буквальной сакрализации, а в том, что разум, отрицая божественную сакрализацию, сумел сам стать таким же авторитетом, каким до него были божественные инстанции. Он стал авторитетом всеобщим и абсолютным. И если ранее регуляция осуществлялась божественностью, то теперь она начала осуществляться разумностью.

Это была, хотя и относительно короткая, но очень значимая эпоха. Под ее основания начал подкапываться уже Иммануил Кант. А потом о бессилии разума заговорили все подряд. И философствующие творцы — такие как Ницше и Достоевский, и люди, занимающиеся метаматематикой, математической логикой, прочими высокомудрыми абстракциями.

Как ни странно, разум зашатался очень быстро. И тогда на смену второй эпохе пришла третья — эпоха общезначимой апелляции к авторитету истории. Начал эту эпоху, конечно же, Гегель, полемизируя с Кантом. Но придать истории характер высшего авторитета смог только Маркс. А в полной мере это произошло после победы Великой Октябрьской социалистической революции.

Четвертая эпоха ознаменована крахом СССР и коммунистического проекта, рассуждениями о конце истории, конце человека, конце гуманизма, информационной революцией, огромной ролью интернета в человеческой жизни, снятием абсолютной нищеты в том, что касается хотя бы западного человечества, новым подходом к образованию, новым отношением к производительным силам и — отсутствием общезначимых авторитетов.

Человечество пережило три разноавторитетных эпохи и теперь переживает безавторитетную. Это, кстати, напоминает высказывание одного из героев «Воскресения» Толстого, который на вопрос, признает ли он царя, отвечает: «Отчего не признавать? Он себе царь, а я себе царь».

А еще это напоминает еще один советский анекдот — про пожилую женщину, которую теснят в автобусе, а в ответ на ее восклицание, что, дескать, мало интеллигентов, отвечают: «Интеллигентов до фига, автобусов мало».

То есть авторитетов в каком-то смысле «до фига». Но каждый из них существует сам по себе, в виде автора суждений, на которые в большей или меньшей степени ориентируется какое-то число людей.

Теперь о том, какое число. Это, между прочим, существенно.

Как правило, мы серьезно относимся к группам от миллиона до трех миллионов человек (привожу средние цифры), больше или меньше ориентирующихся на высказывания «такого-то». Причем ядро таких групп, ориентируясь на высказывания своего авторитета, очень пренебрежительно относится к высказываниям того, кто является авторитетом для соседней группы. А это значит, что можно перефразировать приведенный мною советский анекдот и сказать, что авторитетов «до фига», а общезначимого нет как такового вообще.

Две-три тысячи авторитетов и ничего общезначимого. Такова нынешняя мировая ситуация, и она является достаточно новой. Ее в каком-то смысле признают, но совсем не осмысливают.

К вопросу об отсутствии концептуальной власти как таковой. Власть вдруг обнаружила, что она не управляет ничем существенным. То есть она может управлять процедурами самовоспроизводства примерно так, как это делалось Байденом и его компанией. Но она не может управлять ничем другим. Это пугает власть (да и меня тоже), это власть очень обижает. И власти очень хочется как-то прибрать всё к рукам — или с помощью вакцинации, или с помощью регуляции деятельности крупных порталов, или с помощью рейтингов «токсичности», или как-нибудь еще. Власть пробует это делать, получает отлупы и не успокаивается. И ее можно понять.

Но есть то, что есть. И это позволяет мне вновь перейти к перечислению причин, по которым «токсичность» как новый регулятор меня совершенно не впечатляет в стратегическом плане.

Итак, причина № 3, серьезно проблематизирующая стратегическую эффективность регуляции интернета через рейтинги «токсичности», состоит в том, что определять «токсичность» должен макроавторитет, которого нет. Понимаете, коллеги? Мы все, к нашему ужасу и изумлению, живем в мире без суперавторитетов. Вы выставите кому-то низкий рейтинг, а он его выставит вам. И если он входит в число нескольких тысяч авторитетов, то он найдет способ преодолеть все ваши низкие рейтинги, и способов этих будет очень много. В итоге рейтингующие окажутся не авторитетными. Их спросят: «А по какому праву вы занялись этим незаконным делом? Кто-то вам поручил?» Но этот кто-то авторитетен в чем-то, а во всем остальном не авторитетен. Его задача — создавать и блюсти законы. Ну и создайте новый закон, обязательный для исполнения. Его тоже обойдут. Но это хотя бы будет нормально воспринято. А то, что какие-нибудь Цукерберги будут ставить рейтинги, будет плохо только для Цукербергов. И они это уже поняли.

Эпоха массового понимания в обществе, где нет суперавторитетов, — это особая эпоха. Можно кричать во всю глотку, насколько спасительна Moderna, но ее акции летят вниз. А если туда же не летят акции какого-нибудь «Файзера», то только потому, что он выпускает не одни вакцины, как «Модерна», а очень и очень многое. Например, таблетки от головной боли. Так что напряженность повелительной интонации нынче — это почти пустое. Летят акции вниз — и что ты поделаешь?

Ровно таким же образом полетят вниз условные акции самих рейтингующих, а также тех, кто получит положительные рейтинги. Все они будут толочься на узком поле поклонников рейтингующих авторитетов. А всё остальное хлынет за пределы этих авторитетов и будет подхвачено или другими порталами, или как-то еще. Скажут: «Ну новые порталы надо создать, а пока мы порезвимся». Пока вы порезвитесь, да. Но сколько продлится это «пока»? В Америке альтернативные порталы уже созданы. Вы думаете, хозяева порталов не знают, что это так? Они прекрасно это знают. И никакие ваши деньги, передаваемые хозяевам порталов, ситуации не изменят, потому что им нужны другие деньги. Из миллиардных массовок, взбешенных рейтингами «токсичности».

Почему бы не начать спасать «Модерну»? Они потеряли сотню-другую миллиардов — дайте им из госбюджета вдвое больше. Ну и что, вы всех частников будете кормить из госбюджета, а рынок будет существовать сам по себе? Так ведь не будет.

Подумайте о будущем этих порталов, которые начнут гореть следом за Гейтсом по аналогичной схеме. Подумайте о существе ситуации.

Что? Вам, как Василию Ивановичу, не до грибов? А я занимаюсь злопыхательством?

Помилуйте, какое уж тут злопыхательство! Несколько тысяч микроавторитетов в мире без макроавторитетности и без ее источника. Это ведь долго существовать не может. Это, по сути, несколько тысяч квазиплемен, живущих, в отличие от племен эпохи палеолита, в огромной скученности. Людей качественно больше, они совсем другие. А квазиплеменная структура налицо.

Ну и чем это кончится? Закон — тайга, хозяин — медведь? На слово (а заодно и цифру) не ориентируемся. Ориентируемся на грубую силу.

Повторяю, не в архаические проточеловеческие времена, а сегодня — в эпоху ядерного оружия и всего прочего. Что уж тут злопыхать, родненькие! Тут не до жиру, быть бы живу…

Но об этом мы поговорим в следующий раз.

До встречи в СССР!