Наблюдая сегодняшние баталии вокруг внедрения в школы цифрового образования, я вспомнил недавно прочитанную книгу «Эстетика Аврелия Августина». Приведу длинную цитату из ее автора, В. В. Бычкова, хорошо демонстрирующую абсурдность и нищету тезиса о том, что будто бы искусственный интеллект может заменить живого наставника.

«Вся деятельность учителя должна быть согрета глубокой любовью к ученикам. Именно любовь открывает ему путь к душам слушателей, позволяет быстро улавливать их реакцию и строить свое изложение в соответствии с ней. Учитель обязан постоянно чувствовать все внутренние движения своих учеников и строить речь, ориентируясь на них… Не только учитель воздействует на души учеников, но и они (каждая конкретно аудитория) оказывают свое воздействие на внутренний мир наставника… Августин подмечает здесь еще одну интересную психологическую черту — особый род «вчувствования» учителя во внутренний мир ученика, которое позволяет учителю как бы глазами ученика увидеть то, о чем он говорит, и пережить его эмоциональную реакцию. Если нам опротивело всё время повторять слова привычные, приноровленные к детскому пониманию, то приноровимся сами к этим детям, полюбив их братской, отцовской, материнской любовью; соединим сердца наши, и эти слова даже нам покажутся новыми. Такова сила сочувствующей души: когда их трогают наши слова, мы, пока они учатся, вселяемся в них, а они в нас… Чем ближе нам эти люди, тем это чувство сильнее: поскольку, любя их, мы в них живем, поскольку и для нас старое становится новым».

Цифровизаторы могут быть не знакомы ни с этой работой Бычкова, ни с Блаженным Августином, одним из отцов западной патристики, но Достоевского они все-таки должны были читать. А если так, то лишая учеников контакта с учителем, видимо, намерены примерить на себя роль Великого инквизитора для «счастливых детей»? Хотя и здесь возникает проблема, прекрасно понятая великим русским писателем. Игнорирование фундаментального факта человеческой природы — то, что Достоевский определил словами «про натуру забыли» — с высокой вероятностью приведет к реакции, им описанной так. «А, что, господа, не столкнуть ли нам всё это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с той целью, чтобы все эти логарифмы отправились к черту, и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить». Могут сказать, что современные технологии позволят всю эту самую натуру вывести на корню, но это лишь догадка, и как случится на самом деле — неизвестно никому, кроме Бога. Даже если получится избавиться от обременения в виде принципиальной характеристики человеческого рода — стремления к свободе — то не совсем ясно, а зачем он, человек, нужен вообще. Робот по логике вещей справится куда лучше. Или все эти инновации актуальны лишь на определенный переходный период между человечеством и постчеловечеством? А дальше… «нет человека — нет проблемы»?

Деньги, контроль, глобальная конкуренция, подражание или мимесис — всё объяснимо. Но, перефразируя Блока, не покидает ощущение того, что тот, кто управляет марионетками всех стран и насылает цифровой туман, знает, что делает.

Проблемы подхода к образованию, описанного в комментируемой статье, не исчерпываются философской проблематикой. Совершенно непонятно, как уничтожение традиционных форм обучения и их замена цифровым «благоразумием» поможет России выстоять в XXI веке.

Поднебесная свою программу социального кредита для регулирования жизни каждого индивида и общества в целом с помощью современных технологий реализует не первый год. Однако в Китае для этого существовали культурно-исторические предпосылки, которые были хорошо схвачены Гегелем в его «Философии истории»: «Здесь в Китае общая воля непосредственно определяет, что должен делать отдельный человек… Хотя император обладает правами монарха, который стоит во главе государственного целого, однако он осуществляет эти права так, как их осуществляет отец по отношению к своим детям… Эта отеческая заботливость императора и дух его подданных как детей, которые не выходят из морального семейного круга и не могут получить для себя самостоятельной и гражданской свободы, делают целое таким государством, в котором управление и поведение являются моральными…»

На Западе же преклонение перед техническим прогрессом и абсолютизация комфорта позволяют стремительно превращать условно буржуазное общество в некую смесь «капитализма наблюдения» и трансгуманизма. Всерьез говорят о том, что через 10 лет человеческая и природная среды будут измеряться 100 миллиардами датчиков. Подключенные к сети вилки и подушки — это реальность уже сегодня. Личные данные — от местоположения до заметок в электронных книгах — стали товаром и объектом анализа искусственного интеллекта. Отдельные консервативные группы и интеллектуалы бьют тревогу не первый год, но «цифровой туман» становится лишь гуще, особенно во время пандемии.

Иначе говоря, ключевые мировые игроки уже ушли достаточно далеко в плане цифровизации общественной и индивидуальной жизни, и получить здесь какое-то конкурентное преимущество будет весьма проблематично. Стоит ли их догонять именно путем подмены образования его симулякром? Ведь именно в образовании широких масс населения и видели спасение лучшие умы России на протяжении всего XIX века. И разве не оно позволило Советскому Союзу достичь невероятных успехов уже в веке XX?

Может быть, желанные преимущества стоит искать не в цифровизации, а в качественном и подлинно народном образовании? Народном, то есть соответствующим духу народа, его чаяниям, устремлениям, надеждам, а значит, опирающимся на великих классиков как выразителей духа и на богатую традицию передачи знаний, которая сама по себе представляет аспект этого духа. Переосмысление, актуализация, адаптация опыта русских гимназий и советских вузов — вот где стоит вести поиск реальных преимуществ, которые помогли бы России победить в грядущих схватках XXI века.

Слепо, без оглядки на культурно-исторические константы русского бытия, встраиваться в модные цифровые тенденции бесперспективно как с философской, так и с практической стороны. Точнее — опасно, поскольку отказ от традиционного образования создаст новые очаги внутреннего напряжения и лишит Россию ее стратегического шанса — ставки на развитие, а не порабощение каждого человека.